И где взя­лась си­ла у по­кой­ни­цы! Преж­де ни жи­ва ни мерт­ва си­де­ла, а то бой­ко вско­чи­ла на но­ги, схва­ти­ла за по­во­да ко­ня и кри­чит: "Рас­ска­зы­вай!" Я рас­ска­зы­вал ей все как бы­ло; ос­та­вил, го­во­рю, их в церк­ви… Гля­жу: выпу­стила Татьяна из рук по­во­да, поб­лед­не­ла, опус­ти­ла ру­ки, вы­тя­ну­лась и смот­рит на ме­ня страш­но, буд­то съесть хо­чет, а са­ма сме­ет­ся…

- Что с то­бой? - спро­сил я

- А! Ста­рый ду­рень, - ска­за­ла она, - ты мне та­кие вес­ти но­сишь?. Мой ми­лый, мой Алек­сей вен­ча­ет­ся с дру­гою а ты за­чем здесь? Слу­шай пес­ню:

Ты ду­ма­ешь, дур­ню,
Что я те­бя люб­лю,
А я те­бя, дур­ню,
Словами го­луб­лю!

Понимаешь, Ни­ки­та?.. Я ду­ма­ла, он умер Жаль бы­ло, ду­ша, бо­ле­ла, только и ра­до­ва­лась, что ни ей, ни мне не до­стался! А те­перь.. у!.. свадьба!.. све­чи, гроб!.. Слы­шишь!.. по­ют!..

Жук гу­де,
Свадьба бу­де…

Слышишь? Пой­дем!

Тут она за­ли­лась сле­за­ми, а я до­га­дал­ся, что кру­гом ду­рак, что она те­бя, Алек­сей, лю­би­ла, а ме­ня го­лу­би­ла слова­ми, и, пра­во, горько ста­ло, не от то­го, прах ее возьми, чтоб я лю­бил ее, как там па­ны лю­бят­ся в Польше, а с досад­ы, что ба­ба, да еще мо­ло­дая, про­во­ди­ла ме­ня. Лях не прово­дил, та­та­рин не про­во­дил, а про­ве­ла ба­ба!.. Приснитс­я, так пе­рек­рес­тишься!.. Нем­но­го поп­ла­кав, Та­тьяна за­го­во­ри­ла со мною, да я ни­че­го уже не по­нял, то кла­ня­лась те­бе, то це­ло­ва­ла крес­тик и мед­ный ду­кат на шее, но, гля­дя на ду­кат, вспо­ми­на­ла свою ма­туш­ку, просил­а у нее благослове­ния­, по­том за пе­ла сва­деб­ную пес­ню. За­тя­ну­ла высоко-высо­ко, я уж бы­ло и зас­лу­шал­ся, вдруг остановилас­ь, буд­то кто ей рот за­жал ру­кою, и повал­илась на зем­лю, я к ней - не ды­шит, гла­за отк­ры­ты и не двигаются.­ Что бу­дешь де­лать?.. Вспом­нил я, что в про­шлом го­ду в по­хо­де поч­ти та­кая прит­ча слу­чи­лась с мо­им гнед­ком, сов­сем из­ды­хал конь и но­ги от­ки­дал; присовето­вали лю­ди пус­тить степ­ную кровь - он и ожил. Не бы­ло со мною лан­це­та, я взял нож и ки­нул Татьяне степ­ную кровь, как пош­ла кровь по­рядочно, гля­жу, вздох­ну­ла Татьяна, по­вела гла­за­ми, по­смотрела на ме­ня и шеп­чет: "Про щай, Ни­кита, кла­няй­ся Алек­сею.. Да сни­ми с мо­еи шеи и от­дай ему этот мед­ный ду­кат, в нем, го­во­рят, мно­го си­лы, он…" - да и не договорила…­ Бо­гу ду­шу от­да­ла. Я уже и тру ее сукон­кою и вод­ки лью в рот, нич­то не по­мо­га­ет, хо­лод­на, как лед qot что!

- Бедная Татьяна! - ска­зал Алек­сей. - Царст­во ей небес­ное, доб­рая бы­ла ду­ша! Что же ты, Ни­ки­та, ста­нешь де­лать?

- Вырою саб­лею яму, про­чи­таю мо­лит­ву да и по­хо­ро­ню не­бо­гу. [15]

- И я по­мо­гу те­бе

- А ку­да вы еде­те? - спро­сил Ни­ки­та.

- На зи­мов­ник Касьяна

- Вот же что я те­бе ска­жу: по­ез­жай ты с же­ною сво­ею до­рогою, до­ро­га те­бе еще да­ле­кая: дай бог зас­вет­ло добрать­ся, не за­мо­рив­ши ко­ней; а как со мною еще про­стоишь час дру­гой, то при­дет­ся за­но­че­вать в по­ле; ка­за­ку-то в по­ле но­че­вать - здо­ровья на­би­раться, да ты не один, с то­бою та­кая пти­ца, что под­час и ро­сы бо­ит­ся. По­ез­жай, бра­те Алек­сею, пусть я один по­хо­ро­ню Татьяну, у те­бе есть те­перь о чем за­бо­титься. Про­щай, Алек­сею! Да возьми ду­кат, что те­бе от­ка­за­ла Татьяна.

- Бог с ним! Что она мне бы­ла? Ров­но ни­че­го. За­чем же я возьму ду­кат?

- Отдай его мне, Ни­ки­та, - ска­за­ла Ма­ри­на, - она мне род­ная, она лю­би­ла мо­его Алек­сея, я бу­ду но­сить ее по­да­рок. Ты мне от­да­ешь его, Алек­сей?

