– Юлия Ивановна – заметил Алексей Андреевич, разглядывая картонное чудо – у нас такие тоже выпускают, только алюминиевые, и в них заложен не такой долгий период.

– Велика сложность – ответила Юлия Ивановна – такие календари изобрели в тысяча девятьсот втором году. Бывают с периодом на двадцать восемь лет и на четыреста.

– Ну, да – Алексей Андреевич так и сяк поворачивал верхний кружочек.

Юлия Ивановна улыбнулась:

– Смотрю на тебя, Алёшенька, и радуюсь. Вроде, пожилой человек, а увидал игрушку и, точно дитя, забыл обо всех горестях.

– Что же мне делать? – спросил он, отрывая взор от картонок.

– Думай сам – ответила Юлия Ивановна – как бы я была рада снова с самой собою повстречаться, да уж очень это маловероятно. Ты теперь всё знаешь. Сможешь подготовиться к тому, чтобы побеседовать со мной, маленькой. Я… то есть она будет рада, если ты хотя бы её признаешь. Сам посуди, легко ли каждый новый день оказываться среди незнакомых людей, которые принимают тебя за другого и хотят неизвестно чего? Но я уверена, как я неделю болела, так и у неё через неделю мытарства должны закончиться. Только неделя у ней другая. Для неё время течёт не так, как для нас, а кусками. Пока мы живём, её нет. На один день выскочит и снова проваливается неизвестно куда.

Ты расскажи ей, что от меня узнал и что сам сообразишь. Времени на размышления у тебя много. Таблицу и календарик я оставляю тебе. И брошку тоже забирай. Покажешь ей, она тотчас её узнает. Её эта брошка. Готовься. Помни, что ты перед ней в долгу. Она тебя от смерти спасла.

Юлия Ивановна поднялась, от чего Алексей Андреевич забеспокоился, вскочил с дивана, нашмыгнул тапки, спросил:

– Зайдёшь ещё?

– Да нет, Алёша, меня завтра ждёт аэроплан – ответила она – погостила и будет.

– Какой рейс? – спросил он – Я приду проводить.

– Это ни к чему – тётка положила руки ему на грудь – лежи и выздоравливай. Береги себя, Алёша. Я очень на тебя надеюсь.

Так же, как и при давешней встрече, она обняла его, и он вновь ощутил щемящую тщедушность, почти бесплотность её маленького пожилого организма, в котором совершенно непонятным образом хранились и память о множестве событий и прозорливость светлого разума, не замутнённого никакими случившимися с нею бедами.

* * *

Далёкий гул медленно втёк в рассказ старого рака. Рак задрал морду и проводил взглядом пролетающую в голубой вышине маленькую серебристую птицу.

– Вот парадокс – заметил кто-то из слушателей – самолёты такие маленькие, а летают с жутким грохотом, а бакланы наоборот, очень даже большие, но подкрадываются совсем беззвучно.

– Если бы самолёты летали как бакланы, то их бы никто не замечал, и им было бы обидно – ответил кто-то другой.

Старый рак опустил взор на говорящих, и с ноткой зависти в голосе сказал:

– Всё то вы умеете объяснить!

– Как раз, наоборот, уважаемый мэтр – отозвался из зала зелёный рак – мне, например, очень удивительно. Из вашего рассказа я уяснил: одна особь женского пола осознала, что от неё отпочковалась другая. Почему же другая, отпочковавшаяся, или отрезанная, это как вам угодно, не осознаёт того же самого? Она что, глупее первой?

– Не умнее и не глупее – ответил старик – такая же. Всё дело в накопленном объёме знаний. Первая особь накопила их достаточно, чтобы осознать былую общность, а вторая эту информацию накопить не успела. У неё и повода не было задумываться о том. Она сталкивалась с другими задачами и проблемами. Так уж всегда, более осведомлённый индивид может углядеть в менее осведомлённом самого себя, а вот, чтобы наоборот, так это шиш. Всегда трудно не то, что признать, но даже заметить собственную ущербность, особенно если ты голоден, если необходимо срочно расти и основная забота в стремительном поглощении еды для восстановления некогда утерянных величин.

– Ага! – радостно закричал зелёный рак – Вот я и поймал вас на слове! По-вашему обе эти души имели некогда один корень, но теперь между ними мало общего. Ведь так?

