— Я оставлю вас наедине, — говорит Нэнси, напоминая мне, что она вообще существует.

— С-спасибо, — заикаюсь я, не сводя глаз с Теодора. Когда я встаю, мои ноги становятся как желе, и я автоматически дергаю рукава рубашки. Кажется, он так же боится начать разговор, как и я, и несколько долгих секунд мы просто... стоим.

А потом его грудь врезается в мою, его руки обвивают мою спину.

— Прости, — всхлипываю я, вцепившись в его тело, как будто я упаду в обморок, если не сделаю этого.

— Не смей, — шепчет он. — Не смей извиняться за то, что тебе пришлось пережить, — отодвинувшись, он обхватывает мое лицо, поглаживая чистую гладкую кожу большими пальцами. — Я так рад слышать твой голос. Ты хорошо пахнешь. Полагаю, ты не курил с тех пор, как приехал сюда.

До тех пор, пока он не сказал это, мне не хотелось курить. Теперь, мне вдруг не хватает этого вкуса.

— А ты, я так понимаю, ничего с собой не взял?

— Нет, и даже не собираюсь, — он говорит так властно. Я обожаю, когда он пытается вести себя как альфа-самец. Это никогда не срабатывает, но я позволю ему воспользоваться моментом.

— В выдвижном ящике под микроволновкой есть инструменты, — говорю я ему, когда мы устраиваемся на стульях друг напротив друга. — Для освещения. Это как маленькая присоска…

— Ты покажешь мне, когда выберешься отсюда.

Я киваю, пытаясь улыбнуться, но мышцы на моем лице не работают.

— Как идут дела на работе?

— Я не был там, так что не могу сказать точно. Но Макс все предусмотрел. Тебе не стоит об этом беспокоиться.

— Но... тебе не заплатят, — у меня изо рта вырывается вздох. Он не должен терять деньги из-за меня. — Если тебе что-нибудь понадобится, ты можешь воспользоваться моей кредитной картой. Ты ведь это знаешь, да?

— Моя мама помогает мне, и у меня есть гонорар. У меня все хорошо.

— Я рад, что у тебя есть люди, которые тебя поддерживают, — это заставляет меня задуматься. — А моя мама навещала меня, пока я был в больнице?

Выражение лица Теодора меняется, и я уже знаю ответ.

— Хммм, нет. Нет, не навещала.

Понимание причиняет боль, но я не злюсь на нее. Представить себе не могу, как тяжело видеть своего ребенка в таком положении. Я подвел ее.

— Это трудно? — спрашивает Теодор, меняя тему разговора. Ему не нужно признаваться в этом вслух, чтобы я понял, что он не любит мою мать. — Быть здесь?

— У меня были и более приятные каникулы, — поддразниваю я.

Он закатывает глаза.

— И... как ты себя чувствуешь? — его голос тихий, осторожный.

— Ты спрашиваешь, хочу ли я все еще покончить с собой?

— Нет! Что ж…

— Я так не думаю, — это лучшее, что я могу предложить. — Мне предстоит еще долго идти к этому.

— Но ты думаешь, что пребывание здесь — это помогает?

— Надеюсь, что так.

Он выглядит разочарованным, но я не могу лгать ему, чтобы он почувствовал себя лучше. Это то, что привело меня сюда в первую очередь.

— А как насчет тебя? Как ты?

— Напуган.

Я тянусь к нему и беру его за руку. Тепло его кожи, то, как его пальцы идеально ложатся в мои, заставляет все мои проблемы исчезнуть... по крайней мере, в данный момент.

— Почему ты не хотел меня видеть? — спрашивает он тихим, неуверенным голосом.

— Стыд. Гнев…

— Ты злился на меня?

— Я был зол, что ты спас мне жизнь. Я был зол, что ты все еще здесь, что ты не двигаешься с места. Я злился на себя за то, что причинил тебе боль, за то, что не выполнил все должным образом. Я был зол на все.

— Господи, Джеймс, — выдыхает он, закрывая глаза и понимая, что я говорю. — Жаль, что ты не мог рассказать мне все это.

— Я над этим работаю.

— С Питером?

— Да.

— Он тебе нравится? — он выглядит удивленным.

— Время от времени. Он заставляет меня говорить. Я понятия не имею как.

— Я знаю. Ты никому не позволишь быть большим засранцем, чем ты. Он заставляет тебя бороться за доминирование.

Усмехнувшись, я киваю.

— Возможно, ты недалек от истины.

Все остальное время мы говорим о повседневных вещах — Тесс и ее подружке, моем брате и предстоящем отцовстве, о том, что стены в этой комнате выкрашены в рвотно-желтый цвет. Разговор легкий, непринужденный, и он больше ни к чему меня не подталкивает.

В какой-то момент его взгляд останавливается на моем запястье, и я останавливаю его, когда он протягивает руку, чтобы коснуться его.

— Еще нет, — шепчу я, дергая себя за рукав.

Он слабо кивает, сразу же сосредоточившись на моем лице.

— Можно мне прийти завтра? — спрашивает он, когда медсестры звонят в колокольчик оповещая, что время посещений закончено.

Обхватив его сзади за шею, я прижимаюсь лбом к его лбу.

— С удовольствием.

Он так близко, но я не чувствую желания целовать его. Обнимать его, вдыхать его запах, чувствовать тепло его дыхания на своем лице — это все, что мне нужно. Когда он, наконец, отрывается, я чувствую, что еще немного исцелился.

— А Макс? Я знаю, что он отчаянно хочет тебя видеть.

Ровно дыша сквозь сжатые губы, я пытаюсь подавить беспокойство, охватившее мое тело.

