Из семи планет, где ступала нога Филипа, — все были с легкой гравитацией, но две оказались все же слишком тяжелы для него — Джаннат обладала самым переменчивым небом. Иногда оно было цвета индиго, и такое темное, что в полдень можно увидеть наиболее яркие звезды. Иногда, как сегодня, небо было бледно-оливковым от горизонта до горизонта. Ветерок нес прохладу и запах мускуса, как от старой водоочистительной станции на Церере. Днем ущерб, нанесенный городу, выглядел по-другому. Меньше, из-за того, что Филип его видел, а не воображал, насколько все плохо. Серьезнее, потому что уже не мог сказать себе, что они легко отделались.

Монстр протопал через склад и механический цех, где научная группа трудилась над маленьким флотом дронов-разведчиков. Оба здания раздавлены напрочь. Не сверни монстр с пути, по которому шел сначала — снес бы все бараки, и пришлось бы рыть могилы половине населения города. Но теперь на площади лежал его растерзанный труп, кишащий местными насекомыми-падальщиками и биологами. Рядом вышагивал Левард, возбужденно размахивая окровавленными руками. Филип озирал толпу, пока не увидел Моса — он командовал бригадой спасателей у раздавленной мастерской. Кофи тоже был там, и еще широколицая женщина — ее звали то ли Алия, то ли Адалия. Как-то так. «Рифмоплета» больше нет. Наверное, теперь стоит быть внимательнее к именам. Сунув руки в карманы, Филип стал пробираться вперед, осматривая разрушения. Кофи заметил его и поднял руку в знак приветствия.

— Могло быть и получше, — заметил Филип, указывая кивком на развалины.

— Могло быть и гораздо хуже, — возразил Мос. — Мы лишились нескольких высокоточных станков, но готов поклясться, если будем разбирать завал достаточно осторожно, сумеем восстановить почти все.

— Посмотрю, не освободилась ли сварочная горелка, — сказала вроде-бы-Алия и пошла прочь.

Нашивка на спине ее комбинезона говорила том, что она из группы технического обслуживания. Из команды Сандро. Филип обернулся, поглядеть на мертвого монстра, на людей вокруг него. Они много болтали — вот и вся работа.

— Вот и я на это смотрю, — сказал Кофи.

— Да уж, — ответил Филип. — Ну, что тут поделаешь.

Впрочем, это естественно. Для ученых и администраторов — наука и управление. А механикам и рабочим приходится иметь дело с машинами. Филип поднял длинный обломок изоляционной трубки и попробовал с его помощью унять зуд между лопатками. Наверху, между ними и оливковым светом солнца, пронеслось на раскинутых крыльях что-то огромное, на секунду накрыв людей тенью.

Мос сплюнул на землю.

— Урода накрыло очередью из пращи?

Филип рассматривал убитого монстра. Вскрытие обнажило его бледную плоть и ярко-розовые кости. Он казался немного меньше, чем в темноте. На плоской морде застыла все та же улыбка, словно он знал шутку, неведомую его убийцам-приматам.

— Но не сразу.

— В первый раз случилась осечка, — пояснил Мос. — Я как раз чинил пращу перед тем, как идти сюда. Пришлось заземлять главный конденсатор и запитывать всю конструкцию от батареи. Раздолбайство и перестраховка.

Он снова сплюнул.

— И зачем? — сказал Филип. — Мы целую вечность использовали разрывные боеприпасы старого образца. Они как акулы. Идеальны для того, чтобы выбить дерьмо из всякого койо, которому это требуется. Для чего нам это менять?

— Корабли у нас тоже раньше были, ага.

Корабли и боеприпасы теперь стали реликтом из прошлого.

— Один койо из группы химиков говорит, что можно получить селитру из местного гуано. Стоит попытаться.

— Но сперва вот это, — командирским голосом произнес Мос.

От кучки администраторов и ученых отделилась женщина. Ростом пониже Филипа, со светло-коричневой кожей и гривой тугих кудряшек, каштановых там, где не было седины. Это она проводила собеседование, когда Филип с Мосом прибыли из Альфы. Ее длинная русская фамилия напоминала визг щенка, кубарем летящего с лестницы, и потому все звали ее Нами Вэ.

— Мозес. Филип, — сказала она и кивнула каждому. У нее был дар создавать ощущение дружеской близости, отчасти и тем, что она знала всех по именам. — Мы созываем городское собрание завтра после ужина.

— Правда? — сказал Филип.

— Хотим поговорить обо всем, что на текущий момент известно о... — Она оглянулась на мертвого монстра. — Об этих. И спланировать дальнейшие действия. Очень важно, чтобы пришли все.

— Да мы в этом особо и не участвуем, — покачал головой Мос. — Мы с Филипито субподрядчики, а не основной персонал.

Филип не понял, издевается над ней Мос или действительно до сих пор так думает о себе. О них. И, похоже, Мос и сам толком не знал. Улыбка Нами Вэ была искренней.

— Это важно для каждого, поэтому мы хотим, чтобы все приняли участие.

Мос пожал плечами.

— Ладно, посмотрим. Вряд ли мы уйдем в это время на танцы.

Нами Вэ рассмеялась, будто он сказал что-то забавное, положила руку Мосу на плечо и направилась к группе рабочих, восстанавливавших опрокинутый монстром водоочиститель. Когда она отошла подальше, Мос ухмыльнулся.

