Вода была чистой, ночь — тихой. Луна серебрилась, цветы благоухали. Когда он нырнул в пруд, по водной глади во все стороны побежали волны и рябь. Насыщенные духовной силой воды этого бассейна использовались для выращивания лотосов, которые цвели здесь круглый год вне зависимости от сезона. Некоторые из цветов были темно-красными, как утренняя заря, другие сияли первозданной белизной, словно лучший нефрит, но ни один из них не мог сравниться с отражением князя Сихэ, особенно теперь, когда поднимающийся от воды пар еще сильнее сгладил жесткость его черт, сделав их более ясными и притягательно прекрасными. Он медленно расслабил мышцы и, прислонившись к нагретым водами горячего источника камням, прикрыл глаза.

Вокруг было очень тихо, слышалось лишь журчание воды и тихий шелест лепестков, медленно падающих на водную гладь, а еще…

— Бульбульбуль… пфф!

Мо Си распахнул глаза и оказался застигнут врасплох, когда на него обрушились брызги воды. Он просто не мог поверить в то, что увидел… непонятно где скрывавшийся Гу Ман вдруг вынырнул из воды. Похожие на атласную парчу голубые глаза были влажными и глубокими, макушку прикрывал лист лотоса.

Увидев перед собой побледневшее лицо Мо Си, Гу Ман вытер с лица брызги и совершенно невозмутимо спросил:

— Мой князь тоже пришел сюда помыться?

— Ты! — Мо Си почувствовал, как сдавило грудь, и на какое-то время потерял дар речи.

Он уставился на мужчину перед собой. В ушах звенело, он был жутко зол, но при этом совершенно растерян и смущен. Прошло довольно много времени, прежде чем он процедил сквозь стиснутые зубы:

— Как ты здесь оказался?!

— Ли Вэй велел мне привести себя в порядок, — ответил Гу Ман. — Я искал, где помыться, и нашел это.

— Убирайся сейчас же!

— Но я еще не отмылся…

— Проваливай!

Прячась под карнизом, лучше вовремя склонить голову, чтобы не расшибить лоб. Гу Ман был достаточно тактичен, кроме того, зная какой у Мо Си ужасный характер, он не хотел лишний раз с ним ссориться. Так и не сняв лист лотоса с головы, он без лишних слов вылез из воды и пошел вверх по ступенькам. В отличии от Мо Си, который даже купаясь в горячем источнике не снял исподнее, Гу Ман стянул с себя всю одежду, так что теперь наблюдавший за ним сквозь туманную дымку Мо Си имел возможность полюбоваться парой крепких стройных ног… Будто обжегшись, он тут же отвернулся, покраснев от корней волос до кончиков ушей.

— Ты почему голый?! Оденься сейчас же!

— А? — Гу Ман уже выбрался на берег и, судя по затихающему звуку шагов, поспешил прочь.

Вероятно из-за того, что разум его был поврежден, память иногда играла с Гу Маном злые шутки. Выйдя из воды, он совершенно забыл, где именно бросил свою одежду. Оглядевшись по сторонам, Гу Ман заметил в беседке из черного бамбука аккуратно сложенные на столе церемониальные одежды Мо Си.

Его одежда была одеждой, одежда Мо Си тоже была одеждой. Раз он не смог найти свою, то почему бы не взять ту, что есть и не надеть ее?

Размышляя таким образом, Гу Ман почесал голову и подошел к столу.

Он расправил и внимательно осмотрел найденный комплект белой одежды, который включал нательное белье, верхнее одеяние, широкий пояс и шелковую ленту.

Надев все, Гу Ман бросил взгляд на ленту. Впав в оцепенение он долго держал ее в руке, не в силах понять, что с ней нужно сделать.

Шелковая лента… шелковая лента… на каком месте ее носить?

Он встал перед мутно-желтым бронзовым зеркалом и примерил ее как шарф — слишком короткая, потом попробовал использовать в качестве пояса — слишком тонкая, хотел подвязать ей волосы — слишком толстая.

Какое-то время он стоял столбом, пока его череп не пронзила резкая боль. Гу Ман схватился за голову, и в этот момент перед его глазами промелькнуло несколько фрагментов воспоминаний, связанных с этой лентой.

Сцена казалась смутно знакомой: на палубе корабля перед ним стоял мужчина с размытыми чертами лица и хриплым голосом:

— Гу Ман, вернись[1], — сказал он.

[1] 回头 huítóu повернуть голову назад; повернуть назад и вернуться; раскаяться; образумиться.

Вернись…

Он не знал, почему вдруг увидел эту сцену, но смутно ощущал, что в видении у него на лбу была немного криво повязана такая же сине-золотая лента.

Он слышал, как сам он с холодом в голосе смеется над этим человеком, что так отчаянно искал его:

— Эта лента на моем лбу принадлежала благородному человеку, который погиб, достойно защищая твою Родину. Однако, сколько бы побед я ни одержал, сколько бы трофеев ни принес, из-за моего происхождения я никогда не мог даже мечтать повязать ее.

Голос, что он слышал, был полон крови, печали и гнева. Удивительно, как может тот, кто испытывает столько противоречивых эмоций, так хорошо скрывать свои чувства и говорить так спокойно и настойчиво.

— Эта лента была получена убитым тобой человеком от его предка, который также положил свою жизнь на служение отчизне, — сказал ему тот безликий человек. — Сними ее сейчас же!

