Ватутин помолчал, и Катуков понял: командующий намерен перейти к одному из самых наболевших вопросов.

 Так и вышло.

 — А как у вас обстоит взаимопонимание с авиацией?

 

К авиации у сухопутных войск набралось много претензий. Постоянно твердили о том, что необходимо завоевать «господство в воздухе», но на деле господство прочно удерживали немецкие асы.

 Немцы демонстрировали хорошую слаженность войск. Не стоило благодушествовать, зная, что у них не хватает артиллерии: недостаток одного рода войск они восполняли другим, и авиация до сих пор неплохо прикрывала их наземное наступление.

 Эту ситуацию следует переломить. Вот о чем говорил Ватутин.

 Командующий танковой армией дернул углом рта. Вопрос раздражал и его.

 — Общее дело делаем, делить нам нечего, — сказал он наконец, словно заканчивая какой-то давний спор. — А что ошибки случались…

 Николай Федорович вспыхнул:

 — Ошибки? Скажите прямо: несколько случаев уже произошло, когда наши авиаторы по ошибке штурмовали наши же войска. С ними разбирается «смерш», между прочим.

 Катуков пожал плечами:

 — Не мое это дело, надо — разберется. А мы вот что сделали — пригласили к себе в Успенов командиров двух авиационных корпусов — истребительного и штурмового. В предстоящем бою они будут прикрывать нас с воздуха, если мы правильно понимаем ход событий.

 — Правильно понимаете, товарищ Катуков, — Ватутин допил чай. — Рассказывайте.

 Катуков развеселился:

 — Авиаторов прибыло видимо-невидимо: и старшие командиры, и младшие, вплоть до комэсков и командиров звеньев. Весь чай у нас выпили, не поверите, Николай Федорович!

 — Только чай? — прищурился командующий фронтом.

 Катуков посмотрел на него ясными, честными глазами:

 — Только чай, — повторил он. — Кстати, не хотите ли коньяка?

 — Не могу, — сказал Ватутин.

 Катуков рассмеялся от души:

 — И я не могу — желудок болит… Похоже, вся радость жизни комэскам достанется... Сели мы с ними за стол, разложили карты и подробненько все обсудили: где кто будет находиться, как будет обозначен передний край наземных войск. Чтобы больше своих не бомбили и не штурмовали.

 — Ну, добро, — проговорил после паузы Ватутин. — Теперь вот что. Мы в штабе фронта считаем, что главный удар противник нанесет на Обоянь, в вашем направлении — и в направлении вашего ближайшего друга и соседа, Шестой общевойсковой армии Чистякова. Вы же дружите с Иваном Михайловичем? Вот вместе в бой и пойдете. Будьте готовы.

 — Всегда готовы, — машинально ответил Катуков.

 5 июля 1943 года, деревня Успенов, штаб Первой гвардейской танковой армии

 Катуков вышел на двор из избы. Не спалось.

 Наступал жаркий летний день. В яблоневых садах пели птицы, деревня дремала. Солнце едва показалось из-за горизонта.

 Катуков поежился. Не верилось, что скоро всему этому настанет конец. Ватутин не сказал прямо, но мысль командующего была очевидна: Первая гвардейская станет бронированным щитом в направлении главного удара.

 Словом, держись, Иван Ефимович…

 В небе раздался тяжелый гул. Катуков поднял голову: большими группами самолеты шли на юго-запад.

 «Красовский начал работу», — подумал Катуков.

 Вторая воздушная армия, которой командовал Степан Акимович Красовский, поднялась в воздух — сражение началось.

 На улицу выбежал дежурный офицер:

 — Иван Ефимович, штаб фронта!

 Катуков вошел в штабную избу, взял трубку.

 Ватутин говорил задыхаясь, как будто только что поднялся по лестнице:

 — Командование приняло решение нанести по врагу упреждающий удар. Началась артиллерийская подготовка. Противник намерен вырваться на Обояньское шоссе и попытается мощным танковым ударом пробить нашу оборону. Манштейн, похоже, будет действовать по шаблону — то же самое он делал под Сталинградом. Выдвигайтесь на вторую полосу обороны Шестой гвардейской армии, к Чистякову.

