На другой день он бездельничал, ел впрок и учил Лупоглазого метать топор. Вечером подсыпал в еду девке, данного Лукиным снадобья. Вдвоем с Баженовым они проверили оружие и стали ждать полуночи. Речку перебрели без шума и осторожно пошли выверенным путем в гору. Холодный осенний ветер продувал одежду. Прислушиваясь, нет ли звуков погони, беглецы долго кружили по склону и не могли в темноте найти овраг. На пути попадались какие-то ямы, камни. Стали меркнуть звезды. При свете луны видна была седловина перевала, не то бы заблудились. Прохор уже решил бросить тайник, но споткнулся о метку возле тропы. «Где же нас носило?» — подумал с удивлением. Промышленные быстро откопали ружья и флягу, бряцая ими, полезли в гору. К капищу выбрались на рассвете, стараясь не оставлять следов, покружили среди скал. Лукина не было. Прохор в отчаянии хотел уже свистнуть, но на его затылок бесшумно легла цепкая рука. Он скосил глаза к земле и с облегчением увидел сапоги.

— Пропадешь! — прошептал на ухо Терентий. — Нет в тебе осторожности.

— Что же не помог, коли все видел? — прошептал Прохор, скидывая оттянувшие плечи ружья. — Я ими печенку отбил.

— Нельзя было! — ответил Лукин. — Выдернул из-под ног пучок сухой травы и вытер клинок ножа, подаренного Барановым. Только тут Прохор и заметил, что руки его в крови.

— Ранен? — спросил.

Лукин повел глазами в сторону:

— Пришлось грех на душу взять! Вас едва не убили, а ты и не заметил.

За камнями, обрызганными кровью, лежал индеец лицом вниз. Прохор поднял теплую голову и узнал одного из проводников, ходивших к Толстому.

— Вот кто за нами следил?! — сказал удивленно Баженов.

— Чего же он в овраге не напал?

— Подумал еще есть тайник. Так, наверное! — пробормотал Лукин и спросил: — Водку забрал?.. Дай сюда! — положил флягу возле убитого, подхватил ружье и зашагал к югу. — Часа через два-три из селения пошлют десяток воинов, — приглушенно говорил на ходу. — Те найдут водку, напьются.

После полудня за нами пойдут все мужчины селения и завтра к утру догонят.

Трое шли на полдень. Так как Лукин не слишком понижал голос, Прохор громко спросил:

— А как твои?

— Спят. К вечеру отойдут, завтра с тяжелой головой начнут погоню. Им нас не догнать.

Прохор то и дело вырывался вперед, оглядывался, поджидая Лукина и тяжело идущего Баженова.

— Поскорей бы! — поторапливал.

— Старый я! — ворчал Лукин, все так же неспешно передвигая ноги.

К вечеру Прохор с Баженовым едва тащились от усталости, а он все так же вышагивал, не думая об отдыхе. Наконец, присели у ручья. Егоров с Баженовым стали набивать трубки. Лукин, с презрением глядя на них, лег на бок, поковырял ножом в земле, надергал съедобных корешков, ополоснул и стал жевать.

— Погоня близка! — сказал. — Придется по воде уходить.

— Птицы они, что ли? — простонал Прохор.

— Хорошие ходоки, не нам чета!

Уже ни о чем не спрашивая, Егоров и Баженов вошли за ним в холодную воду ручья. Когда Лукин вылез на берег, Прохор не чувствовал ног. Следом выполз Баженов, упал на иссохшую траву, стянул раскисшие бродни. Лукин тоже разулся, обнажив ступни со вздувшимися жилами.

— Откуда в тебе столько силы? — прохрипел Прохор.

— Если бы, как вы, все силой брал, к полудню бы издох! С молитвой надо.

Бог сил даст, если дело правое… Да вот ведь, ума выпросить забыл, — проворчал Лукин. — Залезли в плохое место. Не дай Бог, след оставили — запрут здесь. Стемнеет — через гору полезем.

Он стал резать ножом траву на постель. Трое легли рядом, укрывшись одеждой и ветками. Помолчав, Лукин пробормотал:

— Завтра без крови не обойтись. Не яритесь. Коли нельзя иначе — раньте, а убийства старайтесь не делать. Их правда, не наша!

— Какая правда — ворованное покупать? — огрызнулся Прохор.

— У них свои обычаи, не нам их менять… Обещали расплатиться, договорились, а сами уходим, как воры.

Спорить не было сил. Беглецы лежали, закрыв глаза, но так и не смогли уснуть. Тело бил озноб, ноги то и дело сводило. Взошла луна. Лукин перестал свистеть носом, взглянул на небо, зевнул, крестя рот.

— Пора!

Подъем на гору среди ночи осилили. Спускались по очереди, связав кушаки, удерживая друг друга. Вдруг Баженов вскрикнул и выругался, растирая ногу, попробовал встать, снова вскрикнул. Лукин ощупал его ступню, вправил сустав, сел:

— Вот и все! Теперь на одного Бога надежда!

— Бросьте меня! — простонал Баженов. — Не погибать же из-за одного?!

— Грех товарища бросать! — тихо, но твердо сказал Лукин.

И вспомнилось Сысою, как завидев бобриху со щенком, алеуты и кадьяки считают их добытыми. Ловят щенка, подолгу не умеющего быть под водой, заставляют его пищать, и мать плывет к добытчику. Но бывает, если у бобрихи два щенка, одного бросает, чтобы спасти другого. «Прав ли Лукин?» — подумал и сказал:

— Влипли, что бобриха со щенятами!

