– Я здесь!

От неожиданности Милюль подпрыгнула на месте и с отчаянным разочарованием резко сообразила: «Это не море!» Разинув пасть, она ринулась на вопящего идиота и обязательно укусила бы его, если бы он не отпрянул и не скрылся под водой, испуганный её яростью.

Милюль поплыла вдоль берега, соображая про себя: «Что за напасть? Почему всё окружающее, всё мыслимое оказывается не тем, что мне нужно? Почему я здесь? Как добраться до волшебного мира, который мне так необходим? Как доплыть до моря, о котором я мечтала целую неделю, целый век, прошедший в России!»

Милюль корила бесчувственную реальность, подсовывающую ей разнообразные обманки, вместо того, чего она хочет. Она ругала себя за тупость и несообразительность, а сама всё плыла и плыла вдоль берега, пока не заметила, как невидимая сила движет её гораздо шибче, чем может плыть она сама. Удивляясь этой перемене, Милюль прекратила дрыгать ластами, но течение несло её навстречу лысому бетонному берегу. Пару раз Милюль прокрутило в мелких, неожиданно возникающих воронках, снова вынесло на прямую и, наконец, с грохотом и бурлением впёрло в тёмную трубу, где перевитая жгутами вода с невообразимой скоростью неслась по тоннелю.

– Так это был пруд! – сообразила Милюль, кувыркаясь и захлёбываясь в стремнине.

До чего неприятно лететь сквозь непроглядную тьму! И страшно представить, как здесь, в гремящем мраке её может садануть о любое твёрдое препятствие, и тонкая лягушачья черепушка разлетится на тысячи кусков. Тогда конец путешествию, а Милюль уже поняла, что в её жизни началось самое главное: путешествие к заветному морю.

Именно здесь, в беспорядочном движении наперегонки с собственным страхом, Милюль непостижимым образом смекнула, что все воды, текущие вниз, приходят в конце концов туда, куда стремится она сама. Мчась мимо гулких невидимых стен, она решила: «Я буду плыть по течению! Пока я живу лягушкой, я буду стремиться к тому, чего безумно желаю как человек! Пусть пройдёт ещё двадцать один год, но к тому времени, когда придётся проснуться вновь, я проснусь сама собою, не куском чьей-то чужой жизни, не обрубком несостоявшегося «я», а целым, самостоятельным существом, у которого есть прошлое, но главное, есть и будущее!»

Её выплюнуло из трубы в быструю мутную речушку, течение которой постепенно замедлялось, речушка становилась шире и впадала в следующий пруд, заросший водорослями и тиною. Появились вокруг знакомые рожи соплеменников, старательно орущие о себе. Каждый орал как умел. Кто-то громче, кто-то искуснее, но скучно было Милюль от однообразия тем их песенного творчества. Никто из них не умел придумать ничего принципиально нового. Мимо! Дальше и дальше, не задерживаясь на одном месте. Она искала текущую воду среди стоячей. Оказавшись в плену нового течения, пугалась до беспамятства, но наперекор страху, возобновляла движение к цели.

Серый туман окутывал реки и озёра, а Милюль плыла. Дождь плясал по воде, утыкивая её мелкой сетью холодных игл, но Милюль двигалась и под дождём. Милюль продолжала плыть, когда наступала ночь и огромная луна надувалась от удивления, видя необъяснимое для всего сущего упорство одинокой лягушки. Кто сосчитает, сколько раз подвергалась она риску быть съеденной, пойманной, раздавленной, разрубленной, уничтоженной самыми разнообразными и немыслимыми способами? Она научилась держаться в тени свисающих над водой кустов и с замиранием сердца торопилась преодолеть открытые пространства, над которыми в любой момент могла появиться голодная зоркая птица. Милюль научилась пользоваться досками, брёвнами и прочей плавучей всячиной, влекомой течением реки.

В незыблемом покое гигантского водохранилища Милюль поджидала жуткая депрессия, и даже отчаяние от нереальности преодоления такого огромного стоячего пространства. Если бы не память, если бы не опыт, накопленный Милюль за время путешествий по рекам и водоёмам в облике человека, она не нашла бы ни сил, ни соображения для того, чтобы продолжать путь.

