- Отойди от ме­ня, - прос­то­нал Гер­цик. Цы­ган­ка ти­хо вы­шла из ком­на­ты, из дру­гой и скры­лась.

"Чужая бе­да - лю­дям смех", - го­во­рит на­род­ная поговор­ка­ и, к нес­частью, она, как и все по­го­вор­ки, очень спра­ведлива. В при­ро­де че­ло­ве­ка есть мно­го зла, все четвероног­ое и чет­ве­ро­ру­кое, го­во­ря в смыс­ле жи­вот­ном, от­да­вая пре­иму­щест­во сво­ему дву­ру­ко­му соб­ра­ту в уме и способн­остях, долж­ны ус­ту­пить ему и в жес­то­кос­ти. Сто­ит срав­нить ди­ко­го, ко­то­рый с ра­дост­ным сме­хом и неисто­выми прыж­ка­ми ре­жет на час­ти жи­во­го че­ло­ве­ка и с на­слаждением ест его еще тре­пе­щу­щее те­ло, сто­ит срав­нить с хрис­ти­ани­ном, ко­то­рый лю­бит и вра­гов сво­их, чтоб убе­диться в свя­тос­ти и бо­жест­вен­нос­ти ре­ли­гии и вели­кой си­ле во­ли че­ло­ве­ка ду­хов­но­го, так по­бе­див­ше­го, уни­чтожившего жи­вот­но­го че­ло­ве­ка.. Но есть лю­ди, да­же в об­ра­зо­ван­ном об­щест­ве, лю­ди-не­на­вист­ни­ки, стран­ные на­ту­ры, ко­то­рым нес­частье ближ­не­го дос­тав­ля­ет ду­шевное нас­лаж­денье; они без вся­кой ви­ди­мой при­чи­ны го­то­вы де­лать зло, где только мож­но, го­то­вы пов­ре­дить вам не из же­ла­ния по­важ­ни­чать, не из ко­рыс­то­лю­бия, не из лич­ных от­но­ше­ний - нет, а прос­то бе­зот­чет­но, для соб­ственного сво­его удо­вольствия го­то­вы за­ма­рать ва­ше до­брое имя, унич­то­жить ва­шу служ­бу, ис­пор­тить всю ва­шу бу­дущ­ность, чтоб пос­ле в ти­ши­не ка­би­не­та ска­зать самом­у се­бе са­мо­до­вольно: "А! Он стра­да­ет! Он тер­пит. Это мое де­ло!" Но ес­ли че­ло­ве­ком ов­ла­де­ет страсть, особ­ли­во мще­ние, тог­да тиг­ры и гре­му­чие змеи пе­ред ним - крот­кие ба­рашки; он спо­со­бен уди­вить са­мое во­об­ра­же­ние.

Старая цы­ган­ка выш­ла из ха­ты и, пой­дя к ок­ну, се­ла на кор­точ­ках на за­ва­ли­не, смот­ря с нас­лаж­деньем в ок­но на му­ки уми­рав­ше­го Гер­ци­ка. По вре­ме­нам улы­ба­лась она, ти­хо сме­ялась, зак­ры­вая ру­кою рот, и шеп­та­ла: "Это яд зме­ихи, у ко­то­рой от­ня­ли де­тей. А что? Лю­бо? Тя­нет жи­лы твои? Ло­мит кос­ти? Па­лит, су­шит ка­зац­кую по­га­ную кровь?.. Не пом­ню, где я его ви­де­ла, как он ушел от мо­их рук; еще ни один не ухо­дил… ни один…"

- Ох! Тя­же­ло! - сто­нал Гер­цик. - Жар­ко, душ­но! Дай­те во­ды… ум­ру я. Не­уже­ли нет ни­ка­ко­го спа­се­ния?.. - И он страш­но ози­рал­ся, мед­лен­но по­во­дя урод­ли­вою больною ру­кою, а здо­ро­вою рвал на се­бе во­ло­сы…

Касьян и Чай­ковс­кий пе­чально сто­яли у пос­те­ли больно­го. Ма­ри­на по­да­ла ему ковш хо­лод­ной во­ды. Сле­зы струи­лись по ли­цу Ма­ри­ны и па­да­ли в ковш.

- И ты пла­чешь обо мне, Ма­ри­на?.. О, бо­же мой!.. Не­да­ром я уми­раю… Дай во­ду. У! Как све­жа она!.. Лег­че, пра­во, лег­че… Ма­ри­на! Для ме­ня при­нес­ла во­ду, Ма­ри­на?

- Для те­бя, Гер­цик.

