- Правда, прав­да.

- Сами зна­ете, брат­цы, что прав­да; вы на­род ра­зум­ный - а про­мах­ну­лись, не да­ли име­ни храб­ро­му ка­за­ку; за то, мо­жет быть, бог ка­ра­ет его и нас вмес­те, от­ни­мая у Се­чи ха­рактерного че­ло­ве­ка.

- А мо­жет, и так?.. - ска­зал кто-то в тол­пе.

- Именно так, де­ло яс­ное! - поч­ти вскрик­нул Ни­ки­та и за ним нес­колько го­ло­сов.

- За что ж мы оби­де­ли хрис­ти­анс­кую ду­шу, - про­дол­жал ко­ше­вой, - не да­ли за­по­рожс­ко­го име­ни лыцарю-товари­щу? ­Без име­ни ов­ца - ба­ран, го­во­рят муд­ре­цы…

- Баран, батьку, ба­ран!..

- Как же явит­ся на тот свет доб­рый ка­зак без за­кон­но­го проз­ви­ща? Грех нам всем, ве­ли­кий грех! Го­то­ви­лись к на­бегу на Крым и за­бы­ли за­кон ис­пол­нить.

- Виноваты, батьку! Что ж нам де­лать?

- Дадим ему хоть те­перь доб­рое имя, сни­мем грех с ду­ши.

- Добре, батьку! Доб­ре - дельно ска­за­но! Ка­кое же ему имя дать?

- Вот пос­лу­шай­те, брат­цы, мо­ей ра­ды (со­ве­та). Вам из­вестно, что Алек­сей-по­по­вич сам хо­тел уме­реть за на­ше вой­ско, про­сил, чтоб его бро­си­ли в мо­ре, лишь бы спас­ти на­ши чай­ки, а с чай­ка­ми, из­вест­но, и на­ши го­ло­вы - испо­ведовал пе­ред бо­гом, мо­рем и на­ми, старшинами-товарищ­ами,­ свои гре­хи, уми­лос­ти­вил бо­га сво­ими молит­вами и тем спас на­ши чай­ки. Мно­гим из нас не сто­ять бы на пло­ща­ди, не ду­мать бы о Се­чи и о ми­хай­ли­ках без за­ступлення Алек­сея.

- Повек не за­бу­дем это­го! - гром­ко зак­ри­ча­ли ка­за­ки.

- И хо­ро­шо де­ла­ете. Так не наз­вать ли Алек­сея-по­по­ви­ча, в па­мять из­бав­ле­ния ча­ек, Чай­ковс­ким? Как вы ду­ма­ете?

- Ты нам, батьку, го­ло­ва, ты ду­ма­ешь, и мы ду­ма­ем быть ему Чай­ковс­ким!

Громкое "ура!" отоз­ва­лось на пло­ща­ди; шап­ки по­ле­те­ли квер­ху…

- Итак, - про­дол­жал ко­ше­вой, под­ни­мая бу­ла­ву, от че­го на­род­ные кри­ки утих­ли, - от­ны­не впредь ник­то не сме­ет под смерт­ною казнью ина­че на­зы­вать быв­ше­го Алек­сея-по­по­ви­ча, как Алек­се­ем Чай­ковс­ким. Слы­ши­те, храб­рые лы­ца­ри?

- Чуем, батьку! Ник­то не сме­ет!..

- Теперь на про­щанье не спеть ли нам, брат­цы, Алек­сею Чай­ковс­ко­му пес­ню про Алек­сея-по­по­ви­ча? Пус­кай чело­век в пос­лед­ний раз ус­лы­шит наш ка­зац­кий, лы­царс­кий на­пев про свои доб­рые де­ла для на­ше­го во­инст­ва!

Хорошо, брат­цы?

- Добре, доб­ре! - кри­ча­ли ка­за­ки. - На­чи­най, Да­ни­ло.

И Да­ни­ло коб­зарь чис­тым ров­ным те­но­ром за­тя­нул:

На Чор­но­му мо­рi, на бi­ло­му кам­нi,

Ясненький со­кiл жа­лiб­но кви­лить, прок­ви­ляє.

