- На ко­ней, хлоп­цы! - ска­зал пол­ков­ник, заск­ре­же­тав от злос­ти зу­ба­ми. - Вот я им! А где Га­дю­ка?

- Готовит ужин для па­на, - от­ве­чал Гер­цик, - да поз­вольте, я по­еду за ва­ми. На что вам Га­дю­ка? Ждать дол­го…

- Пожалуй! Что это у те­бя за пе­рыш­ко на шап­ке?

- Заговор (та­лис­ман) от пули и стре­лы и вся­ко­го ору­жия, - от­ве­чал Гер­цик, вы­ез­жая ря­дом с пол­ков­ни­ком из кре­постных во­рот.

Быстро по­нес­лись ка­за­ки врас­сып­ную на крым­цев, и в ми­ну­ту по все­му по­лю за­вя­за­лась жар­кая схват­ка. Че­ло­век де­сять та­тар ска­ка­ли пря­мо на пол­ков­ни­ка. Пол­ков­ник с Гер­ци­ком ска­кал на них. Ша­гах в двад­ца­ти от крым­цев пол­ков­ник вых­ва­тил из ко­бу­ры пис­то­лет, спус­тил ку­рок - вспыш­ка; дру­гой пис­то­лет то­же не выст­ре­лил; бро­ся и этот на зем­лю, пол­ков­ник под­нял ру­ку, во­ору­жен­ную тя­желою кри­вою саб­лей, свер­кав­шею в воз­ду­хе, как свет­лый рог мо­ло­до­го ме­ся­ца, но в ту ми­ну­ту две стре­лы впи­лись ему в грудь; пол­ков­ник за­ша­тал­ся на сед­ле, опус­тил под­нятую саб­лю, а та­та­ры, схва­тя за по­водье его ло­шадь и ло­шадь Гер­ци­ка, пос­ка­ка­ли в степь. Ка­за­ки бро­си­лись выру­чать сво­его на­чальни­ка; но их бы­ло ма­ло, а крым­цы при­бавлялись с каж­дою ми­ну­той, би­ли ка­за­ков и тес­ни­ли к кре­пос­ти. Вдруг страш­ный вопль ог­ла­сил по­ле: из крепо­сти ска­кал чуд­ный во­ин, на не­осед­лан­ной и невзнузда­няой ди­кой ло­ша­ди; быст­ро ле­тел он, схва­тя ее за гри­ву и по­во­ра­чи­вая жи­лис­тою ру­кою во все сто­ро­ны, слов­но по­водами; го­ло­ва без шап­ки, нест­ри­же­ная, небрит­ая, нечеса­ная, но­ги об­на­же­ны до ко­лен, ру­ки до лок­тей, в пра­вой ру­ке под­нят тя­же­лый то­пор.

- Где вы де­ли, со­ба­ки, мо­его па­на? - страш­но кри­чал он, ри­нув­шись в тол­пу та­тар. - Па­не мой, па­не мой! Здесь я, здесь Га­дю­ка! - кри­чал он, быст­ро опус­кая нап­ра­во и нале­во тя­же­лый то­пор, от ко­то­ро­го, как сно­пы от бу­ри, вали­лись та­та­ры. От­бив ра­не­но­го пол­ков­ни­ка, Га­дю­ка пере­бросил его по­пе­рек ко­ня и пом­чал­ся в кре­пость; но вслед за ним пос­ка­ка­ли и Гер­цик и ка­за­ки, тес­ни­мые со всех сто­рон мно­жест­вом крым­цев. Уже бы­ли они у кре­постных во­рот, не­ся на пле­чах сво­их неп­ри­яте­ля, как с ги­ком уда­ри­ла вбок пи­ря­тинс­кая сот­ня; крым­цы ис­пу­га­лись за­са­ды, сро­бели све­же­го вой­ска и, прес­ле­ду­емые в свою оче­редь казак­ами, ус­ка­ка­ли в степь, при­со­еди­ня­ясь к сво­им обо­зам. Пи­ря­тин­цы, рас­пус­тив со­тен­ные знач­ки, во­шли в кре­пость, при­ветст­ву­емые на­ро­дом. Вмес­то раненого­ полковн­ика, при­нял над кре­постью на­чальство пирят­инский сот­ник.