– Так – пожал плечами старый – ну и что?

– А вот и то! Вы убеждали нас, что душа на всех, про всех одна! А теперь их уже две и они разные! Вот и попался ты, старый обманщик!

К большому удивлению присутствующих, зелёный заплясал, высоко задирая ноги и отклячивая раковину домика.

– Никого я не убеждал. Я размышляю и по размышлении могу сообщить: нет предела глупости, как нет числа тварям во вселенной. Это, в конце концов, хорошо. Если бы была какая-нибудь стройная система, позволяющая понять, как, по каким законам перетекает живой дух из одного состояния в другое, если бы были сосуды, в коих мы могли бы углядеть и измерить божественную суть души, то стало бы скучно и предсказуемо жить на земле. Например, сейчас ты, зелёный, пляшешь от сильной радости чему-то внутри себя, и твоя радость невольно передаётся мне. Тебе думается, ты меня в чём-то уличил, но я этого не понял и потому со спокойным сердцем чувствую себя дураком. С другой стороны ты в своей радости не замечаешь многого вокруг себя. Посмотри, за твоей спиной стоит баклан. Никто не знает, о чём думает он, как и он не подозревает, чему так радуешься ты. Может быть, я и обманщик, но что-то мне подсказывает, что сейчас он тебя утащит. Причём обрати внимание, его не волнует главный вопрос твоей жизни: «Кто ты такой?» Тебя волнует, но для тебя он так и не решился, а вот это уже плохо и я огорчаюсь.

Действительно, баклан, привлечённый активными движениями зелёного рака, стоял у него за спиной и следил за его танцем. Зелёный обернулся, посмотрел вверх, на огромную пернатую голову, на мощный костяной клюв и в ужасе полез прятаться, но было поздно. Баклан схватил его домик, мощно и бесшумно взмахнул крылами и улетел в заоблачные выси. Наверное, в рай.

Иные углядели в этом знак свыше. Большинство же ничего особенного не углядели. Мало ли кого уносят бакланы? Подумаешь, какая невидаль! А ведь всегда хочется узнать как можно больше необычного, того, чего в жизни не бывает. Сначала робко, а потом всё громче раки потребовали продолжения истории про Милюль.

* * *

Когда Алексей Андреевич пришёл в сознание, его рюкзак оказался наполовину пустым. Взглянув на осоловелую от обжорства Милюль, он спросил:

– Деточка, чего же ты так много кушаешь?

– А вы много пьёте – резонно ответила деточка и громко рыгнула.

– Тоже верно – прокряхтел Алексей Андреевич и с большим трудом сел.

Солнце уже клонилось к закату. Это означало, что день, к которому Алексей Андреевич давно и обстоятельно готовился, оказался прожит зря. Осталась несказанной большая половина самого главного, отрепетированного и подготовленного! Алексей Андреевич засуетился, зашерудил руками и торопливо заговорил:

– Послушай, Милюль! Я тебе сейчас скажу необычное, которое даже может показаться глупым, но ты уж постарайся меня понять. Другой возможности не представится. Помнишь, как в воскресенье ты спасла мальчика, которого буря чуть не смыла с палубы корабля?

– Было дело – согласилась Милюль – только я не помню точно, спасла я его, или нет. Мальчик был довольно противный. Он обзывал дельфинов рыбами.

Алексей Андреевич проигнорировал замечание о противном мальчике:

– Весь фокус, Милюль, заключается в не совсем обычном течении твоей жизни. За ту неделю, которую ты прожила, на Земле прошло почти сто лет.

– Как это сто? – удивилась Милюль – не может сто лет пройти за одну неделю.

– Я тоже так считал, пока Юлия Ивановна не открыла мне глаза на связанные с тобою чудеса.

– Вы уже в который раз её упоминаете, а между тем, я вам говорила, это мои полные имя и отчество.

– Вот, вот! – закивал Алексей Андреевич – именно твои и полные. Только так тебя никто не называет, и сама ты так себя не называешь, а знаешь, почему?

– Маленькая ещё – буркнула Милюль.

– Верно! – обрадовался Алексей Андреевич – А раз маленькая, то слушай меня, старенького. Знаешь такую сказочку про волшебные яблочки?