 5 июля 1943 года, Малоархангельск

 Немцы двинули свои танки под плотным прикрытием авиации.

 Самолеты с крестами шли тремя эшелонами.

 Командующий Шестнадцатой воздушной армией генерал Руденко оставался возле аппарата, выслушивая донесения и сердясь на их сбивчивость:

 — Сколько?

 — Насчитали до шестидесяти He.111, товарищ командующий, с ними истребители прикрытия.

— Сколько, сколько истребителей?

 — Много, товарищ командующий! Второй эшелон, по отчетам наблюдателей, — с полсотни He.111 и с ними Ju.87. FW.190 не более двадцати.

 — Какая дистанция?

 — Три-четыре километра. И третий эшелон — тоже в четырех километрах: двадцать бомбардировщиков и примерно сорок истребителей. Бомбардировщики идут на разных высотах. Это усложняет работу зениток.

Руденко отдал приказ, и в воздух поднялись истребители Шестого истребительного авиакорпуса и соколы Первой гвардейской авиадивизии.

 Уже перевалило за полдень. Руденко подозревал, что пехота неоднократно высказалась по поводу бездействия советской авиации. И черт побери, пехота права.

 5 июля 1943 года, аэродром Фатеж — район Понырей

 — Наша задача — прикрывать сухопутные войска, — сказал командир звена майор Калмыков. — И вот еще что, соколы: с командного пункта дважды уже передавали категорический приказ — уничтожать только бомбардировщиков! Вы поняли?

 Летчики-гвардейцы помалкивали. Они знали, какие обвинения могут воспоследовать: истребители действительно часто увлекаются боем с другими истребителями.

 Немцы не хуже наших знают азартный характер, который приводит пилота в истребительную авиацию. Личный счет сбитых врагов, захватывающие воздушные поединки…

 — Нам предстоит работа, — подчеркнул командир. — Работа, а не «свободная охота». Эти приключения — не сейчас. Наземные войска ведут тяжелейшие бои, немцы прорываются. А их авиация продолжает хозяйничать в небе и бомбить наши танки.

 — Ясно, — пробурчал младший лейтенант Шерстнев.

 — Хорошо, что тебе это ясно, Шерстнев, — повернулся к нему командир. — Еще раз повторяю: только бомбардировщики! Помните, под Сталинградом, — лицо командира чуть смягчилось, — Илья Чубарев таранил «Фокке-Вульф»? И ничего, жив остался. Слабое место у самолета — хвостовое оперение. Его можно срубить винтом. Подходить, понятно, в таких случаях приходится на малой скорости, а это почему опасно? Можно попасть под сильный огонь неприятеля. В общем, решайте сами, а задача вам ясна. — Он понизил голос: — В районе Понырей сейчас Рокоссовский и командующий Шестнадцатой воздушной армией Руденко. Так что биться будем, можно сказать, над самой головой у начальства.

 Четверка Яков поднялась с аэродрома. Поляков шел ведомым у командира звена.

 — Мотор барахлит, — Калмыков выругался страшными словами и повернул Як обратно к аэродрому.

 Истребителей осталось трое: пара Маркевич — Шерстнев и одиночкой Поляков.

 Над Понырями действительно было черно от вражеской авиации. Несколько групп бомбардировщиков подходили с разных направлений.

 «Только бомбардировщики!» — твердил Поляков.

 В этот момент истребители прикрытия набросились на тройку Яков, и двое из них ввязались в воздушный бой.

 Поляков прорвался к бомбардировщикам.

 Он шел один, но не испытывал страха. Предстоит работа, как сказал командир звена.

 Качнул крыльями друзьям — все в порядке.

 «Хейнкели» заметили одинокий «ястребок» и открыли по нему бешеный огонь. Стрелял не один, не два — сразу шесть самолетов.

 Уводя машину из-под выстрелов, младший лейтенант подобрался к вражеским бомбардировщикам на пятьдесят метров.

 «Мессеры» пришли на помощь своим бомбардировщикам: новая очередь настигла Як-1, и машина загорелась. Пробит был бензобак и водный радиатор.