Люди, находившиеся до сего момента в сладком мороке, очнулись, повскакали с мест, принялись спорить, кричать, жестикулировать. Сергей Пантелеймонович обернулся к Юлии Ивановне и деловито сказал:

– Пойдём, Юленька, пока драка не началась.

* * *

Маленький домик в Онфлере. Они стоят на пороге, и Сергей говорит ей:

– Ну вот, Юленька, это и есть наша лубяная избушка. Больше мы никуда бежать не будем. Приехали.

Действительно, бежать больше не пришлось. Не прошло и года, как в дверь их «лубяной избушки» постучали грубо и громко. Мадам Юли проснулась и поспешила открыть, на ходу надевая халат. Коридор наполнился людьми в форме. Её оттеснили в зал. Вошёл офицер и спросил на скверном французском:

– Где ваш муж, мадам?

Откуда ей знать? «Была у зайки избушка лубяная, а у лисы ледяная. Настала весна и растаяла у лисоньки избушка». Сюжет старинной русской сказки оказался сюжетом её, Юлии Ивановны жизни. С того самого момента, как революция выгнала их с Сергеем Пантелеймоновичем из собственной избушки, из их страны, длились и повторялись бесконечные скитания. И теперь, стоило им остановиться, обосноваться в собственном доме, отгородившись от громыхающего двадцатого века, как и сюда нагрянула мрачная эпоха, поставившая своей целью уничтожение всех обычных, трезвомыслящих людей, которым ничего не нужно, кроме семейного счастья, покоя и человечности.

Юлия Ивановна смотрела на офицера и молчала. У ней были кое-какие подозрения насчёт мужа, но не делиться же ими с представителями оккупационных властей, у которых тоже были подозрения. Что им проку от совпадения подозрений?

* * *

В одиночестве она пережила оккупацию, встретила высадку союзных войск, окончание войны. Позже к ней заявились двое, назвавшие себя французскими коммунистами. Сказали, что лично знали Сергея Громова и что он погиб, сражаясь на стороне сопротивления. Мадам Юли пригласила их в дом и угощала кофе, а они рассказывали подробности.

До подробностей ли ей было? Подробности нужны следопытам, журналистам, писателям, историкам. Причём, нужны всегда криво, не до конца, в извращённой форме. Ежели подробности не соответствуют модным представлениям, или «требованиям эпохи», то они тут же отметаются, выворачиваются, заменяются другими, вымышленными. Мыслимое ли дело: угощать коммунистов кофе? А вот, представьте себе! И как те самые коммунисты оценят следующий парадокс: Сергей Пантелеймонович, ненавидевший коммунистов за кровожадность идеи насильственного распределения добра, пал героем, воюя на их стороне. Ирония судьбы? Так, ничего смешного.

Есть ли кому дело до её, Юлии Ивановны, горя? Будут ли извиняться перед нею почитатели «Капитала» за отнятые у ней страну, семью и, наконец, мужа? Нет. Не будут, и не жди. Потому она выслушала их молча, не проявляя никаких эмоций, отчего коммунисты, наверное, удивились и сочли её за бесчувственную функцию. Но тут уж ей не было дела до их удивлений.

* * *

В который раз, прерывая полудремотные воспоминания, Юлия Ивановна смотрела в иллюминатор на бескрайние поля белых облаков и повторяла про себя одну и ту же фразу: «Сколько лет прошло! Немыслимо, сколько лет!»

* * *

Пойди теперь, найди – какой подлец науськал мелких, ничего ещё не смыслящих рачьих детей разучить эту гнусную песенку! Им-то, детям малым, что? Им забава бессмысленная, а взрослого рака такая акция могла бы и обидеть. Представьте себе, на глазах у всего честного народа маршируют карапузы, которым месяца ещё не исполнилось, и хором распевают слова, смысл коих им самим не очень-то понятен:

«Крутится, вертится коловорот!

Время в пространстве дискретно течёт,

следствия встали с причинами в круг,

и совершают внезапный цурюк!