— Похоже, она теперь может созывать «городские собрания». Как думаешь, а мы? Можем мы пойти к руководителям ученых и сказать, что им нужно куда-то прийти? Думаешь, мы все можем решать, что вставить в расписание, или только они?

Кофи улыбнулся, но в глазах была злость.

— Они в своем репертуаре. Внутряки ни одной проблемы не могут решить без хре́новых собраний.

— Мы не идем, — сказал Мос и повернулся к Филипу. — Это правило. Если дополнительные встречи не согласованы с профсоюзом, мы на них не ходим. Этим ублюдкам дай палец, они руку откусят.

— С профсоюзом? Ты что, шутишь? — сказал Филип и тут же пожалел об этом.

Лицо Моса потемнело, и он выпятил подбородок.

— Слушай меня, ты. Я и ты, мы — профсоюз. Вот так вот. И все остальное дерьмо этого не изменит, если мы не позволим. А мы ни хрена не позволим. Никогда. Понял?

Кофи смущенно отвернулся. Мос не был сумасшедшим, и все же вот он, кричит, что нужно согласовать вопросы с профсоюзом, как будто это вообще возможно. Как будто их прошлое имеет хоть что-то общее с настоящим. Если бы он спустил штаны и заплясал с голой задницей, это и то больше бы имело отношения к их нынешней реальности.

От тоски люди становятся странными.

Возле трупа Левард оживленно беседовал с полудюжиной сотрудников научной группы. Нами Вэ уже обошла половину площади, организуя это свое собрание. А Мос смотрел на Филипа с таким агрессивным молчанием, которое могло перерасти в драку, если бы тот позволил. Мос был на десять лет моложе и видел в Филипе просто старого астерского техника с сединой в бороде и волосах. Он не считал Филипа угрозой, и Филип приложил немало усилий, чтобы так и оставалось.

— Я тебя понял, — осторожно сказал Филип. — Наверное, нам следует спасти эту штуку, так?

Мос задрал подбородок чуточку выше. Филип представил, как труба, которую он держит в руках, врезается в лицо Моса. Удивление в глазах, прежде чем тот упадет. Но вместо этого Филип отвел взгляд, изображая смирение. Моса это вроде бы удовлетворило.

— Где, черт возьми, Адия? — пробормотал Мос и ушел, готовый сорвать зло на ней.

Филип бросил трубу и начал мерить шагами развалины мастерской. Кофи увязался за ним. Через несколько секунд младший астер заговорил.

— Мос, он...

— Да, — согласился Филип. — Многих потрясло. Странные времена, ке?

— Странные времена. А ты правда собираешься пропустить городское собрание из-за профсоюза? — добавил он после паузы.

— Нет.

Сорок лет могут быть долгими. Или совсем короткими. Чаще всего, и то и другое одновременно. Филип взял эту форму своего имени еще ребенком. Чем старше он становился, чем больше отдалялся от детства, тем более чужим оно ему казалось. Пятнадцать лет — возраст, когда большинство людей подписывает первые контракты. А он возглавлял террористические рейды, и в них гибли люди, которых он знал и любил. Он видел, как его мать выбросилась из шлюза без скафандра. Помогал отцу совершить геноцид. Тогда он был Филипом Инаросом.

Он отпал от благодати и переименовался в Нагату. Он помнил, как все грехи детства казались ему славными подвигами, но вернуть это ощущение не удавалось. Потом отец погиб, системы закона и торговли перестроились, и он стал просто одним из миллиардов лиц. Никто не знал, что он ушел перед последней битвой. Записи о его дезертирстве пропали вместе с Вольным флотом. Он был мертв, и значит, мог жить дальше. В теории. На практике оказалось сложнее.

Он злился, но много лет не понимал почему. Даже произносить вслух «Мой отец был ужасным человеком, и я помогал ему совершать кошмарные злодеяния» не помогало. Он провалил свое первое ученичество из-за слишком частых приступов паники. Фамилия Нагата была тонким щитом. Любой пристальный взгляд проник бы сквозь маскировку. Потому он брал другие имена, другое прошлое. Оскар Даксан. Тир Сент. Анхель Морелла. Но почему-то всегда возвращался к Филипу Нагате. Прошлое было как незаживающая рана. Или яд.

Другие люди строили свою жизнь так, что одно следовало за другим. А он провел свою, скрываясь от правосудия, которое, возможно, даже его не искало. Этого хватило, чтобы сломить его. В тридцать один он уже полтора года был Тиром Сентом, состоял в неофициальном групповом браке на колонистском корабле Транспортного профсоюза и ждал, когда главный механик уйдет на пенсию и освободит место. Однажды утром по неведомой причине он проснулся от того, что под ним разверзлась бездна страха. Он убил миллиарды человек. Он видел, как умирают его друзья. «Они», кем бы они ни были, придут за ним. Он сбросил свою личину в ближайшем порту и исчез, начав все с нуля. Не позволяя себе ничего строить.

Он брался за работу, на которую никто не шел. Низкая оплата, высокий риск, долгий контракт. Нанимался на корабли, где люди не распространялись о своем прошлом. Избегал любых разговоров о Марко Инаросе, Вольном флоте или бомбардировке Земли. И если хоть что-то складывалось в его пользу, если возникала опасность, что он может получить нечто значимое, он бежал.