– Не могла бы я видеть Алексея Андреевича Громова, тысяча девятьсот первого года рождения?

Всё ещё размышляя о возрасте визитёрши, Алексей Андреевич ответил:

– Так точно. Это я.

Наступила пауза. Старушка молча разглядывала его лицо, словно читала сложную и не очень понятную с первого взгляда депешу. Наконец она разомкнула сморщенные уста и медленно произнесла:

– Здравствуй, Алёша. Я Юлия Ивановна Громова, в девичестве Золотарёва, вдова Сергея Пантелеймоновича, твоего дядьки.

Теперь ему, Алексею Андреевичу, настала очередь вглядываться в её лицо. Он вглядывался, сопоставляя видимое с хранимым памятью, порядочно истёршимся образом. Многочисленные морщинки, похудалости и кожные изъяны, коими награждает людей время, легко отбрасывались и были не в счёт. Это не основное. Скулы Юлии Ивановны, обтянутые загорелым пергаментом, выделились над впавшими щеками и строгой чёткостью сломали некогда безупречный овал лица. Надбровные дуги, придав черепу необычайную рельефность, так же вступали в спор с хранимым в памяти изображением. И эта немыслимая в отношении к Юлии Ивановне (внутренней Юлии Ивановне) кепка…

Алексей Андреевич отметал внешние излишества, докапываясь до того, что сохранилось, и чем больше отметал, тем слабее и невнятнее становилось жившее в глубине собственных нейронов воспоминание, тем явственней подменялось оно очевидным. Где-то на середине этого внутреннего пути он сообразил, что неприлично долго стоит на пороге и надо бы пригласить даму в дом, надо бы выразить радость от неожиданной встречи, надо бы сделать что-то ещё, положенное в таких случаях. Например, закричать: «Юлия Ивановна! Сколько лет, сколько зим!» – но как-то не выходило и нелепо было и глупо. Движимый необходимостью хоть что-то сказать, но не зная что и конфузясь от такого стечения чувств, он выговорил только:

– Эх…

Юлия Ивановна, будучи и старше и подготовленней чем Алесей Андреевич, пришла ему на выручку. Она сделала шаг навстречу и со словами: «Со встречей, Алёшенька» – обняла его. И он неуклюже обнял тётку, ощущая неземную утлость живущего под заграничным пиджаком скелета.

Прошла конфузливость и растерянность перед неожиданным событием. Наладилась жизнь, в которой есть место привычному поведению и обыкновенным, выверенным временем и обстоятельствами ухваткам. И вот уже приглашена нежданная гостья в дом, вот уж повисла на вешалке её кепка и сама она усажена за стол на кухне и сидит, глядя, как он хлопочет, выставляя на стол все, какие есть в холодильнике и буфете угощения.

Алексей Андреевич трудится изо всех сил. То к чайнику метнётся, то к холодильнику, то вспомнит про сохранившиеся конфеты «Птичье молоко». Выяснил, что Юлия Ивановна растворимый кофе не уважает. А зря. Потому как это дефицит, которого запросто в магазине не купишь. Но и чай у него есть хороший, цейлонский.

Ставит Алексей Андреевич на стол закуски да угощения, радуется тому, что есть чем гостью угостить, да не ударить в грязь лицом, хотя, конечно, у них там, в Париже с едой да питьём куда всё обстоятельнее… «Что? Не в Париже? В Онфлере? Надо же, какое название! Сразу и не запомнить! Где это такой?…»

Он спрашивает и, не очень-то заостряя внимания на её ответах, генерирует новые вопросы. Старается держать инициативу в руках потому что знает: Юлия Ивановна задаст главный вопрос, ответить на который ему будет ох, как трудно, ох, как нелегко! А вам легко было бы сообщить старой женщине, что её дочь, которую она оставила на ваше попечение, не дождалась встречи с матерью и умерла, не оставив после себя ни детей ни внуков? Легко ли было бы вам сообщить старушке, что пресеклась нить её потомства? Легко ли? Потому-то бывший капитан оттягивает тот неприятный момент, как может отодвигает его заботами о радушии и хлебосольстве. А старушка с гладко зачёсанными назад седыми волосами внимательно следит за его стремительными манёврами по кухне и всё печальнее, всё отрешённее делается её сухонькое лицо.

Но вот, уловив паузу в его словоговорениях и хлебосольных метаниях, она молвила тихо и безнадёжно:

– Ты сядь, Алёша. Я уже поняла, что Надежды нет в живых.