«Что же наделал я, старый дурак? —

глядя на звёзды, печалится рак —

Луч от звезды откусил и тот час

в прошлом далёком случился атас!

Кабы не трогал я эту звезду,

то не накликал бы людям беду!

Мир погрузился в печали и мрак,

коим причина полнейший пустяк!»

Брось огорчаться, учитель седой!

Звёзды морские ползут под водой,

звёзды небесные сверху глядят,

новые лучики вечно растят!

Много причин для тревог, ну и что ж?

Душу напрасно себе не тревожь!

Лучик морская звезда отрастит,

новая звёздочка рака простит.

Крутится – вертится звёзд хоровод.

Скоро судьба круг событий замкнёт.

Мир так велик, что его не объять,

стало быть, нечего нам горевать!»

Старик посмотрел вслед уходящей колонне юных исполнителей строевой песни и не стал обижаться на выпады в свой адрес. Напротив, он обернулся к замершему в ожидании его гнева рачьему племени и радостно прокричал:

– Началось! Я рад, дорогие мои! Наконец-то началось обсуждение и перетирание! Невидимые мною оппоненты входят в дискуссию! У дурной идеи оппонентов не бывает. Я вижу, настала пора раскрыть вполне заурядные причины тех невероятных коллизий, которые приключились с главной героиней моей сказки, что за люди окружали её целую неделю, и что такое представляла собой она сама. Для этого мне нужно ещё разок вывернуть историю и посмотреть на неё с третьей стороны. Готовы ли вы такое вытерпеть?

Раки облегчённо вздохнули. Кажется, старик не рассердился. Они радостно закивали головами, и тогда старый сказочник начал выворачивать историю на третью сторону:

* * *

– Алексей Андреевич Громов – тысяча девятьсот первого года рождения, бывший командир бронекатера балтийского флота, бывший капитан рыболовецкого судна, бывший командир траулера береговой охраны северного флота, ветеран Великой Отечественной Войны, снова бывший капитан рыболовецкого речного траулера, бывший капитан речного флота, а теперь заслуженный пенсионер – сидел в квартире и смотрел по телевизору церемонию открытия московской олимпиады.

Почему бы заслуженному пенсионеру не посмотреть телевизор? Конечно, он вполне мог бы отправиться на стадион вместе с сыном Пашкой, то есть с Павлом Алексеевичем Громовым, капитаном первого ранга, ветераном Великой Отечественной войны, а теперь главным инженером Северного Речного Порта города-героя Москвы, но Алексей Андреевич решил на стадион не ездить. А Пашка поехал и супругу свою на стадион забрал, и дочь Соньку, и внучку Милку тоже.

Один остался Алексей Андреевич, но не огорчался, а спокойно смотрел, как идут по стадиону делегации спортсменов почти со всей Земли. Только американцы не приехали (дурни), и почти вся западная Европа шла не под своими знамёнами, а под общим флагом МОК. Тут тебе и Западная Германия (фашисты), и Франция (сифилитики), и Италия…

Звонок в дверь прервал навешивание Алексеем Андреевичем ярлыков на оскорбивших его иностранцев. Бодренько, в три приёма Алексей Андреевич поднялся с дивана и направился отворять дверь. Он никогда не спрашивал: «Кто там?», никогда не смотрел в глазок. Как человек честный и военный, он всегда открывал сразу.

За дверью оказалась старушка. Сухонькая, жилистая и загорелая, к тому же одетая чистым клоуном: в широких парусиновых штанах, в клетчатом пиджаке и с кепкой на голове. На плече её висела совсем импортная, и даже более чем импортная сумка. У нас таких сумок не делают, не продают и вообще таких не бывает. Явно иностранная старушка стояла перед Алексеем Андреевичем.

Он поздоровался, безуспешно пытаясь определить на глазок её возраст. Явно она была не моложе, чем он сам, но вот, на сколько не моложе, понять было трудно. На пять лет не моложе или на девять. Она тоже поздоровалась с лёгкой нездешностью выговора, подтверждающей её иностранное происхождение и спросила: