— Благин на своем истребителе должен «оттенять» агитсамолет, демонстрировать разницу размеров. Рыбушкин, ты ведешь машину так, чтобы оператору удобнее было снимать.

— Это вам, товарищ Михеев, не из Москвы в Пекин гонять, — поддел Михеева Рыбушкин, напоминая об участии командира в рекордном перелете двадцать пятого года. — Здесь рекорд посерьезнее.

Благин был мрачен и разговора не поддерживал. Смотрел то на «Максима Горького», то куда-то в пустоту.

— Не нравится мне эта затея, — выговорил он, ни к кому конкретно не обращаясь.

Р-5 Рыбушкина поднялся в воздух. Благин на своем И-5 последовал за ним. С небольшой задержкой взлетел «Максим Горький».

Гигант развернулся и поплыл по небу.

Оператору должно быть удобно снимать, помнил Рыбушкин. Поэтому он поднял Р-5 выше и пошел в пятидесяти метрах от левого крыла агитсамолета.

«Голос с неба» передавал марши, которые разлетались над Москвой.

Благин приблизился к «Максиму Горькому».

Конечно, описать вокруг большого самолета «петлю Нестерова», как предлагал товарищ Харламов, не получится.

Благин заменил ее неправильной «бочкой» с большим радиусом.

Истребитель со снижением разогнал скорость и пошел на вертикаль, выполняя «бочку» с большим радиусом.

Оказавшись над «Горьким» в перевернутом положении, Благин пропустил его вперед и завершил эволюцию.

Истребитель перешел от одного крыла «Горького» к другому. С земли это и должно было выглядеть чем-то вроде «мертвой петли».

Кинооператор, летевший на Р-5 с другой стороны от агитсамолета, бешено снимал.

— Что он делает? — вскричал Рыбушкин.

И в этот самый момент И-5 врезался в правое крыло «Максима Горького» около среднего мотора.

Почти сразу вырвался клуб черного дыма.

«Максим Горький» накренился вправо. От него отделился черный капот и куски И-5.

Гигант продолжал лететь вперед, постепенно падая на нос. Затем оторвалась часть правого крыла, отлетела часть фюзеляжа с хвостом.

Огромный самолет перешел в отвесное пикирование, ударился о деревья, рухнула на землю и развалился на части.

— Нет! — Рыбушкин посадил самолет рядом с обломками «Максима Горького». — Боже мой…

Повсюду разбросаны мертвые люди. Рыбушкин отчетливо видел маленькую девочку и рядом с ней — подростка лет пятнадцати. Это были дети одного из сотрудников, счастливые оттого, что им позволили полетать на чудесной машине…

Оператор прекратил съемку. Он понимал, что фильм придется отдать «куда следует»: там запечатлены самые критические мгновения катастрофы...

19 мая 1935 года, Чикаго

Андрей Николаевич Туполев спустился в холл гостиницы. Предстояло выехать в Нью-Йорк. Советские авиационные специалисты находились в Америке уже довольно долго.

Туполев подошел к выходу и буквально столкнулся с водителем автомобиля, который был прикреплен к делегации.

— Андрей Николаевич! — Водитель протянул ему смятую газету. — Смотрите, смотрите, что пишут! Погиб «Максим Горький»! Самолет, самолет погиб!

Туполев побледнел, тихо опустился в кресло. Архангельский, не веря услышанному, пробежал глазами заголовок, взглянул на фотографию.

— Саша, — еле слышно произнес Туполев, — пошлите Харламову телеграмму. Пусть телеграфирует… подробности…

19 мая 1935 года, Москва

Совещание открыл товарищ Сталин:

— Необходимо уточнить причины катастрофы. Подготовить правильное сообщение о гибели самолета-гиганта.

Повисла пауза. Наконец Кольцов решился:

— Главный виновник катастрофы — летчик Благин, который самовольно решил выполнить фигуры высшего пилотажа вокруг подвижного объекта. Воздушное ухарство, ненужная удаль — вот что стало причиной гибели многих замечательных людей и прекрасного воздушного корабля.

Опять повисло молчание. На сей раз решился Хрущев:

— Иосиф Виссарионович, а как быть с телом Благина?