- Для ме­ня! Как бы хо­те­лось мне зап­ла­кать!.. Да сле­зы вы­сох­ли, иск­ры сып­лют­ся из глаз вмес­то слез. Что, Касьян, ум­ру я? Ска­жи прав­ду?

- Пошлю я за свя­щен­ни­ком, Гер­цик: опу­холь у са­мо­го гор­ла; зна­хар­ка прав­ду ска­за­ла.

- Чертова кол­дунья! Она из­ве­ла ме­ня со све­та. Как при­ложила ко­ре­шок, буд­то ог­ня в ме­ня на­ли­ла. Ох!.. Дай­те мне ее, я за­ду­шу ее од­ною ру­кой!

- Полно, Гер­цик, гне­вить бо­га не­хо­ро­ши­ми ре­ча­ми! - ска­зал Чай­ковс­кий - Бог все зна­ет, все ви­дит, сам на­ка­жет греш­ни­ка! Луч­ше по­ду­май о по­ка­янии… Вре­мя до­ро­го; ты не ба­ба, при­го­товься..

- А я пош­лю за по­пом, - при­ба­вил Касьян.

- Нет, - зак­ри­чал Гер­цик, - я не мо­гу ви­деть по­па. Прав­ду ска­зал ты: бог на­ка­жет греш­ни­ка, на­ка­жет!.. Я вам испове­даю гре­хи свои: пе­рес­та­нет Ма­ри­на пла­кать обо мне, вы отс­ту­пи­те от ме­ня… Я греш­ник, страш­ный греш­ник… По­зовите сю­да мо­их ка­за­ков, по­зо­ви­те сво­их лю­дей, пус­кай все слу­ша­ют. Ох! Во­ды, во­ды!..

Полная свет­ли­ца наб­ра­лась на­ро­да. Все ок­ру­жи­ли Гер­цикову пос­тель и мол­ча ста­ли. Гер­цик пос­мот­рел кру­гом, зак­рыл гла­за ле­вою ру­кою, как бы со­би­ра­ясь с мыс­ля­ми, спро­сил во­ды и на­чал ис­по­ведь:

- Не гля­ди на ме­ня, Ма­ри­на, та­ки­ми крот­ки­ми гла­за­ми; я не стою это­го; я при­чи­на всех ва­ших бед, я при­вел полков­ника на ост­ров, по­то­му что я лю­бил те­бя; мне бы­ло завид­но, что ты лю­бишь дру­го­го.. Мно­го бес­сон­ных но­чей про­вел я, ду­мая о те­бе, прок­ли­ная свое рож­де­ние. Ты зна­ешь, кто я был, а ты бы­ла дочь мо­его пол­ков­ни­ка; я был раб тво­его от­ца и твой; мне бы­ло лю­бо уни­жаться пе­ред то­бою, и ни од­но­го взгля­да, ни од­но­го при­ве­та от те­бя не бы­ло мне.. Я прок­ли­нал твой об­раз, ког­да он яв­лял­ся мне во сне, и лю­бил те­бя еще бо­лее. Мог ли я тер­петь лю­бовь твою к Алек­сею?.. А у ме­ня глаз очень зо­рок: я все ви­дел и пок­лял­ся из­вес­ти Алек­сея, сде­латься бо­га­тым и во что бы то ни ста­ло быть тво­им му­жем. Мне ста­ло жить ве­се­лее, у ме­ня бы­ла цель, для че­го жил я… Жар­ко.. Во­ды!

Марина по­да­ла ему во­ды.

