Словом, на страждущих и болеющих от своего европейского совершенства«Одиссея» подействует. Много напомнит она им младенчески прекрасного, которое(увы!) утрачено, но которое должно возвратить себе человечество, как своезаконное наследство. Многие над многим призадумаются. А между тем многое извремен патриархальных, с которыми есть такое сродство в русской природе,разнесется невидимо по лицу русской земли. Благоухающими устами поэзиинавевается на души то, чего не внесешь в них никакими законами и никакойвластью!

Напрасно смущаетесь вы нападениями, которые теперь раздаются на нашу Церковьв Европе. Обвинять в равнодушии духовенство наше будет также несправедливость.Зачем хотите вы, чтобы наше духовенство, доселе отличавшееся величавымспокойствием, столь ему пристойным, стало в ряды европейских крикунов и начало,подобно им, печатать опрометчивые брошюры? Церковь наша действовала мудро.Чтобы защищать ее, нужно самому прежде узнать ее. А мы вообще знаем плохо нашуЦерковь. Духовенство наше не бездействует. Я очень знаю, что в глубинемонастырей и в тишине келий готовятся неопровержимые сочинения в защиту Церквинашей. Но дела свои они делают лучше, нежели мы: они не торопятся и, зная, чеготребует такой предмет, совершают свой труд в глубоком спокойствии, молясь,воспитывая самих себя, изгоняя из души своей все страстное, похожее нанеуместную, безумную горячку, возвышая свою душу на ту высоту бесстрастиянебесного, на которой ей следует пребывать, дабы быть в силах заговорить отаком предмете. Но и эти защиты еще не послужат к полному убеждению западныхкатоликов. Церковь наша должна святиться в нас, а не в словах наших. Мы должныбыть Церковь наша и нами же должны возвестить ее правду. Они говорят, чтоЦерковь наша безжизненна. — Они сказали ложь, потому что Церковь наша естьжизнь; но ложь свою они вывели логически, вывели правильным выводом: мы трупы,а не Церковь наша, и по нас они назвали и Церковь нашу трупом. Как нам защищатьнашу Церковь и какой ответ мы можем дать им, если они нам зададут такиевопросы:

«А сделала ли ваша Церковь вас лучшими? Исполняет ли всяк у вас, какследует, свой долг?» Что мы тогда станем отвечать им, почувствовавши вдруг вдуше и в совести своей, что шли все время мимо нашей Церкви и едва знаем еедаже и теперь? Владеем сокровищем, которому цены нет, и не только не заботимсяо том, чтобы это почувствовать, но не знаем даже, где положили его. У хозяинаспрашивают показать лучшую вещь в его доме, и сам хозяин не знает, где лежитона. Эта Церковь, которая, как целомудренная дева, сохранилась одна только отвремен апостольских в непорочной первоначальной чистоте своей, эта Церковь,которая вся с своими глубокими догматами и малейшими обрядами наружными как быснесена прямо с Неба для русского народа, которая одна в силах разрешить всеузлы недоумения и вопросы наши, которая может произвести неслыханное чудо ввиду всей Европы, заставив у нас всякое сословье, званье и должность войти в ихзаконные границы и пределы и, не изменив ничего в государстве, дать силу Россииизумить весь мир согласной стройностью того же самого организма, которым онадоселе пугала, — и эта Церковь нами незнаема! И эту Церковь, созданную дляжизни, мы до сих пор не ввели в нашу жизнь!