Жёсткая встречная струя смыла Милюль с уступа на борту попутного катера и режущие воду винты чуть не перемололи её в пыль. Жуткие чудовища всплывали из глубин и норовили проглотить Милюль зубастыми ртами. Через препоны и напасти длился и длился её нескончаемый путь к великой цели, которую не в состоянии вместить никакое сознание. Не только вместить, но даже представить. Милюль двигалась к морю.

* * *

Ритмично и громко шлёпали по песку многие ноги. По пляжу маршировали взрослые раки. Глядя на стройную шеренгу, старик подумал: «Что за день такой? Все маршируют! Ладно ещё, дети, им простительно. Когда маршируют дети, они мнят себя удалыми воинами древности, чья сила в единстве и слаженности действий. Если же начинают маршировать взрослые, то всем здравомыслящим ракам вокруг становится так же стыдно, как если бы великовозрастные тёти наладились играться в дочки-матери и баюкать тряпочных кукол».

Строй взрослых раков подошёл к большому камню и по команде: «Стой! Ать-два!» – встал пред лицом пожилого сказочника.

– Здравствуй, дорогой собрат! – поприветствовал старика рак с длинными волосами на ногах – Мы пришли сюда для того, чтобы сообщить: своей историей ты возбудил в наших рядах небывалые смуты. Раки трактуют их то так, то этак. Часто, споря между собой, они доходят до рукоприкладства, хотя сезон спаривания ещё не начался. Не мог бы ты внести ясность и громогласно объявить, какую концепцию проповедуешь ты с вершин глобального многолетия? Если ты говоришь о единении всего живого в свете существования общей для всех всемирной души, то провозгласи это! Если же ты намерен убедить мыслящий мир во множественности сущностей, населяющих каждого изнутри, то на сём и заостри наше внимание. Тебе нужны единомышленники, которые вслед за тобой признают себя создателями вселенной! Подай нам знак! Мы, пришедшие к тебе воины, готовы поддержать любую из указанных тобою основ и силой боевого авторитета навести порядок в разбредшихся умах рачьего племени. Как видишь, нас много. Мы являемся твоими последователями и готовы идти туда, куда ты укажешь. Сделай же милость, укажи!

Старик блаженно потянулся всеми конечностями, потряс усами и, открыв рот, начал указывать:

– О, дети мои, а так же истовые последователи! Даю вам чёткую и непререкаемую установку: идите вы…

Скрип тормозящего механизма донёсся от дороги. Вслед за ним прозвучали голоса множества людей, выпрыгивающих из остановившегося в отдалении белого автобуса. Все раки, и старик в том числе, развернули глаза в том направлении. Место ежедневных сборищ оказывалось в точности промеж морем и автобусом.

– Туристы! – воскликнул один из воинов.

– Надо объявлять эвакуацию! – подсказал другой.

– Учитель! Тебе, с твоей большой и красивой раковиной следует покинуть опасный сектор! – обратился к старику волосатый командир.

– Бегите, я вас прикрою – ответил учитель, но раки успели последовать его совету ещё до того, как совет прозвучал.

Задрав кверху клешни и дома, они дисциплинированно приступили к эвакуации. Делали это согласно чётко отработанной вековой стратегии, не допускающей ни паники, ни давки, то есть все побежали врассыпную, во все мыслимые стороны одновременно. Надвигавшиеся как стихийное бедствие туристы не успели ещё расстелить на песке коврики и полотенца, а раки, как и положено мыслящим существам, уже выполнили план эвакуации. Почти. Первая группа ушла под воду, и там, взрыхляя лёгкий белый песок, медленно пыталась углубиться. Воины из второй группы оказались между ног наступающих туристов и в отчаянии метались, не находя себе места среди жестоких гигантов. Дальше всех продвинулись те, которые побежали в обе стороны, по мокрому песку границы моря, но и тут не обошлось без потерь.

Волосатоногий командир, последователь и проводник нового учения, упёрся в здоровенный булыжник, и безуспешно штурмовал его неприступную твердыню, оставаясь в пяти шагах от не пожелавшего эвакуироваться сэнсэя.