Мало-помалу ок­ру­жа­ющие при­ни­ма­ли учас­тие в пес­не, и под ко­нец вся пло­щадь сли­лась в один звуч­ный, ди­кий, но строй­ный хор. Пес­ня, ви­ди­мо, раз­жа­ло­би­ла за­по­рож­цев…

- Жалко доб­ро­го ка­за­ка! - ска­зал буд­то сам се­бе ко­ше­вой, ког­да ка­за­ки окон­чи­ли пес­ню и сто­яли в ка­ком-то разду­мье.

- Жалко, жал­ко! - Со всех сто­рон отоз­ва­лось в на­ро­де. - Жал­ко, а де­лать не­че­го, ког­да за­кон­но…

- Еще, хлоп­цы, я про­шу у вас од­ной ра­ды: вой­ско-вый пи­сарь Алек­сей Чай­ковс­кий хо­чет же­ниться на до­че­ри лу­бенского пол­ков­ни­ка Ива­на. Пол­ков­ник Иван сду­рел на ста­рос­ти и бы­ло при­за­ду­мал­ся, да его доч­ка луч­ше зна­ет, что та­кое за­по­рожс­кий лы­царь, бро­си­ла от­ца и приш­ла в Сечь про­сить у то­ва­рист­ва бла­гос­ло­ве­ния!.. Сог­лас­ны вы на это?

Казаки в не­до­уме­нии мол­ча­ли.

- Знаю, брат­цы, - про­дол­жал ко­ше­вой, - вам жал­ко ли­шиться та­кой ха­рак­тер­ной ду­ши, как Алек­сей Чай­ковс­кий, но на­доб­но ему зап­ла­тить за ус­лу­гу Он обе­ща­ет­ся всег­да по­мо­гать нам на вой­не и де­тей сво­их приш­лет слу­жить на слав­ное За­по­рожье.

Казаки лю­би­ли Алек­сея и ува­жа­ли за лич­ную храб­рость и не­ук­лон­ный ха­рак­тер, а по­то­му с ра­достью сог­ла­си­лись на его свадьбу.

- Ай да со­ба­ка наш ко­ше­вой! - кри­чал Ни­ки­та, размаши­сто тол­кая то­ва­ри­щей - Вы­ки­нул шту­ку!

- Штука! - го­во­рил на­род. - И спра­вед­ли­во, и за­кон­но, и ве­се­ло!..

- А для че­го ж я при­вез та­та­ри­на? - спро­сил уг­рю­мо се­дой ка­зак.

- Чтоб каз­нить Алек­сея-по­по­ви­ча, - от­ве­чал стро­го коше­вой, - най­ди его и при­ка­жи каз­нить.

- Да, най­ди его, Дмит­ро, - кри­ча­ли ста­ри­ку ка­за­ки, - и пус­кай его каз­нят! - Вот шту­ка!.. Ей-бо­гу, шту­ка!

- Смерть Алек­сею-по­по­ви­чу и мно­гая ле­та Алек­сею Чай­ковс­ко­му! - гре­ме­ла тол­па, ло­мая под­мост­ки и торже­ственно уво­дя Алек­сея и Ма­ри­ну к церк­ви Пок­ро­ва.

- Бейте для по­те­хи по­га­но­го та­та­ри­на!

Подмостки рух­ну­ли, и дол­го еще бы­ло вид­но меж­ду дос­ками те­ло та­та­ри­на, оде­тое в крас­ную ру­ба­ху, ког­да на­род ото­шел и ок­ру­жил цер­ковь, в ко­то­рой вен­ча­ли Алек­сея Чай­ковс­ко­го с Ма­ри­ною.

После вен­ца сей­час же вып­ро­во­ди­ли но­воб­рач­ных за во­рота Се­чи: там стар­ши­ны прос­ти­лись с Чай­ковс­ким; коше­вой по­да­рил ему па­ру доб­рых ко­ней и по­ря­доч­ный ме­шок ду­ка­тов, со­ве­то­вал ехать на зи­мов­ник ста­ро­го Ка­сьяна и там ждать вес­тей от пол­ков­ни­ка, обе­щал­ся приех­ать к ним на свадьбу в гет­ман­щи­ну и быть по­са­же­ным от­цом.