Нет, храни нас Бог защищать теперь нашу Церковь! Это значит уронить ее.Только и есть для нас возможна одна пропаганда — жизнь наша. Жизнью нашей мыдолжны защищать нашу Церковь, которая вся есть жизнь;благоуханием душ наших должны мы возвестить ее истину. Пусть миссионеркатоличества западного бьет себя в грудь, размахивает руками и красноречиемрыданий и слов исторгает скоро высыхающие слезы. Проповедник же католичествавосточного должен выступить так перед народ, чтобы уже от одного его смиренноговида, потухнувших очей и тихого, потрясающего гласа, исходящего из души, вкоторой умерли все желания мира, все бы подвигнулось еще прежде, чем онобъяснил бы самое дело, и в один голос заговорило бы к нему: «Не произносислов, слышим и без них святую правду твоей Церкви!»[47]

Замечание, будто власть Церкви оттого у нас слаба, что наше духовенство малоимеет светскости и ловкости обращенья в обществе, есть такая нелепость, как иутверждение, будто духовенство у нас вовсе отстранено от всякого прикосновенияс жизнью уставами нашей Церкви и связано в своих действиях правительством.Духовенству нашему указаны законные и точные границы в его соприкосновениях сосветом и людьми. Поверьте, что если бы стали они встречаться с нами чаще,участвуя в наших ежедневных собраниях и гульбищах или входя в семейные дела, —это было бы нехорошо. Духовному предстоит много искушений, гораздо более даже,нежели нам: как раз завелись бы те интриги в домах, в которых обвиняютримско-католических попов. Римско-католические попы именно оттого сделалисьдурными, что чересчур сделались светскими. У духовенства нашего два законныхпоприща, на которых они с нами встречаются: исповедь и проповедь. На этих двухпоприщах, из которых первое бывает только раз или два в год, а второе можетбыть всякое воскресенье, можно сделать очень много. И если только священник,видя многое дурное в людях, умел до времени молчать о нем и долго соображать всебе самом, как ему сказать таким образом, чтобы всякое слово дошло прямо досердца, то он уже скажет об этом так сильно на исповеди и проповеди, какникогда ему не сказать на ежедневных с нами беседах. Нужно, чтобы он говорилстоящему среди света человеку с какого-то возвышенного места, чтобы не егоприсутствие слышал в это время человек, но присутствие Самого Бога, внимающегоравно им обоим, и слышался бы обоюдный страх от Его незримого присутствия. Нет,это даже хорошо, что духовенство наше находится в некотором отдалении от нас.Хорошо, что даже самой одеждой своей, не подвластной никаким изменениям иприхотям наших глупых мод, они отделились от нас. Одежда их прекрасна ивеличественна. Это не бессмысленное, оставшееся от осьмнадцатого века рококо ине лоскутная, ничего не объясняющая одежда римско-католических священников. Онаимеет смысл: она по образу и подобию той одежды, которую носил Сам Спаситель.Нужно, чтобы и в самой одежде своей они носили себе вечное напоминание о Том,Чей образ они должны представлять нам, чтобы и на один миг не позабылись и нерастерялись среди развлечений и ничтожных нужд света, ибо с них тысячу кратболее взыщется, чем с каждого из нас; чтобы слышали беспрестанно, что они — какбы другие и высшие люди. Нет, покамест священник еще молод и жизнь емунеизвестна, он не должен даже и встречаться с людьми иначе, как на исповеди ипроповеди. Если же и входить в беседу, то разве только с мудрейшими иопытнейшими из них, которые могли бы познакомить его с душой и сердцемчеловека, изобразить ему жизнь в ее истинном виде и свете, а не в том, в какомона является неопытному человеку. Священнику нужно время также и для себя: емунужно поработать и над самим собою. Он должен с Спасителя брать пример,Который долгое время провел в пустыне и не прежде, как после сорокадневногопредуготовительного поста, вышел к людям учить их. Некоторые из нынешнихумников выдумали, будто нужно толкаться среди света для того, чтобы узнать его.Это просто вздор. Опроверженьем такого мнения служат все светские люди, которыетолкаются вечно среди света и при всем том бывают всех пустее. Воспитываютсядля света не посреди света, но вдали от него, в глубоком внутреннем созерцании,в исследовании собственной души своей, ибо там законы всего и всему: найдитолько прежде ключ к своей собственной душе; когда же найдешь, тогда этим жесамым ключом отопрешь души всех.