Джеймс как будто чувствует, когда я собираюсь войти в точку невозврата, он отпускает меня и раздвигает мои ягодицы. Он сосет, облизывает и целует мою дырочку, трахая меня пальцами. Потом он снова накрывает ртом мой член и начинает все сначала.

— П-пожалуйста, Джеймс, — настаиваю я. — Я больше не могу сдерживаться, — я корчусь и задыхаюсь под его натиском, мои яйца тяжелые, жаждущие освобождения.

Предлагая мне минуту передышки, пока я вспоминаю, как дышать, Джеймс ползет на коленях и устраивается между моих ног.

Потянувшись, я нащупываю в ящике прикроватной тумбочки презерватив и бутылочку смазки. Джеймс забирает их у меня, вертя презерватив между пальцами, и наклоняется к моему уху.

— Дай мне почувствовать тебя как следует, — шепчет он. — Я не был ни с кем, кроме тебя с тех пор, как проверялся в последний раз.

И я тоже.

— Я хочу чувствовать тебя, чтобы между нами ничего не было, только я и ты.

— Да, — выдыхаю я, забирая презерватив из его пальцев и бросая его на край кровати.

Наши взгляды встречаются. Опустившись на пятки, Джеймс капает немного смазки на пальцы, прежде чем обернуть их вокруг своего члена и массировать его вверх и вниз. Он наносит смазку вокруг моего входа, двигая пальцами внутри и снаружи еще пару раз, прежде чем приставить головку и толкнуться внутрь, падая вперед на мою грудь.

Одной рукой он обнимает меня за шею, а другой сжимает бедро.

— Я люблю тебя, Теодор, — шепчет мне в ухо Джеймс, медленно входя в меня.

Давление очень сильное, и я кладу ладонь ему на шею, не сводя с него глаз.

— Джеймс... — я выдыхаю его имя, ощущение его внутри себя, растягивающего, наполняющего меня, почти невыносимо. Прилив эмоций переполняет меня, слезы щиплют глаза, когда он мягко, неторопливо входит и выходит из моего тела.

Словно почувствовав напряженность, значимость этого момента, он целует меня в губы, его язык нежно щекочет мой.

— Это потрясающее ощущение, чувствовать так тебя.

Мои бедра двигаются в одном ритме с его, член трется о его живот. Я хватаю его за спину, впиваясь пальцами в лопатки.

— Ох, да... так. Я так хорошо чувствую тебя, — я задыхаюсь, его темп неуклонно растет.

Мы связаны душой и телом, между нами нет никаких преград, и это прекрасно. Он идеальный.

— Я так люблю тебя, Джеймс.

Он снова целует меня, мягко и нежно, и когда он отстраняется, выпрямляя спину и хватая меня за другое бедро, я понимаю, что он собирается переключить передачу.

— Возьми свой член, Теодор. Я хочу смотреть на тебя, пока буду вышибать из тебя дух.

Сглотнув, мое сердце учащенно забилось в предвкушении, я тянусь к своему члену, обхватив пальцами у его основания.

— Готов? — спрашивает он с лукавой искоркой в темных глазах.

Слишком запыхавшись, чтобы говорить, я киваю... но он врезается в меня с такой силой, что моя голова ударяется о спинку кровати, прежде чем я успеваю что-то сказать.

— Черт, — шиплю я, двигая рукой по члену.

Его глубокие толчки сильные и резкие, от напряжения его грудь покрыта блестящими каплями пота. В животе нарастает давление, и покалывание пробегает по позвоночнику, когда он снова и снова попадает в точку, о существовании которой я даже не подозревал.

— Я сейчас… я кон…. чеееерт… — все мое тело содрогается, мышцы ног сжимаются, когда струи сливочной, горячей спермы выплескиваются из моей плоти, покрывая живот Джеймса.

— Господи, как же хорошо, — бормочет он сквозь стиснутые зубы, жар ползет по ключицам, когда он входит в последний раз и его член пульсирует внутри меня.

— Господи, да.

Я даю ему мгновение спуститься с высоты, чтобы его тело перестало дрожать, а затем притягиваю его к себе на грудь.

— Я скучал по тебе.

— Я не знаю, куда нам идти дальше.

Поглаживая его раскрасневшуюся щеку, я улыбаюсь. Простое действие, но наполненное такой любовью, такой надеждой… столькими обещаниями.

— Вперед, — шепчу я, пробегая пальцами по его влажным волосам.

— Один вдох… — я снова целую его в губы. — Один поцелуй... за раз.

Идти вперед будет нелегко, особенно для Джеймса. Ему предстоит многое пережить, встретиться лицом к лицу с демонами и исцелиться, но пока он это делает, я буду здесь. Рядом с ним. Всегда.

— Все будет хорошо.

Слегка кивнув, он целует меня в щеку.

— Со мной все будет в порядке.

Эпилог

Джеймс

Год спустя…

      — Войдите, — рявкаю я тому, кто только что постучал в дверь моего кабинета. Я использую свой обеденный перерыв, чтобы отшлифовать свой последний роман, историю, основанную на моем жизненном опыте человека с психическим заболеванием. Это была идея Питера. Сначала я рассмеялся ему в лицо, а потом начал писать это исключительно для того, чтобы доказать, что он ошибается. Но, к моей огромной досаде, он был прав.