Баженов выхватил пистолет, скрипнул курком и приставил дуло себе к уху:

— Ей богу, доведете до греха… Вот вам крест!

Лукин помолчал, шевеля бородой, поднялся:

— Твоя взяла! На все Божья воля!

К затухавшему костру они прокрались незадолго до рассвета. Лукин отыскал сушину с выгнившей сердцевиной, вычистил труху, насыпал туда полтора фунта пороха, запыжевал мхом и сухой травой. Затем, оставив Прохора при заряженных ружьях, подполз к тлевшему костру и положил «бомбу» в кучу хвороста, вернулся, подхватил пару ружей. Ступая осторожно, они продолжили путь к югу. Уже видны стали очертания деревьев. Лукин сказал приглушенным голосом:

— Десятка полтора их там, не больше. Если не соединятся с соседним жилом — управимся.

— Проводники говорили, у них вражда?! — напомнил Прохор.

— Вчера была вражда, сегодня могут помириться! — пробурчал Лукин и в этот миг прогрохотал взрыв, по ложбине заметалось эхо.

— Ну, вот, — перекрестился промышленный, — с час можем идти не оглядываясь.

Преследователей не было видно до полудня. Тропа поднималась в гору, к месту ночлега, где промышленные встретили двух диких. Лукин то и дело останавливался, глядел назад и прислушивался. По каким-то своим приметам он решил, что преследователи получили подмогу от враждебного селения. Уже виднелась седловина последнего перевала, за ним был спуск к реке, к друзьям и байдаре, но внизу показались до полусотни преследователей. Лукин с досадой взглянул на Прохора, обстучал прикладом пень в рост человека.

— Шапка у тебя приметная. Давай оставим?!

— А я как? — удивился Прохор и посмеялся: — Плохая примета терять, но голова дороже!

Лукин оторвал рукав с рубахи, насыпал в него пороху, воткнул туда ствол пистолета с бечевой, привязанной от курка к шапке, уложил все в дупло.

Беглецы были в полуверсте, когда к пню подошли двое и стали разглядывать следы. К ним подтянулись другие. Кто-то указал на макушку знакомой шапки и острием копья ткнул ее. Вдруг пень превратился в сизое облако. Грохот взрыва через несколько мгновений догнал беглецов. Прохор хохотнул, высунувшись из-за камня: оглушенные преследователи ползали по поляне, подбирая оружие.

— Нашел над чем смеяться? — проворчал Лукин. — Вдруг и покалечило кого!.. Уходить надо!

Еще бы три-четыре часа, и они поднялись на седло. Но преследователи бежали трусцой и уже приближались на расстояние выстрела. Тяжело дыша, Лукин опустился на землю.

— Все! — прохрипел. — Отойди на выстрел. Укроешься. Как я побегу к тебе, начинай стрелять. Да старайся не убивать!

Прохор не пробежал и половины намеченного пути, за спиной раздался выстрел фузеи. В ответ полетели стрелы и загрохотали выстрелы индейцев.

Лукин, волоча за собой ружье, бежал от камня к камню. Прохор выстрелил, потом еще. Лукин перезарядился.

Стрельба только раззадорила диких. Толпа завыла. У иных кровь хлестала из ран, но они делали вид, что не замечают ее, другие, вымазав кровью тело, шли в полный рост, не страшась выстрелов.

— Не отстреляться! — вздохнул Прохор и взглянул на солнце, покатившееся к закату. — И не уйти!

Лукин, догнав его, присел рядом, движения старого промышленного были странными, дыхание свободным. Он бросил Прохору пистолет и фузею, взял у него топор, скинул кафтан с шапкой.

— Заряди все оружие, — сказал чужим голосом и стал молиться.

— Выбрал время!? — с раздражением подумал Прохор, забивая пулю в ствол.

Набухшие мешки под глазами Лукина расправились. Волосы встали торчком и, казалось, потрескивали искрами. Бросая на спутника косые взгляды, Прохор поднял ружье, целя в грудь бегущему впереди. Лукин без слов, оттолкнул ствол, раскинул руки с топорами, приподнялся над землей как дым и вдруг заплясал с непристойной для его бороды резвостью, заскакал, то вприсядку, то через голову. Несколько стрел воткнулись в землю рядом с ним, прогремели выстрелы. А он прыгал все быстрей и быстрей. Дикие остановились, удивленно глядя на беглецов. «Так плясать не смогли и тоболяки!?» — разинул рот Прохор.

Шар, сверкающий топорами, покатился вниз, врезался в толпу, круша все на своем пути. Индейцы с суеверным ужасом бросились врассыпную. Терентий провернулся раз-другой в пустоте и распластался на земле. Немного отдохнув, тяжело поднялся, помогая себе топорищами, заковылял вверх. Прохор, с заряженным оружием, был готов к новому нападению.

Прежний, усталый и пожилой Лукин, тяжело дыша, плюхнулся рядом с ним и стал натягивать кафтан.

— Вот так да! — захлебывался от восторга Прохор. — Слышал от старых казаков про такое, но вижу впервой.

Лукин сунул за кушак двуствольный пистолет, ни слова не говоря, заковылял с ружьем вверх. То и дело оборачиваясь к преследователям, за ним бежал Прохор. С четверть часа дикие топтались на месте, бранясь между собой.

Потом без былого запала продолжили преследование. Прохор догнал спутника.

Он обернулся:

— На той стороне они нас копьями забросают сверху! — сказал Лукин. — Если от наших не будет подмоги, придется до темноты держаться на седле, — и вдруг вскрикнул: — Глянь-ка!