— Конечно.

Он твой брат. Ты сможешь это сделать.

— Он... — я кашляю, чтобы прочистить комок нервов, который появился в моем горле. — Он на меня злится?

Теодор выдыхает через нос, сжимая меня немного крепче.

— Никто на тебя не злится, Джеймс. Никто.

Готов поспорить — моя мать. Я не думаю, что она это специально, но беспокойство, с тех пор, сколько себя помню, всегда проявлялось у нее в виде гнева.

Проклятый колокольчик звонит снова и, запечатлев целомудренный поцелуй на губах Теодора, я неохотно отстраняюсь от него.

— Я люблю тебя.

Теодор улыбается, обнимает меня в последний раз и прижимает к груди.

— Спасибо, — произносит он одними губами. — Я тоже тебя люблю. Всегда.

Теодор даже представить себе не может, какой он сегодня мне сделал большой подарок. Он подарил мне надежду, которую я искал. Вернувшись в свою палату, я придумываю, как сказать ему об этом. Песня «Все будет хорошо», которую он выбрал для меня, крутится на репите в моей голове с тех пор, как я впервые ее послушал, и я знаю идеальную песню этой группы, чтобы ответить ему. «На шаг впереди». Итак, вытащив свой iPod, я создаю новый плейлист под названием «Спасибо» и добавляю только эту песню. Я верну его ему завтра.

Когда подходит время ужина, наполненный вновь обретенным чувством решимости, я отказываюсь снова есть в одиночестве в своей палате. Направляясь в общую столовую, я делаю глубокий вдох и отодвигаю стул рядом с Нэнси. Я знаю, что за мной следят и что это будет отмечено как прогресс в моей истории болезни, и это наполняет меня небольшим чувством гордости. Я делаю успехи. Я сделаю больше. Я стану лучше.

Для Теодора.

Для моей семьи.

Для себя.

Глава 13

Тео

Наивно я полагал, что беспокойство, связанное в узел внутри меня, ослабнет, как только я увижу Джеймса. Этого не случилось. Уравновешенного и открытого человека, которого я знал, больше нет. Джеймс, которого я видел вчера, был робким и нервным. Его спина сгорбилась, пальцы дрожали, а глаза были такими... потерянными. Я не знаю, как ему помочь, и чувствую себя чертовски бесполезным.

      После очередной поездки на автобусе я жду Макса возле больницы. Когда я вижу, что он приходит вместе со своей матерью, мой желудок переворачивается от гнева. Значит, она решила, что может, будь она проклята, увидеть его сейчас?

Проглотив разочарование, я решаю, что ради Джеймса должен дать ей возможность реабилитироваться, и слабо улыбаюсь.

— Привет, приятель, — Макс приветствует меня, похлопывая по плечу.

— Привет.

Джулия, мать Джеймса и Макса, не замечает меня, так же, как и я. Нажав кнопку звонка, чтобы нас впустили внутрь, мы проходим в приемную, и Макс записывает нас в книгу посетителей. Здесь так много звонков и запертых дверей. Это похоже на тюрьму, которую пытались замаскировать горшками с пластиковыми цветами и картинами с изображением пейзажей.

— Вы не возражаете, если я сначала зайду один на пару минут? — спрашиваю я, поворачиваясь к Максу.

— Да... — пытается ответить Джулия, но Макс перебивает ее.

— Конечно, — соглашается он, заставляя мою детскую сторону чувствовать себя немного самодовольным, когда я вижу хмурый взгляд на лице его матери.

Джеймс ждет на том же месте, что и вчера, разговаривая с парнем с повязкой на глазу.

— Я этого не делал, — говорит парень, заламывая пальцы перед собой. — Не позволяй им говорить тебе, что это сделал я.

Нервничая, я неловко улыбаюсь и прохожу мимо него к Джеймсу.

— Привет, — говорит Джеймс, вставая, чтобы обнять меня. Его прикосновение мгновенно растапливает мою тревогу. Я скучаю по этому.

Когда мы садимся, он дергает себя за рукава, как вчера. Я стараюсь не смотреть на него, потому что он явно смущен, но я надеюсь, что со временем он поймет, что ему не нужно прятаться. Только не от меня.

— Не надо так нервничать, — говорит он, кладя свою руку поверх моей. — Они не причинят тебе вреда.

Неужели так очевидно, что это место, эти люди, заставляют меня чувствовать себя неуютно? Я ничего не могу с этим поделать. Я не осуждаю их намерено, но они меня немного пугают.

— Прости. Я не хотел.

— Нужно время, чтобы привыкнуть, но это просто люди, которым нездоровится. Вроде меня.

Разница в том, что Джеймс — мой человек, и я чувствую себя с ним легко, через что бы он ни проходил.

— Ты принимал сегодня лекарства?

— Да. Я был хорошим мальчиком, — отвечает он с ехидной ухмылкой, которая успокаивает мое колотящееся сердце.

А вот и ты.

— Оу, у меня хорошие новости. Джей Ди Симмонс снова попал в список бестселлеров «Нью-Йорк Таймс». Номер двенадцать.

— Да?

— Да, — наклонившись вперед, я шепчу ему на ухо: — Я так горжусь тобой.

Когда я отстраняюсь, я ожидаю увидеть волнение на его лице, но его там нет.

— Разве ты не рад этому?

— Так и есть, — он пожимает плечами. — Просто мне кажется, что это было целую вечность назад.

Угу. Да, это так.

— Макс снаружи, — я делаю глубокий вдох. — Как и твоя мама.

— Ох, — бормочет он, его серьезный взгляд скользит по полу.