- Добрая ду­ша! Как бы мне хо­те­лось те­перь зап­ла­кать!.. Выш­ло не так, как я ду­мал. Алек­сей ушел, ты уш­ла, ник­то и сле­да ва­ше­го не знал… Я ов­ла­дел до­ве­рен­ностью пол­ковника, я стал дру­гом ему в его оди­но­чест­ве. Меж­ду тем пош­ли в на­ро­де тол­ки о та­та­рах, буд­то хо­тят на­пасть на нас; я выз­вал­ся ехать на Сечь и там, уз­нав те­бя, пре­дал вас в ру­ки за­по­рож­цев. Не мне, так и не ему! - ду­мал я, выез­жая из Се­чи, и по­ехал не в Луб­ны, а в Крым, где сго­во­рил­ся от­дать Луб­ны крым­цам, а, возв­ра­тясь, до­нес пол­ков­ни­ку, что все бла­го­по­луч­но и что вас каз­ни­ли на Се­чи. Полков­ник не ве­лел ни­ко­му это­го рас­ска­зы­вать; я и за­мол­чал, под­жидая гос­тей. Один жид, ко­то­ро­го, хо­тел и по­ля­ки по­весить за под­дел­ку мо­не­ты, ушел в Луб­ны и хо­дил в каза­чьем платье, на­зы­вая се­бя ка­за­ком, а он был Герш­ко, мед­ник из Льво­ва; я поз­на­ко­мил­ся з Герш­кою и по­сы­лал его шпи­оном ку­да бы­ло нуж­но. В один день, ра­но ут­ром, Герш­ко ска­зал мне, что в ов­ра­ге бу­дут крым­цы. Я по­ехал буд­то на охо­ту, и ви­дел­ся с ни­ми, и про­дал им пол­ков­ни­ка; но, при­ехав­ши, уз­наю, что у пол­ков­ни­ка за­по­ро­жец, и пол­ковник зна­ет уже о крым­цах, и что доч­ка пол­ков­ни­ка жи­ва. С пер­вых слов я хо­тел из­вес­ти те­бя, Касьян; но ког­да уз­нал, что у те­бя жи­вет Ма­ри­на, я по­вел де­ло ина­че - ты зна­ешь как Пол­ков­ни­ка, по ус­ло­вию, я выс­та­вил крым­цам: по пе­рыш­ку на шап­ке они уз­на­ли ме­ня и его; но Га­дю­ка ос­во­бо­дил его по­лу­мерт­во­го; пи­ря­тин­цы не пус­ти­ли та­тар вор­ваться в го­род… Я опять по­вел де­ло ина­че. Под кро­вать уми­ра­юще­го пол­ков­ни­ка по­са­дил Герш­ка, и ког­да умер пол­ков­ник, Герш­ко раз­го­ва­ри­вал с стар­ши­на­ми вмес­то пол­ков­ни­ка и при­ка­зал стар­ши­нам вы­пол­нить за­ве­ща­ние, ко­то­рое я сам на­пи­сал под ру­ку пол­ков­ни­ка. Герш­ко ушел в от­пер­тое ок­но; я не знаю, где он, - най­ди­те его, он вам луч­ше рас­ска­жет. И вот я стал бо­гат, очень бо­гат; но ты, Ма­ри­на, бы­ла жи­ва, те­бя об­ни­мал дру­гой, а не я, об­ни­мал злей­ший мой враг, от­то­го что ты лю­би­ла его. Это мне не да­ва­ло спать спо­кой­но. Я и по­ехал сю­да в зи­мов­ник и взял с со­бою луч­ших ка­за­ков… Ви­нюсь пе­ред ва­ми, хлоп­цы, хо­тел упот­ре­бить вас на не­чис­тое де­ло и си­лою взять Марин­у… Но мно­го лю­дей у те­бя, Касьян, на зи­мов­ни­ке, каж­дую ночь хо­дят во­ору­жен­ные сто­ро­жа, и я пе­ре­ме­нил де­ло: хо­тел на охо­те заст­ре­лить Алек­сея, ска­зать, что он сам заст­ре­лил­ся - и тут не уда­лось; ты, Касьян, выпроводи­л нас с яст­ре­ба­ми, только и бы­ло у нас по кин­жа­лу за по­ясом. Хо­те­лось мне, очень хо­те­лось отп­ра­вить те­бя, Алек­сей, на тот свет тво­им же кин­жа­лом, да не мое де­ло вла­деть хо­лод­ным ору­жи­ем, особ­ли­во про­тив лю­дей сильнее ме­ня, здо­ро­вее ме­ня… Вот я по­ка­зал те­бе жу­рав­ля в не­бе, хоть его сов­сем там и не бы­ло, ду­маю, ты по­ды­мешь гла­за, а я за­сып­лю те­бе пес­ком гла­за, и по­ка ты бу­дешь слеп, за­ко­лю те­бя: в один раз не удаст­ся, де­сять раз уда­рю кин­жа­лом, и ты не бу­дешь ви­деть ме­ня, не бу­дешь знать, с ко­то­рой сто­ро­ны па­дет удар.. Ты под­нял гла­за, я зах­ва­тил горсть пес­ку, да вмес­те схва­тил и смерть свою. Бог пос­лал страш­ную змею: от его ру­ки уми­раю те­перь.. Ох, во­ды! Бо­же мой! И вы да­ете мне во­ду, и вы по­ма­гаєте страш­но­му греш­ни­ку?.. А как пол­ков­ник лю­бил те­бя, Ма­ри­на! Как мне го­во­рил мно­го о те­бе пе­ред смертью: я все за­та­ил, греш­ный че­ло­век!.. Прос­ти­те ме­ня!