— Неужели? Она была на совсем молоденьком парнишке. Когда мои люди отрезали ему голову, я подумал: эта лента сделана настоящим мастером и выглядит слишком хорошо, чтобы украшать голову мертвеца, поэтому…

Поэтому… что?

Эта сцена промелькнула перед его глазами и исчезла. Гу Ман очнулся от оцепенения. Удивленный всплывшим в его голове разговором и пораженным вызванным этой лентой странным ощущением узнавания, он в нерешительности посмотрел на свое отражение в бронзовом зеркале. Чуть поколебавшись, Гу Ман поднял руки, чтобы криво повязать ленту на лоб…

«Да, именно так, на это место», — казалось, до сих пор дремавшие в его сердце странная тоска, невыразимая скорбь и жгучая потребность, на какой-то миг вновь открыли глаза. Казалось, он очень-очень долго ждал возможности надеть эту ленту.

После его ухода Мо Си не разу и не обернулся, пока полностью одетый Гу Ман не подошел к краю пруда и не спросил у него:

— Я закончил, мне подождать тебя?

Раздраженно поджав губы, Мо Си повернул к нему свое угрюмое лицо.

Хватило одного взгляда, чтобы он ошеломленно замер. В следующий момент с приливом горячей крови к голове его накрыла волна жгучей ненависти, смешанной с не поддающимся описанию пылким желанием смести все на своем пути!

— Гу Ман…

Под серебристым светом луны, в этих расшитых золотом по рукавам и слой за слоем перевязанных тремя петлями широкого пояса волочащихся по земле белоснежных церемониальных одеждах, этот человек колол ему глаза, словно целиком вошедшая в плоть заноза. Но все это было не стоящим внимания пустяком в сравнении с той вещью, при виде которой глаза Мо Си налились кровью… сине-золотая лента, которую Гу Ман повязал на лоб… она была реликвией, что передавалась по наследству и носить ее имели право лишь потомки героев Чунхуа…

Дань уважения и прекрасный героический символ!

Из поколения в поколение семья Мо с честью служила стране и для Мо Си было недопустимо даже помыслить о том, чтобы явиться на обряд поклонения предкам без этого важного предмета. Повязка, которую сейчас надел Гу Ман… была драгоценной реликвией, оставленной ему отцом.

Сердце Мо Си словно пронзили ножом. Мучительная боль от безжалостно разрезанной плоти, казалось, настигла его много лет спустя.

— Ты… ты совсем страх потерял?! — Мо Си почти обезумел от гнева.

— Что? — пораженный Гу Ман замер.

— Кто позволил тебе прикасаться к этому? — рявкнул Мо Си. — Сними духовное украшение с головы!

Гу Ман и сам не понимал, что с ним такое творится, но впервые он почувствовал настолько сильное желание воспротивиться его воле. Быстро отступив на шаг назад, он посмотрел на сидящего в горячем источнике мужчину и выплюнул всего два слова:

— Не сниму.

Эти два слова стали искрами, что, упав в кипящее масло, вызвали настоящий взрыв.

Гу Ман ясно видел, как в глазах Мо Си вспыхнул огонь гнева, что был способен сжечь небо дотла и поглотить солнце. В один миг его прекрасное лицо вдруг превратилось в ужасно пугающий оскал. Гу Ман почти видел, как в глазах Мо Си сгорает дотла крепость его разума и обугленные деревья падают в это огненное море, разбрызгивая яростное пламя.

Мо Си с всплеском поднялся из воды. Прилипшие к его телу белоснежные нижние одежды разошлись, так что было видно, как капли воды стекают по часто вздымающейся мускулистой груди. Взгляд Мо Си обжигал гневом, тело излучало неописуемую ярость.

Свинцово-черные тучи сгустились над головой, грозясь поглотить и раздавить его[2]…

[2] 黑云压城城欲摧 hēi yún yā chéng chéng yù cuī «свинцовые тучи давят на город, желая поглотить его» — обр. в знач.: об атмосфере приближающейся смертельной опасности. Источник: 黑‌云‌压‌城‌城‌欲‌摧‌ ‌ из 《雁‌门‌太‌守‌行》‌поэта Ли Хэ династии Тан, красочно описывающего батальные сцены.

Гу Ман повернулся в надежде сбежать, однако, хотя Мо Си еще не вылез из горячего источника и половина его тела все еще находилась в воде, он молниеносно поймал запястье Гу Мана и яростно рванул его на себя. Брызги воды полетели во все стороны, когда он безжалостно столкнул Гу Мана в бассейн с горячей родниковой водой!

Глава 56. Ты понимаешь, насколько грязен?

Застигнутый врасплох, Гу Ман не устоял и жалко плюхнулся в источник. Он успел наглотаться воды, прежде чем Мо Си одной рукой вытащил его из пруда и прижал к каменному краю бассейна.

Когда Мо Си протянул руку, чтобы сдернуть с его головы ленту, по необъяснимой причине сердце Гу Мана захлестнула паника. Он принялся яростно вырываться, так что церемониальные одежды на нем окончательно промокли до нитки. В этот момент в руках Мо Си он был похож на пойманное в капкан животное или выброшенную на берег умирающую рыбу.

— Нет… Не надо… Не хочу…

В глубине его памяти был кто-то, кто однажды, также пылая негодованием, пытался забрать эту вещь у него, но Гу Ман не мог вспомнить, кто же это был, и даже не был уверен, что это происходило на самом деле, а не являлось игрой его воображения.