Сталин пристально посмотрел на него и ответил:

— Хоронить со всеми. И вдове назначить персональную пенсию, как остальным.

Хрущев переглянулся с Харламовым и заметил в глазах того тревогу. Несомненно, Сталин все знал. Поэтому и насчет семьи Благина распорядился…

…Товарищ Харламов будет расстрелян через несколько лет.

© А. Мартьянов. 21.09. 2013.

93. На пути к Прохоровке

2 июля 1943 года, южная часть Курского выступа, КП Воронежского фронта

 Николай Федорович Ватутин буквально не находил себе места. Инстинкты военачальника кричали ему: «Пора наступать!»

 Активная оборона, которую вел Воронежский фронт, выматывала не только противника, но и своего командующего.

 — Хватит окапываться, — убеждал Ватутин — Верховного, представителя Ставки, «соседей». — Упустим момент, упустим! Чего ждать? Противник сидит и не наступает, а осень не за горами. Всё сорвется. Начнем первыми! Сил-то у нас достаточно.

 Маршал Василевский — представитель Ставки Верховного Главнокомандования, — на которого Ватутин давил, не переставая, колебался. Ватутин умел быть настойчивым и убедительным, противостоять ему было трудно.

 — Николай Федорович, повременим еще, — сказал наконец Василевский. — Уверен: переход врага в наступление — вопрос ближайших дней. Если мы начнем первыми, это будет немцу только на руку. Активная оборона его измотает, обескровит… Мы это уже обсуждали.

 — Между прочим, товарищ Сталин меня поддерживает, — перебил Ватутин.

 — Товарищ Сталин приказал держаться обороны, — отрезал Василевский. Он отвел глаза в сторону: ему, как и Ватутину, не терпелось начать.

 4 июля 1943 года, район Обояни, деревня Успенов, штаб Первой гвардейской танковой армии

 Ватутин прибыл неожиданно.

 Командующий танковой армией — Иван Ефимович Катуков — принял его гостеприимно, предложил чаю.

 — Умеете устроиться, товарищ Катуков, — одобрил командующий фронтом. — Окопались, небось, по самые уши?

 — Пока стоим во втором эшелоне, — ответил Катуков, — и окопаться успели, и занятия с личным составом провели, и с соседями действия согласовали.

 — Рассказывайте, — потребовал Ватутин и навалился на стол, грузный, уставший.

 — Вы знаете, Николай Федорович, пока до места дислокации добирались — попали под бомбежку. А наши ПВО — так себе, еле-еле душа в теле. Потеряли бы танки, если бы не наши собственные зенитчики! А немцы в воздухе крепко держатся: их разведчики того и гляди засекли бы нас.

 — Так не засекли же? Вы, насколько я помню, ночью передвигались?

 — И вениками следы заметали, — подхватил Катуков. — Увидит немец следы гусениц и все поймет. Так что к машинам привязывали хворост. Казалось бы, примитивное «устройство», а работает. Танки замаскировали тоже проще простого: поставили их впритык к домам и сараям и сверху накидали «крышу»: с воздуха выглядит так, словно дома и сараи разве что «подросли» на пару метров, а так — без изменений.

 — Мастера маскировки, значит, — проговорил Ватутин. — Это хорошо. Что у вас с матчастью?

 — Это правда, Николай Федорович, что против нас будут действовать новые немецкие танки — «Тигр» и «Пантера»?

 — А куда они денутся, — ответил Ватутин. — Уж конечно, ждите.

 — У наших ребят почти у всех вместо фото любимой актрисы теперь изображение «Тигра», — сообщил Катуков. — По целым дням ведутся разговоры, как с этим зверем справиться, где у него уязвимые узлы, как в него стрелять и метать гранаты.

 — Подкалиберные снаряды вам доставили? — спросил Ватутин. — Приехал лично убедиться, учтите.

 — Убеждайтесь, — ответил Катуков спокойно. — По пять на действующий танк. Этого мало, так что присылайте еще. Впрочем, и этого количества хватает, чтобы поднять боевой дух.

 — На одном боевом духе далеко не уедешь, — Ватутин вздохнул. — Будут еще вам подкалиберные снаряды, будут. С пехотой что?

 — И с пехотой, и с артиллерией совместные действия обсудили, отработали кое-что на учениях.