Он сел напротив неё и глядя в чашку с хорошим цейлонским чаем, подумал: «Какая несуразная жизнь! По всем правилам, по всем существующим законам, он должен утешать её. Он должен оправдываться или как-то поддерживать женщину в её несомненном горе, а выходит как-то наоборот, шиворот навыворот».

– Никого от Золоторёвых не осталось – проговорила старуха – оно и не мудрено. Кто из родни был в Петрограде, все старше меня. Столько не живут. Да и Надежду я найти не чаяла. Тебя нашла, уже чудо. Чего же большего от бога просить? Ты поведай мне, где она умерла и когда? Вы же тут как на другой планете живёте. От всего мира отрезанные. Варитесь сами в себе.

– В Ленинграде, в блокаду – доложил Алесей Андреевич обстоятельства, которые обязан был доложить – она находилась в больнице, а я тогда уже служил в северном флоте. Меня сразу в северный флот перевели с лишением всех званий и наград ещё в двадцать восьмом году, когда Надежда мою жену, Ленку, съела.

– Как съела? – не поняла Юлия Ивановна.

– Обыкновенно – пояснил Алексей Андреевич и показал жестами – вот так: ням-ням-ням.

– Голод что ли был? – ещё более удивилась Юлия Ивановна.

Алексей Андреевич отрицательно покачал головой:

– Жили мы хорошо. Надежда росла под приглядом, во внимании. Родня твоя в ней души не чаяла, да и я помогал чем мог. Гражданская война её, считай, не коснулась. Как положено выросла, пошла в школу. Я к тому времени стал командиром, героем, участником подавления Кронштадтского мятежа. В общем, прирос я к военному флоту, как в детстве и мечтал. Женился. Сынишка родился у меня в двадцатом году. Павлик.

В двадцать восьмом устанавливают на мой бронекатер «БК-24» новое по тем временам скорострельное орудие с автоматической подачей снарядов, и выходит у меня запланированный выход в Ладожское озеро, чтобы там произвести испытательные стрельбы. Порядки на флоте были тогда более чем демократичные. Семейные были порядки. Вся команда друг другу как родня. Да и как иначе? Ну и решил я Надежде подарок к одиннадцатилетию устроить. Взял её на катер. И Павлушку взял. Они же дружили как брат и сестра. Ну, и моя жена, Лена, тоже увязалась, чтобы за детьми был пригляд. Таким табором мы и отчалили. Сколько было радости, пока шли вверх по Неве!

А на следующий день, в понедельник двадцать пятого июня, когда стали день рождения Надежды справлять, начались непредвиденные чудеса. Первым делом дети как проснулись, так сразу и подрались. Надька Пашке сливу на нос поставила и объявила, что никакая она не Надя, никакая не пионерка и вообще знать не знает, что такое пионерия и кто мы тут все такие.

Я, конечно, удивился, что за блажь на девку напала, но не стал мешать её фантазиям, а торжественно поздравил её с днём рождения, как положено. Но чем дальше, тем больше. Сначала она учинила скандал за столом, потом сбежала, проникла в орудийную башню и устроила такие стрельбы, мама не горюй! Из башни её выкурили, так она как начнёт бесноваться! Тогда её заперли в каюте.

Уж, не знаю, чего было жене Елене от Надьки нужно. Она, понимаешь ли, училась на медика. Подавала большие надежды в области психиатрии. Может, хотела помочь? Когда никакого надзора не было, полезла к Надьке в каюту, а та её убила и съела. Не всю, конечно. Сбросила обглоданный труп за борт, но так обожралась, что врачи у неё обнаружили непроходимость кишечного тракта. Прооперировали. Слава богу, спасли. Так она ни о чём, чего понатворила, не помнит! Ты представляешь?

Юлия Ивановна не представляла. Наблюдая за взволновавшимся от воспоминаний племянником, она спросила:

– Так что же, Алёша, получается? Моя Надя сошла с ума?

– Нет, не получается. Врачи ничего такого не обнаружили. На мой взгляд, с ней какое-то временное наваждение было. После она опять стала абсолютно нормальным ребёнком, но с Пашкой, больше никакого общения быть не могло. Я ему, конечно, этого не рассказывал и вообще… – Алексей Андреевич неопределённо покрутил рукой вокруг головы – меня с тех пор кошмары лет пять не отпускали. Ну, и на службе скандал получился: «Какого чёрта красный командир тащит на военный катер ещё и семью? Что за такая сестра, которая ест людей и расходует боекомплект? Гнать его в шею!»