Персонажи вымышленные, и только мы с Теодором могли бы увидеть, сколько правды есть в их истории, но я не пишу признание миру. Я делаю это, потому что для меня это терапевтическое действо. Написание этой книги было процессом, изменившим мою жизнь, позволив мыслям и чувствам, которые я подавлял в течение стольких лет, пролиться на страницы без страха, стыда или осуждения... потому что это «выдумка».

Так что, да, Питер был прав, и он получил, отвратительное для меня, удовольствие от того, что эти слова слетели с моих губ. Когда он не злит меня, мы с Питером отлично ладим. Много лет назад я оставил надежду когда-нибудь стать «нормальным», но работа с Питером заставила меня понять, что мне не нужно быть «нормальным», чтобы быть счастливым. Что с того, что мой мозг устроен неправильно? Это не помешало мне стать успешным. Это не помешало мне строить отношения, любить людей, позволять им любить меня. И если мой предохранитель сработает, у меня есть вера в людей вокруг меня, которые помогут мне.

Как Питер, должно быть, говорил тысячу раз, сломанные мелки все еще могут рисовать.

Я научился говорить, распознавать свои триггеры, просить о помощи, когда она мне нужна. Я также рассказал нескольким приближенным коллегам о своей болезни, создал систему поддержки на случай, если ситуация снова пойдет по спирали. Это не делает меня слабым. Это придает мне решимости. Я знаю, каково это — гулять по берегу, и не хочу снова тонуть в темных водах. Мне слишком за многое нужно бороться, ради чего стоит жить.

Оторвав ненадолго взгляд от рукописи, над которой работаю, я вижу Майка, шагающего к моему столу.

— Чем могу помочь? — спрашиваю я, рассерженный его вмешательством.

— Я составил контракт для Патриции Деннис.

— Она писатель гей-фантастики.

— Я знаю, но…

— Тогда представь его Теодору.

Пыхтя, Майк захлопывает папку. Три месяца назад мы открыли новый отдел, посвященный гей-фантастике и ЛГБТ-романам. Теодор руководит отделом не потому, что мы живем вместе, а потому, что он, черт возьми, это заслужил. Концепция отдела была его идеей, он составлял планы, занимался финансами и взял Стейси на борт, чтобы помочь ему собрать все это воедино.

      Я не знаю, как это влияет на Майка, и он знает, что лучше не выражать свое неодобрение мне в лицо, но совершенно очевидно, что его чертовски бесит, что Теодор находится на равном игровом поле.

      Я вернулся на работу через месяц после выписки из больницы в прошлом году и впервые за многие годы боролся за бизнес. При поддержке Теодора и под руководством моего финансового консультанта мы закрыли три отдела и начали заключать договоры с фрилансерами. Это был трудный этап, тогда, в то время, я был достаточно слаб, чтобы справиться, но я прошел через это, бизнес прошел через это, и теперь мы почти вернулись к тому, где мы были, когда умер мой отец.

      Это, в частности, заслуга энтузиазма Теодора, тяжелой работы и решимости сделать нашу экспансию в ЛГБТ-литературу успешной. Он все еще пишет и собирается выпустить свою первую книгу, но его основное внимание сосредоточено на «Холден-Хаус». На профессиональном уровне у меня нет ничего, кроме похвалы и безмерного уважения к Теодору. Лично — я люблю его всем сердцем. Он спас мне жизнь. Он продолжает сохранять ее каждый божий день. Он — моя надежда, моя сила, мой смысл жить дальше. Он самый лучший друг, о котором я всегда мечтал.

Он для меня все.

— Я просто подумал... — отвечает Майк. — Твой кабинет ближе.

— Я генеральный директор, Майк, а не твой мальчик на побегушках. Что-нибудь еще?

— Нет, — говорит он, опустив голову, и поворачивается.

— И еще… Майк?

— Да?

— Когда будешь возвращаться, черный — два сахара, — я даже не хочу его пить, но этот самоуверенный ублюдок выводит меня из себя.

— Без проблем, — соглашается он тоном, пронизанным обильным количеством трахни меня. Это заставляет меня улыбаться.

Оставшись один, я звоню Максу, чтобы еще раз уточнить, когда у Изабель заканчивается школа. Мы с Теодором забираем ее и везем домой на ужин. Это стало обычной пятничной традицией с тех пор, как Лора, жена Макса, два месяца назад начала посещать вечерние курсы флористики в местном колледже. Два месяца, а я до сих пор не могу вспомнить, когда у нее заканчивается учеба.

В наши с Теодором дни у нас много своих традиций. Каждый вечер, в пятницу, после работы, мы вместе бегаем — иногда вокруг квартала, иногда в парке. Это всегда заканчивается соревнованием, и я всегда выигрываю. Мои ноги длиннее, но я говорю Теодору, что это просто потому, что я лучше его.

Воскресенья мы проводим в Рочдейле с матерью Теодора, и раз в месяц мы приглашаем ее на обед. Потребовалось некоторое время, чтобы убедить ее, что это нормально — время от времени брать выходной на кухне, но она отказывается идти в какое-либо крутое место, кроме паба. Она великая женщина, к которой я испытываю только уважение и восхищение, и осмелюсь сказать, что, возможно, я ей тоже нравлюсь — особенно с тех пор, как бросил курить.

В субботу мы навещаем моего дедушку в доме престарелых. Он не знает, кто мы такие, и часто называет Теодора «медбрат-педик», который прячет виски, которое ему даже не принадлежит. Не важно, что он не помнит, кто я, он мой родной человек, а сейчас я как никогда понимаю, насколько важна семья.