Случалось ли вам ви­деть страш­ный сон? Не то буд­то вы про­иг­ра­ли пульку в пре­фе­ранс, или вас ок­ле­ве­тал ближ­ний, или вам по­да­ли хо­лод­но­го су­пу, или смаз­ли­венькое ли­чи­ко, дав­ши вам сло­во тан­це­вать, от­ка­за­лось и пош­ло с мяг­ки­ми бар­хат­ны­ми уси­ка­ми, а вы для vis-a-vis пол­ча­са гу­ля­ли по за­ле с ка­ким-то при­ви­де­ни­ем - или буд­то вы в те­ат­ре, где иг­ра­ют нес­тер­пи­мую не­ле­пи­цу: пе­ред ва­ми на сце­не рус­ский му­жик, бо­ро­дач, ши­ро­ко­ве­ща­тельно перел­агает на рос­сий­ский ди­алект de of­fic­lis. Ци­це­ро­на и ма­шет ру­ка­ми и го­ря­чит­ся, как в ста­ри­ну сам оный прес­ло­ву­тый ви­тия пе­ред ро­манс­ким на­ро­диш­ком, а его же­на в ко­кош­ни­ке, в са­ра­фа­не и фран­цузс­ких баш­мач­ках, по­пи­вая пра­вос­лав­ный ква­сок, ре­ша­ет воп­рос о Вос­то­ке луч­ше за­морс­ких га­зет и пар­ла­мен­тов. Вы хо­ти­те бе­жать, но две­ри за­пер­ты, ни­ко­го не пус­ка­ют, а меж­ду тем ав­тор пьесы са­мо­до­вольно гля­дит на вас из ло­жи и, улы­ба­ясь, буд­то го­во­рит "Что, при­ятель, по­пал­ся? Знай на­ших!" Сог­ла­сен, это страш­ные ви­денья, не­вы­но­си­мые сны - но не о та­ком го­во­рю я: нет, слу­ча­лось ли вам ви­деть сон тяж­кий, сок­ру­ши­тельный, уби­ва­ющий ваш дух в са­мом су­щест­ве его, сжи­ма­ющий ва­ше серд­це, отк­ры­ва­ющий пе­ред ва­ми од­но от­ча­яние и без­на­деж­ность?.. Ис­пы­та­ли ли вы ра­дость при про­буж­де­нии от та­ко­го сна?.. Не прав­да ли, что эта ра­дость не име­ет ни­че­го об­ще­го с дру­ги­ми на­ши­ми ра­дос­тя­ми? Пе­ред нею блед­ны и бесц­вет­ны, как го­ря­щие све­чи пе­ред солн­цем, луч­шие ми­ну­ты, ук­ра­ша­ющие ва­шу жизнь, и пер­вые эпо­ле­ты, и гар­мо­ни­чес­кое "люб­лю", ска­зан­ное вам ког­да то очень бла­го­вос­пи­тан­ною ба­рыш­ней, ска­зан­ное, мо­жет быть, по­то­му, что ей очень хо­те­лось ска­зать ко­му-ни­будь это сло­во, и ру­ко­по­жа­тие ва­ше­го на­чальни­ка, и приг­ла­ше­ние на обед к зна­чи­тельно­му ли­цу, и все про­чие бла­га зем­ли, ко­то­рые в свое вре­мя сильно зас­тав­ля­ли тре­пе­тать ва­ше серд­це, не прав­да ли?

Если вы мо­же­те предс­та­вить эту вос­хи­ти­тельную, свет­лую, спо­кой­ную ра­дость, это ус­по­ко­ительное соз­на­ние, что про­шед­шее - меч­та, пус­той сон, тог­да вы приблизи­тельно пой­ме­те сос­то­яние Алек­сея и Ма­ри­ны - я не бе­русь его опи­сы­вать: есть ми­ну­ты в жиз­ни, есть чувст­ва, ощуще­ния, ко­то­рые не под­ле­жат ни­ка­ко­му опи­са­нию, хоть они дос­туп­ны поч­ти вся­ко­му. Кто из нас не по­ни­ма­ет впол­не кра­со­ты и ве­ли­чия солн­ца и кто из прос­лав­лен­ных живоп­исцев изоб­ра­зил его, хо­тя мно­гие изоб­ра­жа­ли, изображают­ и бу­дут изоб­ра­жать?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