Настала ночь. На да­ле­кой сте­пи, слов­но звез­доч­ки, за­светились сто­ро­же­вые огоньки та­тар; на кре­пост­ном ва­лу ка­за­ки уд­во­или стра­жу.

В сво­ей опо­чи­вальне, на ши­ро­кой кро­ва­ти, пок­ры­той до по­лу ази­атс­ким ков­ром, ле­жал пол­ков­ник Иван, сильно стра­дая от ран.

Казак-знахарь [31] ос­мот­рел ра­ны, пе­ре­вя­зал их и по­ка­чал го­ло­вою.

- Что? - спро­сил сла­бым го­ло­сом пол­ков­ник.

- Ничего, па­не пол­ков­ник! - от­ве­чал зна­харь.

- Нет на­деж­ды? А?

- Богу все воз­мож­но…

- Оставь это… я не ба­ба. А по-тво­ему как?.. Что?..

- По-моему, пло­хо.

Полковник по­ка­чал го­ло­вою и ти­хо спро­сил:

- А Га­дю­ка где?

- Лежит ра­не­ный,- от­ве­чал Гер­цик,

- Худо! Ос­танься со мною, Гер­цик; а вы все… Тут полков­ник мах­нул ру­кою - все выш­ли. Гер­цик за­пер дверь и подо­шел к пол­ков­ни­ку.

- Слушай, Гер­цик, - го­во­рил пол­ков­ник, - рас­спро­си это­го за­по­рож­ца о мо­ей Ма­ри­не… мне... мне все ка­жет­ся, что жи­ва она… Ка­за­ки не пой­мут ме­ня, по­ду­ма­ют, я без харак­тера… а ты лю­бишь ме­ня, слу­шай: ес­ли это прав­да… ес­ли она… - И пол­ков­ник на­чал ше­по­том го­во­рить Гер­ци­ку.

Наклонясь над пол­ков­ни­ком, Гер­цик дол­го слу­шал, впе­рив свои быст­рые очи на уми­рав­ше­го, и страш­но улыбнул­ся. Ког­да умолк пол­ков­ник, он с ди­кою ра­достью прошелс­я по ком­на­те, по­до­шел к кро­ва­ти, нак­ло­нил­ся к ли­цу пол­ковника, вни­ма­тельно прис­лу­ши­вал­ся и ска­зал: "Хо­ро­шо, па­не, вам неп­ри­ятен свет, я вас по­во­ро­чу к стен­ке". По­том по­во­ро­тил пол­ков­ни­ка ли­цом к сте­не, пок­рыл его си­ним по­ход­ным пла­щом и, отой­дя на се­ре­ди­ну комнат­ы, кашля­нул и ска­зал до­вольно гром­ко:

- Теперь хо­ро­шо, па­не? А?

- Хорошо, - от­ве­тил пол­ков­ник сла­бым ше­по­том.

- Хорошо, хо­ро­шо! - ска­зал Гер­цик. - Те­перь я пой­ду ис­полню ва­шу во­лю, па­не мой - слы­ши­те?

- Слышу.

Герцик вы­шел.

- А что? А что? - спра­ши­ва­ли Гер­ци­ка стар­ши­ны, быв­шие в дру­гой ком­на­те.

- Ангельская ду­ша! - от­ве­чал Гер­цик со сле­за­ми на гла­зах - Он чу­ет свой близ­кий ко­нец и обо всех пом­нит.

- Неужели?

- Да; го­во­рит, ес­ли я ум­ру, Гер­цик, ска­жи, чтоб от­да­ли пи­ря­тинс­ко­му сот­ни­ку мо­его чер­кес­ско­го ко­ня Сив­ку..

- Добрый конь! - го­во­ри­ли стар­ши­ны.

- Мне с ним и не уп­ра­виться! - ска­зал сот­ник.

- А хо­рун­же­му Под­мет­ке, - про­дол­жал Гер­цик, - мое ста­рое ружье.

- Знает, что я охот­ник: доб­рая ду­ша!

- Есаулу Не­лей­во­ду-При­сяд­ковс­ко­му - се­реб­ря­ную чар­ку.

