Ладно, я слишком много болтаю. Я положил твой iPod в конверт. Ты должно быть скучаешь по своей музыке. Я не трогал твои песни, но ты найдешь плейлист всего с тремя песнями на нем. Это песни, которые говорят все, что я хочу сказать тебе, но я не могу, потому что ты ведешь себя как придурок.

«Все будет хорошо» A Great Big World — мне нужно, чтобы ты слушал каждое слово и ВЕРИЛ им.

«Здесь без тебя» 3 Doors Down — Я здесь. Я с тобой.

«Может быть, завтра» Stereophonics — просто... потому что.

Поправляйся, Джеймс. Выбери двигаться дальше. Выбери нас. Я буду здесь, когда ты будешь готов.

Теодор.

PS: галогенные лампы на твоей кухне взорвались, и я не знаю, как их заменить.

Когда я заканчиваю читать, на моих губах появляется улыбка. Настоящая, искренняя улыбка, от которой кожа вокруг глаз натягивается. Лежа, я перекатываюсь на бок и читаю все это снова, затем вставляю наушники в уши и прокручиваю список песен, который он добавил. Я смеюсь, когда нахожу плейлист под названием «Поправляйся, мать твою, скорее». Я начинаю с самого низа, потому что «Все будет хорошо» — это единственная песня, с которой я не знаком. Я также думаю, что ее будет сложнее всего слушать.

«Может быть, завтра» — вспыхнули воспоминания, которые сохраняют улыбку на моем лице. Я возвращаюсь в ту ночь, когда впервые увидел его, когда он пел ее не в такт музыке; когда включал ее в моей машине только по той причине, что я хотел видеть, как он бесится. Я был счастлив в те моменты. Я познал счастье. Мой мозг лгал мне, и я так легко в это поверил.

Когда в наушниках звучит песня «Здесь без тебя», я снова начинаю тонуть, но я борюсь с этим. Я сопротивляюсь и борюсь, и клянусь, что доберусь до берега, чтобы быть с ним. Сейчас я тоже не хочу быть здесь без него.

Последнюю песню так же трудно слушать, как я и ожидал. Я так стараюсь верить словам, как он просил меня, но я просто... не могу. Пока нет. Со мной все будет в порядке? Я не знаю. Но я хочу, чтобы так было.

Не давая себе времени подумать, я встаю и выхожу из палаты. Я всего пару раз выходил из своей палаты, и когда я иду в ординаторскую, чувствую себя неловко, как будто все смотрят на меня.

Дверь открыта, и Питер встает со стула, подходя ко мне, как только замечает, что я вхожу.

— Когда Теодор придет сегодня… — бормочу я, глубоко вдохнув и задержав дыхание. — Я хочу увидеть его.

* * *

Скоро придет одна из медсестер, чтобы присмотреть за мной, пока я буду бриться. Приняв душ и переодевшись, я стою перед зеркалом и потираю густую щетину, покрывающую мое лицо. Я дерьмово выгляжу. Я похудел, волосы нуждаются в стрижке, кожа бледная. Я не могу не думать о том, как Теодор отреагирует на меня. Я совсем не похож на человека, в которого он влюбился.

Он любит тебя, — напоминаю я себе. Мне нужно держаться за это, верить в это, даже когда мой разум говорит мне не верить.

Когда приходит медсестра, я впервые пытаюсь прочитать бейдж, который прикреплен к ее рубашке.

— Спасибо, Джеки, — говорю я, забирая у нее одноразовую бритву и пену для бритья. Я благодарен ей за то, что она позволяет мне идти в ванную одному, хотя она просит, чтобы я держал дверь приоткрытой.

Мне требуется некоторое время, чтобы удалить бороду, которой я позволил отрасти за последние несколько недель, что вызвало некоторые затруднения из-за моего большого пальца, который отказывается работать, и когда я заканчиваю, едва узнаю себя. Прошло много лет с тех пор, как я был чисто выбрит, обычно предпочитая пробежаться по своей щетине ножницами. И снова мне интересно, что подумает Теодор. Гладкая кожа определенно подчеркивает худобу моих щек, но я выгляжу чуть более приемлемо, чем пятнадцать минут назад.

Вернувшись в палату, я передаю использованную бритву обратно Джеки.

— Спасибо.

— Отлично выглядишь, — говорит она, улыбаясь. — Двери открываются через десять минут. Тебе нужно будет подождать твоего посетителя в комнате встреч.

— Окей, — я киваю. — Благодарю.

Когда она уходит, мое мужество начинает иссякать, и я снова перечитываю письмо Теодора, чтобы напомнить себе, зачем я это делаю. Я делаю это, потому что скучаю по нему, потому что он мне нужен, потому что я люблю его.

Я никогда раньше не был в комнате для встреч с посетителями, и как только я туда прихожу, мне это уже не нравится. Вдоль стен расставлены несколько кушеток, а по обе стороны от двери стоят стопки пластиковых стульев. В углу стоит стол, за которым сидит медсестра и наблюдает за нами. Кто-то всегда следит за нами.

В одном из больших кресел сидит женщина, моложе меня. Она сжимает в руках плюшевого мишку, старого и потрепанного, и кивает головой, как будто разговаривает с кем-то, кого там нет. Когда я сажусь, ко мне подходит парень с повязкой на глазу и теребит молнию на куртке. Он так молод, что вполне может быть подростком.

— Я этого не делал, ты же знаешь. Они говорят, что это я, но это не так.

