Прийти домой, чтоб запереть слезу

В какой-то необъятный сундучище,

Где все свои обиды прячет нищий,

А письма к Богу – где-то там внизу…

Да, есть и у меня на свете дом,

Его сработали мне стаи птичьи,

И даже жук работал топором,

И приседал на лапы по-мужичьи.

Прийти домой и так сказать слезе:

– Вот мы одни в заброшенной лачуге,

И всех моих Господь прибрал друзей,

Убил котенка, смял крыло пичуге…

Но я не сетую и не ропщу,

Ведь мертвые меня не забывали,

И проходили парами, как в зале,

Не обходилось даже без причуд…

И я даю вам адрес на земле:

Мой дом везде, где нищему ночевка,

У птицы недобитой на крыле

Он машет Богу детскою ручонкой…

Мой дом везде, где побывала боль,

Где даже мошка мертвая кричала

Разнузданному Господу: – Доколь?..

…Но Бог-палач все начинал сначала.

Я мертвых за разлуку не корю

И на кладби́ще не дрожу от страха, –

Но матери я тихо говорю,

Что снова в дырах нижняя рубаха.

И мать встает из гроба на часок,

Берет с собой иголку и моток,

И забывает горестные даты,

И отрывает савана кусок

На старые домашние заплаты.

Как часто в мои забредают ресницы,

Едва лишь их сон благодатный коснется,

И робкие звери, и малые птицы,

И голые луны, и алые солнца.

И все суетятся во сне вперемежку,

И машут руками в потешной беседе,

И все подгоняют друг дружку: – Не мешкай,

Ведь следом за нами ступают медведи…

И дьявол во сне моем бродит в обнимку

С какою-то дамой невзрачного роста,

А позже ей гладит изящную спинку,

Как гладит пушистую кошку подросток.

И звери, и птицы, и дьяволов голос

Меня веселят, словно кинематограф,

Но сон беспорядочный тонок, как волос, –

И вот я от сна пробужденьем отторгнут…

И те же я вижу досужие лица,

И слышу бессмысленные разговоры, –

Но как же мне хочется в сон возвратиться,

Где роль Короля репетирует ворон…

Где белая мышь – королева Гертруда

И все в непрерывной игре изменений,

И столько еще и соблазна и чуда,

И столько поклонов и извинений!..

Отец мой напялил сюртук –

О, нет, не сюртук это, саван! –

И сел на дубовый сундук –

На гроб, разминая суставы.

Суставов слежавшихся хруст

Казался в ночи небылицей –

И вздрогнул разбуженный куст,

Запела полночная птица.

Отец мой сидел, неземной,

Жуя – по-привычке – травинку,

И был обозначен луной

Нечетко, как бы под сурдинку.

Когда я к нему подошел,

Чтоб снов разорвать паутину,

Он что-то содеял с душой,

Вернулся в свою домовину.

И на седину мою, на

Усталые грузные плечи

Обрушила тишина

Отцовы невнятные речи.

Отец, мне тебя не спасти,

Нет силы такой в человеке,

Прости меня, мертвый, прости –

И я буду мертвым навеки…

Не прячься в немоту и гроб,

Открой мне загробную душу…

Все злато мое и сребро –

В кармане дырявом наружу…

Отец, ты меня породил,

Веди же меня за собою

Туда, где Господь впереди

Стоит с топором для убоя…

Опасен и убог, скитаюсь по дорогам –

И все-таки я Бог, и даже больше Бога.

Господь, Тебе нужны моленья и осанна, –

Меня укроет куст дорожного бурьяна.

Я видел под кустом твое благое темя –

Был камень торжеством, окаменело время.

Не Бог я – болью строк легла моя дорога.

И все-таки я Бог и даже больше Бога.

Смерть пришла и к Шагалу.

– Ах, Марк, Марк, –

Качала она по дороге головой, –

Ни к кому я не шла с такой неохотой,

Как иду к тебе, мечтательному старику

С детской улыбкой.

Конечно, тебе исполнилось девяносто семь лет,

Это (прости меня) возраст смерти,

Но я и сегодня хотела бы обойти твою мастерскую,

Где ты мастеришь из чертей голубей,

Из голубей коров,

А из женщин разноцветные фейерверки.

Об этой мастерской мне кое-что известно.

Седобородые покойники,

Приоткрыв саваны,

Прятали в ладошки веселый смешок, –

Они не забыли твоей сумасшедшей выставки,

Где ты по примеру Господа-Бога

Или витебского портного

Взял длинные портновские ножницы

И испортил ими материал, –

И все затем,

Чтобы бегать вокруг портновского стола,

Щелкая теми же разбойничьими ножницами:

– Я испортил, я и сошью,

Сошью невиданный лапсердак,

Сошью ослино-козлино-звериный мир,

Сошью коров, голубей, лошадей,

Ибо главное в работе это марка,

А марка у меня всегда в запасе

(В заднем кармане брюк), –

Итак, приклеим ее на лоб Господа-Бога-Саваофа,

На лоб осла, козла и раввина –

Получится Марк Шагал.

Марк Шагал, это совсем неплохо,

Когда можно выйти из дому

И остановить случайного прохожего:

– Скажите, а я похож на клоуна?..

Не бойтесь меня обидеть,

Я буду очень рад, если вы скажете, что я похож на клоуна,

Ведь при виде клоуна смеются дети –

Он наполняет их детские рты крупицами смеха,

Как птицы клювики птенцов зернышком и червячком.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

(…Все это бормотала смерть –

У нее начались слуховые галлюцинации, –

Бормотала, идя к Марку Шагалу,

И, бормоча, путала все на свете,

Забывала, кто она, Смерть или Марк,

Называла себя Марком, маркой, даже маркитанткой, –

Ибо она окончательно запуталась в поисках собственного имени…)