- Бери, ко­ли те­бе хо­чет­ся, мое зо­ло­то, - го­во­рил Алек­сей, на­де­вая на шею Ма­ри­ны сну­рок с мед­ною та­тарс­кою или ту­рец­кою мо­не­тою и гля­дя ей в очи, пол­ные слез.

- Вишь, ка­кие гор­ли­цы! - поч­ти зак­ри­чал Ни­ки­та. - Не прис­та­ло вам быть под­ле мерт­во­го, уби­рай­тесь от­сю­да! Про­щай­те!Да хра­нит вас бог и пок­ро­ет от на­пас­тей свя­тая на­ша Пок­ро­ва!

Алексей и Ма­ри­на прос­ти­лись с Ни­ки­той и быст­ро по­скакали по сте­пи, буд­то убе­гая от страш­но­го зре­ли­ща смер­ти. Ни­ки­та вы­нул из но­жен саб­лю, пе­рек­рес­тил­ся и на­чал рыть мо­ги­лу, на­пе­вая впол­го­ло­са:

Ветер ве­ет, тра­ва шу­мит,
В сте­пи ле­жит ка­зак убит,
Не для не­го ве­тер ве­ет,
Не для­не­го солн­це гре­ет,
На го­ло­ву, пок­ры­тую
Зеленою ра­ки­тою,
Уж сел во­рон, шум­но кря­чет,
А вер­ный конь у ног пла­чет
"Не ку­шанье, не мед го­товь
Мне, ма­туш­ка, а до­мик нов,
В нем три дос­ки сос­но­вые,
Четвертая кле­но­вая!.."
II

Ой, гоп по ве­че­рi

Замикайте, дi­ти, две­рi,

А ти, ста­ра, не жу­рись,

Та до ме­не при­хи­лись.

Т. Шев­чен­ко

А де­вуш­ке в сем­над­цать лет

Какая шап­ка не прис­та­нет!

А. Пуш­кин

И те­перь, про­ез­жая хер­сонс­кие сте­пи, вы час­то мо­же­те ви­деть по­до­бие за­по­рожс­ких зи­мов­ни­ков, или ху­то­ров, на ко­то­рых жи­ли же­на­тые за­по­рож­цы. Та же ог­ра­да из кам­ня, до­вольно не­ров­ная, по­то­му что круг­лые ва­лу­ны бу­лыжника всег­да не­охот­но ло­жат­ся друг под­ле дру­га и ос­тав­ля­ют меж­ду со­бой от­верс­тия, ко­то­рые те­перь иног­да за­ма­зы­ва­ют по­се­ля­не гли­ною: в ста­ри­ну они слу­жи­ли вмес­то амб­ра­зур; из них жи­тель зи­мов­ни­ка час­то высмат­ривал на сте­пи дру­га и нед­ру­га и, в слу­чае надобн­ости, по­сы­лал нед­ру­гу мет­кую пу­лю; и те­перь по­доб­ная ого­ро­жа час­то ук­ра­ша­ет­ся свер­ху гус­тым вен­ком из су­хих вет­вей ко­лю­че­го степ­но­го тер­нов­ни­ка, что в ста­ри­ну бы­ло непре­менным ус­ло­ви­ем, и те­перь мно­гие из­бы сло­же­ны из кам­ней, пок­ры­ты со­ло­мою или гру­бы­ми ство­ла­ми степ­ного бурьяна. Сло­вом, кто ви­дел по­лу­ди­кий хер­сонс­кий хутор­ок, тот мо­жет иметь по­ня­тие о на­руж­нос­ти зимовни­ков за­по­рож­цев; только те час­то бы­ва­ли обширн­ее и в сво­ей ка­мен­ной ог­ра­де зак­лю­ча­ли или мог­ли заключ­ать все хо­зяйство, да­же скир­ды хле­ба и ста­да.

Уж был ве­чер, ког­да Чай­ковс­кий с сво­ею же­ною приехал­и на зи­мов­ник Касьяна и ос­та­но­ви­лись у во­рот. Ка­за­лось, нет в нем ни од­ной жи­вой ду­ши. Слов­но кру­тая ба­та­рея сто­ял зи­мов­ник, об­ве­ден­ный вы­со­кою ка­мен­ною сте­ною, час­то уты­кан­ною свер­ху тер­нов­ни­ком; только со­ба­ки, по­чуя чу­жих, за­ли­ва­лись за ог­ра­дой.

- Отвори, дя­дюш­ка Касьян! - зак­ри­ча­ла Ма­ри­на.

- Молчи, - ска­зал Алек­сей, - кто так го­во­рит, да еще но­чью, с за­по­рож­цем! Бе­ду нак­ли­чешь, слышь?

Точно, кто-то по­до­шел из­нут­ри к ог­ра­де; стая во­робьев, дре­мав­ших на тер­нов­ни­ке, вспорх­ну­ла; ти­хо щелк­нул ру­жейный ку­рок…

- Пугу, пу­гу! - зак­ри­чал Алек­сей, при­ло­жив во­рон­кою ко рту ку­лак.

- Пугу? - воп­ро­си­тельно про­пел та­инст­вен­ный, невиди­мый го­лос за ог­ра­дою.

- Казак с Лу­гу, - от­ве­чал Алек­сей.

- И дав­но бы так! - ска­зал го­лос. - Хлоп­цы, от­во­ряй­те во­рота, а ко­ней по­ве­шай­те там, где и на­ши (при­вя­жи­те к яс­лям). Ми­лос­ти про­сим до ха­ты.

вернуться

15

- сер­деч­ную