Туристы, стремительно захватившие пустынный пляж, вели себя нагло и дерзко, как любые оккупанты. Переговариваясь, они стелили циновки, снимали с себя одежду, напяливали резиновые ласты, маски с трубками, договаривались играть в волейбол. Они совершенно беззастенчиво хватали мечущихся между ног отшельников, разглядывали их домики, восхищались, показывали несчастных друг-другу. Некоторых отпускали, но некоторых – и нет!

Старый рак слушал долетающие до него обрывки разговоров и, надо думать, проводил глубокий научный анализ изучаемого им хищного вида прибрежной фауны.

– Всю жопу отсидел! – радостно делился достижениями длинноволосый блондин атлетического сложения.

– Не мудрено – соглашался загорелый сероглазый брюнет – за пять часов чего хочешь отсидишь.

– Чего ради ехали? – удивлялся блондин – то же море, тот же песок.

– Не скажи! Это другая сторона Аравийского полуострова. Видишь, солнце встало из-за моря, а не со стороны суши?

– Какая разница, откуда оно встало? Всё едино, жара! Надо бы натянуть тент. Сгорим нахрен.

Одна из женских особей человека, находившихся в компании туристов, сказала:

– Сюда стоило съездить хотя бы потому, что в Дубаях только Персидский залив, а здесь, на Фуджейре, целый Индийский океан.

– То же самое. Никакой разницы – стоял на своём блондин.

– Тут вода чище и пляж совсем дикий – продолжала спорить женская особь – смотрите, раки-отшельники так и вошкаются вокруг!

– А вон и местные! – брюнет, показал пальцем в море.

Небольшое моторное судно с четырьмя рыбаками медленно двигалось вдоль берега. Рыбаки, увидав группу разнагишавшихся туристов, заглушили мотор и стали активно совещаться о чём-то между собой.

За исключением брюнета, никто на местных мореходов внимания не обратил. Туристы увлечённо занимались отдыхом. Кто-то уже плескался в воде. Небольшая группа, обливаясь потом, азартно играла в мяч. Те, кто вздумал валяться и жариться, сделались до такой степени расслабленными, что никакая идея не смогла бы мобилизовать их мозги на хоть какой-то разговор. Случайные фразы вяло слетали с уст отдыхающих, и далеко не всякое слово вызывало ответ, а зачастую так и оставалось безответно произнесённым и тут же забытым, не связанным никакой общей темой и бесследно затерявшимся в жарком пространстве.

– Вчера вечером, когда вернулись с Джумейры, я сочинил стишок. Хотите, прочитаю? – спросил блондинистый атлет.

Ему никто не ответил. Он воспринял молчание как знак согласия и взялся декламировать плод своей творческой неуёмности:

– Перед самым отъездом

мы пришли на залив.

Серо-синяя бездна…

вид привычно красив.

Волны шли с океана,

нежно гладили пляж.

Компромиссы Корана

дополняли пейзаж:

в белых рясах арабы

наблюдали, как тут

полуголые бабы

автономно живут,

и никто к ним не лезет.

«Как ты думаешь, зём,

завтра море исчезнет,

или мы пропадём?»

Усмехнулся товарищ:

«Ну, ты задал вопрос!

На него, сам же знаешь,

не ответить всерьёз».

Так, болтая беспечно,

мы прошли без следа,

а вопрос этот вечный

безответен всегда.

Пока он читал, рыбаки завели мотор, поплыли к берегу и вот уже их лодка, уткнулась носом в песок. Брюнет, не дослушав поэта, направился посмотреть, чего это там. Несколько туристов, заметивших рыбаков, тоже подошли к лодке. Основное же большинство никак не отреагировало на появление гостей.

– Ну, как? – спросил блондин у женской особи.

– Ничего – ответила женская особь.

– Ну вот! – огорчился поэт – я думал, тебе понравится, а ты: «Ничего»!

Наверное, он наскучил девушке, или ей захотелось прогуляться просто так, независимо от того, читают ей стихи, или нет, просят признания литературных успехов, или не просят. Она поднялась с расстеленного на песке полотенца и пошла вдоль водной кромки в ту сторону, где сидел, грея уши о чужие разговоры, тот самый, древний рак-отшельник, который целую неделю рассказывал собратьям необычайно длинную сказку. Периодически девушка наклонялась, подбирая выброшенные волнами обломки раковин. Некоторые кидала в море, а другие, особенно понравившиеся, несла с собой в ладошке. Рак сидел неподвижно и наблюдал, как она медленно и неотвратимо приближается к нему.

