Меня и погнали с глаз долой, рядовым матросом в Мурманск. Там всю карьеру начинал сначала. С нуля. А Надежда в тридцать пятом году поступила в мединститут. К войне закончила и уже была врачом. Я с ней встречался несколько раз, хоть мне было и нелегко. Никак я не мог забыть про съеденную Ленку и про то, как однажды в Надежду вселился дух Милюль.

– Кто вселился? – переспросила Юлия Ивановна, наклоняясь вперёд.

– Это только я так называю, про себя – Алексей Андреевич потупился – никому больше не говорю, чтобы меня не приняли за дурака, но дух Милюль преследует наш род, вот что я заметил. С той поры ещё дважды в жизни моей семьи случались такие выперды. Я их очень боюсь и называю про себя духом Милюль. Ну, чего поделать? Есть люди, которые верят в барабашку, в инопланетян, в прочую муть. А я верю в Милюль, хотя никому не говорю об этом. Это моя тайна на всю жизнь. Я точно уверен, что это какое-то наказание. Называется Милюль.

Юлия Ивановна усмехнулась, пригубила чаю. Чай действительно оказался вкусным и хорошо заваренным. Взяла конфетку из открытой коробки и сказала задумчиво:

– Ты знаешь, Алёша, а ведь Милюль это я.

Заслуженный пенсионер Советского Союза очень испугался. Он вскочил, постоял растерянно, взял себя в руки и снова сел. Спросил:

– Ты что же, съесть меня пришла?

Поворочав мозгами, он скорректировал ситуацию и сообщил вывод:

– Да нет, не может быть! Милюль появляется не так. Она с самого утра проявляется и никогда никого не ищет. Ты, Юлия Ивановна, шутить надо мной, над стариком вздумала. Ну и правильно. Потому-то я никому про Милюль и не рассказываю. Знаю, все будут шутить. Только мне совсем не до шуток. Слишком уж это всегда грустно.

– Да нет, Алексей – возразила старушка, прихлёбывая чай – я не собираюсь ни есть тебя, ни шутить над тобой. Меня так называли в детстве. Ты сказал «Милюль», я и вспомнила. Кто-то из родителей приклеил мне такое прозвище. Наверное, потому, что я была миленькая. Я и сама только так себя величала лет до семи. Надо же! Удивительно, откуда у тебя это слово в обороте?

– Откуда, откуда – проворчал Алексей Андреевич – от верблюда. От жизни моей непростой. У меня, Юлия Ивановна, тоже была родная дочь. Только позже. И она, представь себе, погибла в день своего рождения, на пятнадцатилетие. Утонула в Оби.

– В Оби? Это где-то в Сибири? – переспросила Юлия Ивановна.

– Да – кивнул Алексей Андреевич – есть такая река, большая и рыболовная. Обь. После войны я с новой семьёй и с дочкой, Любонькой оказался там. Стал трудиться капитаном рыболовецкого траулера. Трудился, трудился, пока не повторилась такая же чертовщина как с твоей Надеждой.

В сорок девятом году. Как сейчас помню, вторник двадцать восьмого июня. Она как проснулась, так чудеса и начались. Я сразу заметил и подумал: не к добру эти штуки. Но сам себя успокаивал: с чего бы случаться беде? Никакой связи, никаких предпосылок. Да только как начало одно на другое накручиваться! Как пошло, как пошло!.. Сначала она родного, то есть, кровного брата назвала дядькой и на меня так смотрит, как будто не узнаёт. Потом ещё веселее: разучилась макароны по-флотски варить. Ещё вчера умела, а тут на тебе, разучилась. Учинила на камбузе сущий погром. Дальше – хуже. Стала живую рыбу из сетей выхватывать, да так сырьём и жрать. Скакала по сейнеру, точно тигра, а перед тем, как прыгнуть за борт крикнула: «Никакая я вам не Люба! Я Милюль!» С чего взяла? Она и слова такого отродясь не слыхала.

Мы с Пашкой за ней с борта попрыгали. Чуть сами не утонули. Какое там? Не стало моей Любы. Унесла её эта самая Милюль, чтоб ей ни дна, ни покрышки. Так-то.

– Жуткая история – сказала Юлия Ивановна.

– Жуткая – согласился Алексей Андреевич – но самая жуть заключалась в том, что мы потом с Пашкой припомнили. Надежда в двадцать восьмом точно так же на свой день рождения сбрендила. Тоже утверждала, что она не Надя, а Милюль.

Некоторое время Юлия Ивановна обдумывала услышанное, беззвучно шевеля губами, а Алексей Андреевич молчал и всё отчётливее мрачнел от нелёгких воспоминаний. Наконец Юлия Ивановна нарушила тишину и спросила:

– Ты помнишь, Алёша, Сергея Пантелеймоновича?