Я неловко улыбаюсь, не понимая, о чем он говорит и как реагировать. Я чувствую, что мне не место среди этих людей. Я не сумасшедший, просто... в депрессии. Я не осуждаю их, по крайней мере, намеренно, но они заставляют меня нервничать. Я не знаю, как с ними взаимодействовать.

— Он безобидный, — говорит женщина, кажется, пациентка, садясь рядом со мной. Она, вероятно, на несколько лет старше меня, прилично одета, ее каштановые волосы с редкими седыми прядями собраны в аккуратный пучок. — Это Джимми. Шизофреник. Он думает, что он здесь за кражу мусорного ведра своего соседа.

— О. Окей.

— Я Нэнси, — говорит она, протягивая мне руку для рукопожатия. — Депрессия, пограничное расстройство личности и попытка самоубийства... в третий раз. Почему ты здесь?

Круто. Тут все такие?

— Биполярное расстройство и попытка самоубийства. Я Джеймс.

— Становится легче. Как только ты пройдешь стадию отказа покидать свою палату, ты скоро узнаешь всех. Вон там... — она указывает на женщину с плюшевым мишкой. — Это Сьюзи. Она сидит здесь каждый день, но я никогда не видела ее с посетителем. Парень вон там, складывает бумагу, это Гари. У него биполярное расстройство и ОКР (прим. Обсессивно-компульсивное расстройство — психическое расстройство, характеризующееся развитием навязчивых мыслей, воспоминаний, движений и действий, а также разнообразными патологическими страхами (фобиями). Он отличный парень, забавный, но не трогай его вещи, или ты увидишь его не очень веселую сторону. У тебя сегодня посетитель?

— Да. Мой партнер, Теодор.

— Как бурундук?

Я смеюсь, воспоминание о выражении его лица «Я хочу ненавидеть тебя почти так же сильно, как хочу трахнуть», все еще свежо в моей памяти.

— Именно это я и сказал, когда встретил его. Все прошло не очень хорошо.

— Я жду своего мужа.

— Ты замужем?

— Не надо так удивляться. Даже нас, сумасшедших, могут любить.

— Извини, — взволнованно бормочу я, чувствуя себя гигантским членом. — Я не имел в виду…

— Я просто шучу. Честно? Когда я нахожусь на спирали, это меня тоже удивляет. Три раза я была здесь, но он все еще там, и ждет меня.

— Ты не чувствуешь себя... эгоисткой? — по какой-то непонятной мне причине я чувствую себя совершенно непринужденно, разговаривая так откровенно с этой незнакомкой. Это все ее глаза. За ними что-то скрывается, и я могу понять — что.

— Да. Я все еще чувствую это. Но знаешь, я думаю, что люди, особенно такие, как мы, забывают, какой сильной может быть любовь.

— Как ты продолжаешь это делать? Я имею в виду, три раза... я не думаю, что у меня хватит сил, чтобы выбраться из этого снова.

— Надеюсь, что так. У меня на самом деле нет ответа для тебя. Каждый раз я чувствую то же самое. Измученной. Беспомощной. Но каким-то образом, в какой-то момент, эта надежда срабатывает. Это все можно сделать. Надеюсь, ты пройдешь через это, надеюсь, ты будешь достаточно хорош для людей, которые любят тебя, надеюсь, что это последний раз, когда ты так себя чувствуешь.

— А что, если бы надежда не вмешалась? А если бы тебе это удалось?

— Месяц назад это было все, чего я хотела, чтобы все закончилось. Когда я приехала сюда в третий гребаный раз, я решила, что перестану пытаться это делать таблетками, выберусь отсюда и прыгну с моста над автострадой.

Это именно то, о чем я тоже думал.

— Сейчас? Я готова продолжать. Продолжать пытаться. Это все, что я могу сделать.

— А если снова спираль?

Нэнси пожимает плечами.

— Я должна верить, что не пойду на это, и ты тоже.

— Но ты не можешь этого гарантировать.

— Нет, но ты не можешь гарантировать, что не проживешь самый счастливый день в своей жизни и не попадешь под автобус. Мы не можем жить, полагаясь на «а что, если».

— Знаешь, для человека в психушке, в твоих словах много здравого смысла. Ты кажешься такой... такой нормальной.

Нэнси смеется, похлопывая меня по колену. Меня удивляет, что меня не беспокоит контакт, то, что она трогает меня.

— Сомневаюсь, что ты сказал бы то же самое, если бы встретил меня месяц назад. Мы все нормальные, Джеймс. Возможно, немного отличаемся от большинства, но мы все равно люди.

— Ты здесь уже месяц? — я не могу решить, наполняет ли меня страх или облегчение от мысли о том, что я пробуду здесь так долго.

— Ну, чуть меньше. На каком уровне отделения ты находишься?

— На втором.

— Это значит, что они могут держать тебя здесь до двадцати восьми дней. Но, если ты будешь хорошим мальчиком, они могут отпустить тебя пораньше, — говорит она, подмигивая. — Разве никто не обсуждал это с тобой?

— Мой психотерапевт мог бы, но иногда я сам виноват в том, что отключаюсь.

Рассеянно оглядев комнату, я замечаю в дверях Теодора. Я смотрю на него, мое сердце колотится в груди. Он даже красивее, чем в моих воспоминаниях о нем. Его волосы немного длиннее, тонкие окрашенные пряди отросли у корней.

Он осторожно подходит ко мне, засунув руки в карманы джинсов, и на мгновение я забываю, как дышать.