- Упьюсь из этой чар­ки, - ска­зал Нелейвода-Присяд­ковский, - ей-бо­гу упьюсь!

- Есаулам Го­па­ку и Тро­па­ку по па­ре крас­ных са­по­гов с се­ребряными под­ко­ва­ми…

- Спасибо, спа­си­бо! - го­во­ри­ли Го­пак и Тро­пак, - спа­си­бо, дай бог ему..

- Здоровья? - лу­ка­во спро­сил Гер­цик. - Что ж вы не кон­чаете?

- Известно, здо­ровья! - то­роп­ли­во от­ве­ча­ли еса­улы. - Мы от го­ря не до­го­во­ри­ли. Бог с ни­ми и с по­дар­ка­ми, лишь бы здо­ров был наш доб­рый на­чальник!

- Да, да, прав­да! Доб­рый на­чальник! Хо­ро­ший че­ло­век! Дай бог ему все­го, что мы ему же­ла­ем, - пов­то­ри­ли хо­ром ос­тальные. - А те­бе что, Гер­цик?

- Пока ни­че­го; раз­ве что вам ска­жет; ве­лел вас поз­вать. А ты, По­тап, - ска­зал Гер­цик, об­ра­ща­ясь к ча­со­во­му, - схо­ди сей­час в тюрьму, уз­най о здо­ровье за­по­рож­ца Касьяна: пол­ков­ник, мол, ве­лел; а от­ту­да за­бе­ги к свя­щен­ни­ку, по­проси его сю­да с да­ра­ми: пол­ков­ник, мол, про­сит. Слы­шишь?

- Слышу, - от­ве­чал ка­зак, вы­хо­дя за две­ри.

- Христианская ду­ша! Бла­гос­ло­вен­ная ду­ша! - ти­хо гово­рили стар­ши­ны, вхо­дя в пол­ков­ничью опо­чи­вальню.

- Оно? - ше­по­том спро­сил Под­мет­ка, ука­зы­вая гла­за­ми и бро­вя­ми на ружье, ви­сев­шее над кро­ватью пол­ков­ни­ка.

Герцик ут­вер­ди­тельно кив­нул го­ло­вою.

Полковник ле­жал, обо­ро­тясь ли­цом к сте­не, и тя­же­ло вздох­нул, ког­да вош­ли стар­ши­ны и ста­ли поч­ти­тельно у две­ри.

- Старшины приш­ли, - ска­зал впол­го­ло­са Гер­цик, накло­няясь к пол­ков­ни­ку.

- Добре! - ти­хо от­ве­чал пол­ков­ник и что-то на­чал гово­рить впол­го­ло­са

- Полковник, уез­жая на сра­же­ние се­год­ня, на­пи­сал свою во­лю и за­пе­ча­тал ее вой­ско­вой пе­чатью, а те­перь про­сит на слу­чай че­го-ни­будь не­хо­ро­ше­го, че­го бо­же сох­ра­ни, - го­во­рил Гер­цик, - про­сит всех стар­шин взять эту во­лю и ис­пол­нить ее на слу­чай смер­ти па­на пол­ков­ни­ка.

- Рады ста­раться, - от­ве­ча­ли в один го­лос стар­ши­ны, низ­ко кла­ня­ясь.

- Спасибо! - ше­по­том от­ве­чал пол­ков­ник, все еще отворо­тясь спи­ною к сво­им под­чи­нен­ным.

- Где же бу­ма­га, па­не мой лю­без­ный? - спро­сил Гер­цик.

- За об­ра­за­ми… Ох!..

- Поищите, па­не сот­ник, - ска­зал Гер­цик. Сот­ник прибли­зился к об­ра­зам, уда­рил зем­ной пок­лон и, перекрест­ясь, вы­нул из-за об­ра­за па­кет, за­пе­ча­тан­ный пол­ков­ничьего пе­чатью. Гер­цик взял из рук сот­ни­ка па­кет, по­до­шел к пол­ков­ни­ку и спро­сил, под­не­ся бу­ма­гу к са­мо­му ли­цу пол­ковника:

- Это твоя во­ля, па­не?