Его губы шевельнулись, но слова так и не слетели с них, ведь он прекрасно понимал, что Гу Ман лишь небрежно отмахнется от его слов или опять примется наставлять его очередной оскверняющей слух пошлости, вроде «ветреность естественна для мужской природы».

Гу Ман не понимал, что сердца некоторых людей невозможно тронуть случайно. Такие никогда не станут играть с чужими чувствами и с трезвой головой будут годами хранить эту чистую привязанность, ведь той капелькой близости, что им отмерена, за всю жизнь они могут напоить лишь одного человека.

В Гу Мане было очень много любви, его чувства были полноводны, как великие реки и необъятны, как горные вершины, поэтому он не мог его понять.

Сейчас в полутьме флигеля Мо Си смотрел в голубые глаза Гу Мана. Как вышло, что после того, как его кости переломаны, душа вырвана и жизнь так переменилась, этот набивший оскомину, разрушающий сердце порок по-прежнему с ним?

— Открой рот, — приказал Мо Си.

Гу Ман уставился на него в ответ, всем видом демонстрируя отказ подчиниться.

Не желая тратить время на уговоры, Мо Си взял его за подбородок и потянул вниз, планируя заставить его выпить снадобье.

Сначала Гу Ман не собирался открывать рот, но Мо Си был поистине безжалостен и просто закрыл ему нос, лишив его возможности дышать. Когда Гу Ман покраснел и начал отчаянно вырваться, он внезапно отпустил его. Гу Ман тут же открыл рот, чтобы глотнуть воздуха, и в тот же миг Мо Си схватил его за подбородок и силой влил лекарство ему в рот.

Гу Ман задохнулся и закашлялся, его глаза покраснели.

— Зачем ты заставляешь меня его пить?! — хрипло спросил он.

Скрипнув зубами, Мо Си мрачно ответил:

— Потому что ты болен.

— …

— В следующий раз, когда Ли Вэй попросит тебя принять лекарство, лучше послушно выпей его, — сказал Мо Си. — Если мне опять донесут, что ты устроил переполох, я снова напою тебя силой.

Закончив выговаривать ему, он мельком взглянул на лицо Гу Мана и заметил остатки лекарства в уголках его рта.

— Вытри губы.

И ушел, не оглядываясь.

После этого Гу Ман и правда стал более послушным, особенно когда Ли Вэй начал давать ему после каждого приема лекарства молоко или конфету. С другой же стороны был Мо Си, который не давал ему ничего, с непонятным выражением на лице насильно вливая ему в глотку лекарство.

Гу Ман не понимал, что значит это выражение, но инстинктивно ощущал озноб и покалывание в затылке.

Таким образом, когда Гу Ман пропил весь курс, за три дня до нового года Мо Си вновь привел его в поместье Цзян на осмотр.

Управляющий Чжоу из поместья Цзян провел их через роскошно украшенный главный зал, где Цзян Фули разговаривал с мужчиной средних лет. Человек этот был одет в пурпурные одежды ученого, расшитые по краям золотом, что говорило о его благородном происхождении. Однако из-за утомленного вида, ссутуленных плеч и сгорбленной спины, в этом мужчине не осталось и следа ауры богатства и могущества представителя элиты общества.

За ним, опустив голову, молча следовала хрупкая маленькая девочка, также одетая в расшитые золотом пурпурные одежды. В руке у нее была зажата маленькая бамбуковая стрекоза. На первый взгляд эта малышка казалось очень милой и смышленой.

Сначала Мо Си не понял, кто этот сломленный дворянин, но стоило ему заметить маленькую девочку, как он вспомнил…

Это был князь Чанфэн и его дочь, страдающая от болезни безумия сердца.

Когда они вошли, князь Чанфэн, вытирая слезы, заикаясь, сбивчиво благодарил Цзян Фули.

— Возвращайтесь в свое поместье, — сказал Цзян Фули. – Ваша дочь пока останется здесь. Раз этот Цзян принял плату, то, конечно же, здесь о ней хорошо позаботятся. Нет нужды волноваться.

— На самом деле, я и правда… правда не хотел побеспокоить мастера медицины Цзяна, но через три дня новогодний обряд принесения жертвы богам и предкам и меня не будет в столице. Если я оставлю Лань-эр дома одну, то не смогу найти себе места от беспокойства…

— Я беру деньги за то, что отвожу от других беду. Вы не покупаете у меня в долг и не должны мне денег, так за что вам меня благодарить?

Князь Чанфэн погладил маленькую Лань-эр по голове, изо всех сил попытавшись изобразить улыбку на своем изможденном лице:

— Маленькая моя, папа должен сопровождать его величество на поминальную церемонию. Это займет несколько дней, на улице холодно и труден путь, поэтому я не могу взять тебя с собой. Будь послушной девочкой и оставайся пока в поместье целителя Цзяна. Только не доставляй ему хлопот, хорошо?

Хотя Лань-эр была очень юна, из-за своей болезни она часто страдала от унижений и издевательств, поэтому была необычайно благоразумна и послушна. Ее движения и слова были очень мягкими и осторожными, будто она боялась, что ее бросят, или что она сама причинит кому-то вред.

— Папочка, как надолго ты уедешь?

— Ненадолго. Самое позднее через неделю я обязательно вернусь и заберу тебя.

В глазах Лань-эр стояли слезы, но она ничего не сказала, просто сдержанно кивнув в ответ.