– Дядьку то? – переспросил Алексей Андреевич – конечно помню. Помню даже как ты перед расставанием пугала меня, дескать, придётся друг против друга воевать. Как видишь, не пришлось.

Юлия Ивановна утвердительно кивнула:

– Он во время Второй Мировой погиб. Сражался на стороне сопротивления.

– Партизанил, значит – уточнил Алексей Андреевич. Воспоминание о дядьке отвлекло его от беспросветных историй. Он посмотрел на Юлию Ивановну и подумал вслух:

– Наверное, зря я рассказал про свои кошмары. Тебя, судя по всему, жизнь не меньше моего потрепала, а может быть и больше.

– От чего ж? Твои рассказы мне интересны. Есть о чём поразмыслить. Я, Алёша, знаешь ли, привыкла размышлять. Сижу себе и размышляю, раскладываю пасьянсы. Многое на ум приходит. Вопросы за жизнь накопились, а ответов нет ни в книжках, ни в справочниках. До всякого ответа приходится додумываться самой. Ты рыбалку любишь?

– Да нет, не очень – пожал плечами Алексей – бреднем зайти, или мордочки закинуть я ещё могу, а сидеть с удочкой и ждать, клюнет – не клюнет, это не для меня.

– А я люблю – объявила Юлия Ивановна – я и на жизнь иногда смотрю как на рыбную ловлю. Нет-нет, да и выловится какая-нибудь новость. Посмотришь на неё и скажешь: «Надо же, а я раньше не замечала».

– Это ты к чему? – спросил Алексей.

– К тому, что в твоих историях есть общая черта – ответила гостья – обе трагедии легли аккуратно на дни рождения, и у твоей Любы и у моей Надежды. Вот и первый повод для размышлений.

– Вот тебе второй повод – пообещал Алексей и, поднявшись, пошёл к буфету, открыл его, достал тёмную бутылку, откупорил. Спросил:

– Коньячку тяпнуть не желаешь?

Юлия Ивановна отрицательно мотнула головой:

– Нет. Мне вредно.

– Ну, как знаешь. А мне полезно.

Плеснул в ту же чашку, откуда только что пил чай. Закупорил бутылку и поставил на место. Выпил залпом и завершил мысль:

– Десять лет назад на день рождения Софьи (это моя внучка, Пашкина дочь), Милюль появилась снова.

– Да ну? – подняла на него серенькие старческие глазки Юлия Ивановна – Кто же погиб на этот раз?

– Слава богу, обошлось без жертв – успокоил её Алексей – только Соньке слегка проломили голову бревном. Мы с Пашкой переживали страшно. Я думал, Сонька не выживет. Пронесло. Правда с тех пор у неё периодически голова болит, но это ничего. С врачом повезло. Очень оказался талантливый врач-мозговик. Вылечил нашу Соньку, а потом женился на ней. То ли от радости что вылечил, то ли от её душевности и красоты. Не знаю. С тех пор всё устаканилось.

– И снова на день рождения? – предположила Юлия Ивановна.

– Да – кивнул Алексей – чистая мистика. Двадцать четвёртого июня тысяча девятьсот семидесятого года. Сразу после выпускного.

– Что такое выпускной?

– Наверняка у вас там тоже есть такой обычай, или нечто подобное. Тут, у нас, в Москве, после последних экзаменов выпускники идут встречать восход солнца на Ленинские горы. Такая традиция.

– Твоя внучка к тому времени успела закончить гимназию? – уточнила Юлия Ивановна.

– Не гимназию, Юлия Ивановна, школу. У нас, в Стране Советов, никаких гимназий нет и быть не может. У нас всеобщее среднее образование.

– Да, да, конечно – закивала старушка – прости, я об этом осведомлена. Я хотела уточнить другое. Сколько твоей Соне в то время было лет? Семнадцать?

– Восемнадцать как раз исполнилось. Она в детстве сильно болела, и в четвёртом… нет, в пятом классе отсидела два года подряд. Так вот, одноклассники ей черепушку-то бревном и проломили. Хорошо, что с ними оказался Степан Степаныч. Из наших, из флотских. Теперь уже пенсионер. Пашка его с войны знает. Этот самый Степан Степаныч нашу Соньку и спас, как по его словам выходит. Из его же слов я заключил про Милюль, которая опять к нам наведывалась, и Павлу велел не раскручивать это дело. Он-то, как узнал, так взбеленился, хотел этим одноклассникам бошки поотрвывать. Та ещё была история…