Никто не знает, какие чувства, или мгновенный разговор проскочил между раком и Милюль. Да и о чём могли говорить существа, столь далёкие друг от друга, принадлежащие не только разным цивилизациям и культурам, но разным вселенным, в коих даже время течёт по-разному? Что между ними может быть? Да ничего! Тем не менее, меж ними произошло то явление, которое позднее, пытаясь объяснить другим, старый рак назвал непонятным словом: «Эмпатия». При этом он искренне советовал всем, кто его слушал, не пытаться повторять сей поступок, ибо чудо случается очень даже не всегда. Чаще всего, человеческие особи, найдя на берегу красивую ракушку, забирают её, не спрашивая хозяина, что он по этому поводу думает, но Милюль, посмотрев раку в глаза, улыбнулась и положила раковину на прежнее место.

Может быть, она вспомнила пьяный взгляд пожилого Алексея Андреевича? Хотя, как? Как она могла вспомнить то, чего не могла видеть? Но почему бы и не вспомнить? Разве мы порой не вспоминаем того, что с нами вовсе не происходило?

В общем, нет смысла париться над всеми «может быть». Я этого не знаю и знать не могу, как не могу объяснить, почему молния, убивающая любого в случае прямого попадания, кого-то вдруг оставляет в живых. Никто не нашёл объяснения, почему Солнце нарушает цикличность активности и взрывается изобилием протуберанцев в тот момент, когда этого никто от него не ждёт. Старый рак позже утверждал, что именно нарушениями привычных закономерностей и рутинного однообразия проявляет себя живой дух и, улыбаясь, посылает всем, кому охота видеть сигнал: «Я здесь! Я живая душа, способная прорваться сквозь корку установленных мной же порядков, потому что я создатель вселенной».

Старый рак много чего говорил позже, но теперь он сидел на песке и обеими бусинами молча смотрел вслед уходящей по берегу Милюль. Мог ли он рассказать, какие чувства ползали в нём под толстой, красивой раковиной, под хитиновым панцирем и ещё глубже? Вряд ли. Для того чтобы слушатель понял рассказчика, ему, слушателю, необходимо хоть раз в жизни оказаться в какой-нибудь похожей ситуации и накопить минимум информационного запаса.

Например, если бы Алексей Андреевич мог вступить в диалог со старым раком-отшельником, то припомнил бы такой случай из своей жизни: однажды, ещё до всех путешествий, до того, как его втянуло в историю, начавшуюся до его рождения и закончившуюся через много лет после смерти, он, будучи пятилетним ребёнком, часами просиживал в укромной бухточке на берегу пруда. Место это утоптали и приспособили для долгого сидения неизвестные маленькому Алексею Андреевичу рыбаки. По вечерам они приходили сюда, чтобы сидеть так же долго, закинув в воду лески на длиннющих удилищах, а днём полноправным хозяином маленького угодья среди камышей и осоки был он.

Алексей Андреевич не удил рыбу. Сидя неподвижно, он наблюдал, как в прогретом солнцем мелководье перемещаются многочисленные мальки, следил за водомерками, то прытко скользящими по поверхности, то замирающими совсем без движения.

Особую радость вызывали в нём пузатые, неповоротливые головастики, которые то и дело выплывали из подводных зарослей и паслись там же, где и рыбьи дети. Головастики были разнообразнее и интереснее мальков. Некоторые отрастили ноги и проявляли некоторую индивидуальность. Взрослых лягушек Алёша ловил и подолгу рассматривал их удивительно человеческие лапки, трогал пальцем тонкие горлышки, а потом отпускал, полагая, что они расскажут про него другим.

В этом добром царстве были и злые персонажи, которых Алёшенька очень боялся. Слава богу, появлялись они не часто. Пиявки! Алёша не знал, могут ли пиявки гоняться за людьми, но помнил со слов взрослых, что пиявки пьют человеческую кровь.

Однажды пойманная им лягушка выпрыгнула из рук, нырнула в воду и стремительно улезла под плоский камень, частично торчащий над водой.