Князь Чанфэн снова поблагодарил Цзян Фули. Повернув голову, он увидел, как Мо Си и Гу Ман входят в здание. Возможно, из-за того, что его так категорично отвергли все остальные благородные семьи, этот мужчина средних лет с седеющими висками вздрогнул, словно птица, заслышавшая звук спущенной тетивы, и с неподобающим его возрасту выражением панического ужаса на лице кивнул:

— Князь Сихэ…

Мо Си было нестерпимо видеть это, но он никогда не умел умел выражать свои чувства, поэтому ему оставалось лишь вежливо поприветствовать его.

Он помнил князя как кристально честного и ответственного человека, но из-за того, что он был слишком порядочным и слишком безразличным к обществу и миру, сила и влияние его семьи таяли на глазах, так что в итоге даже самые заурядные заклинатели не воспринимали его всерьез.

Вежливо поприветствовав Мо Си, князь Чанфэн поспешил отвести глаза и его мечущийся взгляд упал прямо на Гу Мана.

В это время Мо Си тоже отвел глаза и посмотрел на маленькую Лань-эр, стоящую рядом с Цзян Фули.

Когда они почувствовали, что смотрят на приведенных друг другом пациентов, то заговорили одновременно, используя одинаково покровительственный тон:

— Он не опасен, — сказал Мо Си.

— Она не опасна, — сказал князь Чанфэн.

Между ними повисла неловкая пауза. В итоге молчание нарушил именно Мо Си:

— Я понимаю, вам не о чем беспокоиться.

В последнее время, куда бы ни пошел князь Чанфэн, ему постоянно приходилось объяснять, что его дочь больна, и умолять благородные семьи не исключать ее из академии и не уничтожать ее духовное ядро. После стольких унижений, неожиданно услышав настолько любезные слова от князя Сихэ, он почувствовал, как у него защемило сердце, а на глаза навернулись слезы.

Он поспешно склонил голову, чтобы поблагодарить Мо Си, после чего обернулся, чтобы еще раз взглянуть на Лань-эр. Переживая, что чем дольше он медлит, тем труднее ему будет расстаться, он поспешно повернулся и покинул поместье.

Проверив пульс Гу Мана, Цзян Си скорректировал рецепт, после чего встал и, взглянув на Гу Мана и малышку Лань-эр, сказал:

— Князь Сихэ, давайте выйдем в сад, поговорим.

— И оставим их здесь? — нахмурился Мо Си.

— Князь Сихэ может не волноваться, я останусь, чтобы присмотреть за ними. Ничего не случится, — с улыбкой уверил его управляющий Чжоу.

— Если бы мои пациенты могли устроить беспорядок в моем поместье, тогда не было бы смысла вообще заниматься целительской практикой, — сказал Цзян Фули. Окинув взглядом черное кольцо на шее Гу Мана, он  добавил с изрядной долей презрения. — К тому же, разве на шее Гу Мана не рабский ошейник князя Сихэ?

На самом деле, Мо Си знал, что защита поместья Цзян не уступает той, что имело поместье Юэ, и вряд ли что-то произойдет за такой короткий промежуток времени, просто он ощущал необъяснимое беспокойство и волнение при мысли, что Гу Ман будет вне поля его зрения. Хотя последнее время Гу Ман постоянно находился поблизости, это чувство не уменьшилось, а наоборот с каждым днем становилось лишь сильнее, превратившись в навязчивую идею. Если так пойдет дальше, Цзян Фули придется прописать лекарство не только Гу Ману, но и ему самому.

Сад на заднем дворе поместья Цзян был полон экзотических цветов и деревьев, а благодаря тому, что духовная энергия циркулировала здесь круглый год, он пышно цвел и благоухал все четыре сезона.

Цзян Фули и Мо Си беседовали, неспешно прогуливаясь по извилистой крытой террасе.

— Послезавтра праздник в честь завершения года, — сказал Цзян Фули. — Все чистокровные аристократы отправятся с его величеством к Бездне Призыва Душ, чтобы принести жертвы, верно?

— Одно и то же каждый год, — кивнул Мо Си.

— Князь Чанфэн доверил мне свою дочь, а что насчет вас? Что собираетесь делать?

— Гу Ман слишком опасен. Я дам нужные пояснения его величеству и возьму его с собой.

— Так и знал, что вы так ответите, — сказал Цзян Фули, замедляя шаг и оборачиваясь, — но в любом случае я должен сказать вам кое-что важное, — его силуэт с  заложенными за спину руками ясно вырисовался на фоне цветущих деревьев и плывущих по небу облаков. — Пульс Гу Мана ровный, есть признаки общего восстановления, но на пути к Бездне Призыва Душ вам стоит быть очень осторожным. Самое скорое — через пять дней, самое долгое — через месяц, он начнет вспоминать кое-какие мелкие обрывки прошлого.

Сердце Мо Си внезапно пропустило удар, ногти впились в ладонь.

— Я могу выписать вам еще семь доз лекарства, чтобы, по возможности, замедлить этот процесс до момента вашего возвращения в столицу. Если случится так, что он вспомнит что-то неблагоприятное для Чунхуа, это лекарство поможет вам временно заблокировать неудобные воспоминания, — продолжил Цзян Фули. – Но не все можно предвидеть, поэтому князь Сихэ должен знать, что первые воспоминания вернутся к Гу Ману в это время. Вы должны быть к этому готовы.