Но іудеи сказали ему: если ты отпустишь Іисуса, то ты этимъ покажешь, что ты невѣрный слуга кесарю, потому что тотъ, кто дѣлаетъ себя царемъ, тотъ врагъ кесарю (Ін. XIX, 12). Нашъ царь — кесарь, а этого распни (Ін. XIX, 15).
И когда Пилатъ услыхалъ это слово, онъ понялъ, что ему уже нельзя не казнить Іисуса (Ін. XIX, 13). Тогда Пилатъ вышелъ къ іудеямъ, взялъ воды, вымылъ себѣ руки и сказалъ: не я виноватъ въ крови этого праведнаго человѣка (Мѳ. XXVII, 24).
И весь народъ закричалъ: пусть будетъ кровь его на насъ и на дѣтяхъ нашихъ (Мѳ. XXVII, 25).
Такъ что архіереи пересилили (Лк. XXIII, 23). Тогда Пилатъ сѣлъ на свое судилищное мѣсто (Ін. XIX, 13). И велѣлъ прежде высѣчь Іисуса (Мѳ. XXVII, 26).
Когда его высѣкли солдаты, — тѣ, которые сѣкли его, надѣли ему на голову вѣнокъ и дали въ руки палку, и на спину накинули ему красный плащъ, и стали издѣваться надъ нимъ: они кланялись ему на смѣхъ въ ноги и говорили: радуйся, царь іудейскій! А то били его по щекамъ и по головѣ и плевали ему въ лицо (Мѳ. XXVII, 28-30).
Архіереи же кричали: распни его! Нашъ царь — кесарь! Распни его!
Тогда Пилатъ приказалъ распять его (Ін. XIX, 15, 16).
Съ Іисуса сняли тогда красную одежу, надѣли на него его платье, и велѣли ему нести крестъ на мѣсто Голгофу, чтобы тамъ распять его. И онъ несъ крестъ свой и такъ пришелъ на мѣсто Голгофу (Мѳ. XXVII, 31). И тамъ растянули (распяли) Іисуса на крестѣ и еще двухъ другихъ человѣкъ: тѣ два были по бокамъ, а Іисусъ по серединѣ (Ін. XIX, 18).
Когда распинали Іисуса, онъ сказалъ: Отецъ! Отпусти имъ: они не знаютъ, что дѣлаютъ (Лк. XXIII, 34).
И когда Іисусъ уже висѣлъ на крестѣ, народъ обступилъ его и ругался надъ нимъ (Лк. XXIII, 35). Они подходили, кивали ему головами и говорили: ну-ка, ты храмъ Іерусалимскій хотѣлъ разрушить и въ три дня опять состроить (Мр. XV, 29). Ну-ка, самъ выручи себя, сойдика со креста! (Мр. XV, 30) И архіереи, пастыри, стояли тутъ же и подсмѣивались надъ нимъ и говорили: другихъ спасалъ, а себя не можетъ спасти (Мр. XV, 31). Вотъ покажи, что ты Христосъ: сойди съ креста, и тогда мы повѣримъ тебѣ. Онъ говорилъ, что онъ сынъ Божій, и говорилъ, что Богъ не оставитъ его. Что же теперь-то Богъ оставилъ его? И народъ, и архіереи, и солдаты ругались надъ нимъ и даже изъ распятыхъ разбойниковъ съ нимъ одинъ,—и тотъ ругался надъ нимъ (Мр. XV, 32).
Одинъ изъ разбойниковъ, ругаясь, ему говорилъ: если ты Христосъ, спаси себя и насъ (Лк. XXIII, 39).
Но другой разбойникъ услыхалъ это и сказалъ: не боишься ты Бога; самъ на крестѣ—и то ругаешься надъ невиннымъ (Лк. ХХIII, 40). Мы съ тобою за дѣло казнены, а этотъ человѣкъ ничего дурного не сдѣлалъ (Лк. ХХIII, 41).
И, обратившись къ Іисусу, сказалъ ему этотъ разбойникъ: Господи, вспомни обо мнѣ въ царствѣ твоемъ (Лк. XXIII, 42).
И сказалъ ему Іисусъ: и сейчасъ же ты со мною блаженъ (Лк. XXIII, 43).
Въ девятомъ же часу Іисусъ, измучившись, громко проговорилъ: ели, ели, лома сабахъ! — Это значитъ: Богъ мой, Богъ мой! на что ты меня оставилъ? (Мѳ. ХХVII, 46).
И когда услыхали это въ народѣ, то стали говорить и смѣяться: Илью пророка зоветъ! Посмотримъ, какъ Илья придетъ (Мѳ ХХVII, 47, 49).
Потомъ проговорилъ Іисусъ: пить!
И одинъ человѣкъ взялъ губку, обмочилъ ее въ уксусъ — тутъ стояла кадушка - и на камышинѣ подалъ Іисусу (Ін. XIX, 28, 29).
Іисусъ пососалъ губку и сказалъ громкимъ голосомъ: Кончено! Отецъ, въ руки твои отдаю духъ мой! — И, склонивъ голову, испустилъ духъ (Ін. XIX, 30; Лк. XXIII, 46).