– Сейчас я тебя догоню! – пообещал Алёша и стал отдирать камень от налипшего снизу ила.

С громким чмоком камень оторвался, а там, в жидкой глине, оказалась здоровенная сморщенная пиявка! Она медленно и грозно повернула шею, направляя на Алёшу безглазую голову и, наверное, собралась выпить всю его кровь.

В ужасе Алёша отбросил плоский камень и с безумной скоростью побежал прочь. Он бежал мимо кустов и деревьев, мимо цветущего летнего разнообразия, до которого сейчас ему не могло быть никакого дела. Страшная пиявка наверняка гналась за ним, поэтому Алёша даже не оборачивался.

Как он ни старался, как ни пыхтел, помогая себе руками, всё равно получалось бежать чересчур медленно. Можно было бы бежать побыстрей, но за нужной скоростью не поспевали предательски неповоротливые ноги.

Лишь перебежав сельскую дорогу, Алёша остановился и посмотрел назад. Пиявка отстала. Её вообще не было видно. Отдышавшись, он успокоился и почувствовал себя в радостной безопасности. Ничего плохого случиться уже не могло.

Где он, Алексей Андреевич? Где собеседник, который мог бы понять старого рака-отшельника? Уж он бы припомнил, как примерно тогда же, в далёкие времена, пока не было ни революций, никаких других заунывностей, захвативших его позже, гостила в их семействе взрослая девочка по имени… никто теперь имени и не вспомнит. Погостила и погостила, беседуя с его матушкой и тётками о хозяйстве и ещё неведомо о чём. Загостившись, осталась ночевать, а утром, едва отзавтракав, засобиралась домой.

Алёша, весь вчерашний день глядел на незнакомую гостью как на чудо чудное и диво дивное, ходил вокруг да около, увлечённый только ею, и от счастья созерцать такую красоту, млел. Он вызвался проводить её до околицы и, идя рядом, делился достижениями. Показывал, например, удобную ивовую палку, уверяя красавицу, что это его конь. Ну, и так далее. Много было у него тогда достижений. Наконец, девушка сказала:

– Ну, всё, скачи домой. Дальше я сама пойду.

И пошла. А он, перед тем, как поворотить коня к дому, радостно смотрел ей вслед, и ему очень нравилось, как она идёт. Через широкий луг, мимо росистых утренних трав, туда, где тропинка загибается за лесные деревья, долго и неповторимо уходила девушка с длинной косой, самим своим движением даря Алёше ощущение щемящего счастья.

Так и теперь уходила Милюль от старого рака. Другой пейзаж окружал её. И выглядела и шла она по-другому, но предыдущие истории я рассказал для того, чтобы стали хоть чуть понятны чувства членистоногого учителя на песчаном берегу, у самой кромки далёкого моря.

Он изо всех сил напрягал стебельки глаз, созерцая её удаляющийся силуэт, когда кто-то постучал в его раковину. С досадой старик обернулся. Рядом стоял зелёный бородатый рак.

– Чего, не чаял меня встретить? Думал, поди, меня баклан съел? Дудки! Не на того напали! Мы как поднялись кверху, так я не будь дураком, за ноздрю его клешнёй! Клешнёй! Он меня и отпустил. Ох, и натерпелся я, пока летал, да ползал! Столько могу рассказать… кстати, учитель, как там твоя сказочка? Говорят, Милюль в лягушачьем обличии двинулась к морю по ручьям и рекам. Это правда?

– Милюль только что была здесь – ответил старик – судя по всему, минули все условные сроки. Действие договора с Кощеем окончено. Метаморфоза состоялась. Она теперь не лягушка. Она окончательно человек. Она у моря.

– Здесь? – удивился зелёный рак – Нет, постой, постой! Я не совсем понимаю, по какой такой реке лягушка из России могла доплыть до Индийского океана?

– Откуда мне знать? – пожал плечами старик – Мало чего в сказках-то?..