Её окликнули. Остановившись, она обернулась к спешащему от лодки брюнету. Когда старый рак услышал имя, которым брюнет звал девушку, он попятился и стукнулся раковиной домика о большой камень.

– Милюль! – кричал бегущий брюнет – Там араб предлагает рыбу купить.

– Зачем нам? – пожала плечами Милюль.

– Купим, зажарим. Вечером посидим – обрисовывал перспективу брюнет, а следом за ним уже шёл вдоль прибоя туземный рыбак с огромной рыбой в руках.

– Это не араб – вклинился блондинистый поэт – арабы по пятницам отдыхают, ничего не делают.

– Да какая разница, кто он? Хоть бы негр – парировал брюнет – рыбу-то дёшево купим.

– Мадамка! Мадамка! – заговорил рыбак по-русски, от чего стало ясно: человек он образованный и не настолько ему надо продать эту рыбину, насколько приятно походить, посмотреть на полуголых женщин, собранных в кучу в таком райском количестве.

Все трое вступили в торги, произнося полуанглийские слова: «Твенти», «Тёрти», «Фёрти», «Пёрти». Эти слова знает каждый человек, которому приходится торговаться на территории арабских эмиратов. Даже непонятно, почему у людей, хорошо знающих настоящий английский, они вызывают недоумение и даже смех. Для тех же, кто английского не знает, надо привести перевод этих слов: «Двадцать», «Тридцать», «Сорок», «Пятьдесят» соответственно. Скорее всего, консенсус не был найден, поскольку брюнет, покачивая головой, несколько раз повторил: «Вери экспансив!». Тогда заморский продавец, не выпуская рыбы из рук, обратился к Милюль:

– Мадамка, вот а ю стэйдж?

– Россия – ответила Милюль.

– Я зналь Россия – радостно заулыбался чернявый рыбак и добавил – Казахстан.

– Почему это Казахстан? – возмутился сероглазый брюнет, а Милюль, засмеявшись, отвернулась от торгующих рыбу сторон и продолжила свой путь по кромке прибоя.

Все раки могли видеть, как она заметила сэнсэя, как наклонилась к нему, привлечённая небывалой величиной и красотой его раковины, как подняла его с земли, и как он, старый, тёртый жизнью рак, вместо того, чтобы скрыться в домике, с шумом захлопнув клешнёю вход, спокойно висел и смотрел на неё бусинками глаз…

Споют рачьи певцы и расскажут поэты в стихах, как умудрённый науками рак глядит в лицо неминуемой гибели. Юные раки поклонятся памяти бесстрашного учителя и удивятся его легкомысленной глупости. В легендах и былинах сохранится образ чудодейственного старца, который искал погибели в волнах прибоя, в сражениях с осьминогами и с толпами не верящих его мудроте фанатиков, но за святотатство и богохульство был он захвачен самым страшным хищником на земле, человеком. Не просто человеком, но предметом его научного поиска, ожившей героиней его творчества, воплотившимся плодом его сказки, его рачьего воображения!

И вот, смотрел рак на Милюль и видел направленные на него человечьи глаза, о коих многократно рассказывал товарищам и собратьям. Он удивлялся их конструкции, благодаря которой они всегда зырят оба в одну и ту же сторону. Удивлялся он и тому, что светлая как доброе безоблачное небо радужная оболочка человеческого глаза обязательно имеет в середине чёрную дыру, уходящую в абсолютную тьму неизвестного космоса, где может таиться чёрт знает какая мысль. Ещё он удивлялся прекрасным в своей функциональной бессмысленности ресницам, дивился округлости лица и тому, до чего мягки и размыты его черты. Знать, великий скульптор, создавший всё на этой Земле, то бишь он сам, к тому моменту, как приступил к лепке женского лица, изрядно устал, а потому не стал отграничивать его части друг от друга, а лишь слегка намекнул на необходимые всякому лицу детали, да лёгкой неровностью обозначил нос.