Она начала с технически трудной пьесы Вивальди. Обычно Лорениграла ее как упражнение. Пьеса не особенно нравилась ей, она нелюбила, когда произведение, созданное для одного инструмента,переделывалось и приспосабливалось для другого.

Гардины на окнах были отдернуты, и можно было видеть безмолвнуюигру лунного света на деревьях сада. Туман над озером сгустился.Время от времени ухо улавливало жутковатые завыванияпротивотуманной сирены, похожие на стоны смертельно раненногозверя.

От Вивальди она перешла к Паганини, лицо ее сталозадумчивым.

Музыка была как бы декорацией в жизни Лорен. В этих декорацияхиграло совсем немного людей. Ее мать умерла, давая ей жизнь, вскорев авиакатастрофе погиб отец. Первые шаги она сделала, держась заруку Чесси, первые слова произнесла, подражая его интонации. Когдавсе, что составляло дядину жизнь, рухнуло, он оставил мир, вкотором жил прежде, и поселился с ней в этом одиноком доме. Иногдазимой почтальон, проезжавший на велосипеде мимо их калитки раз вдень, был единственным, кого они видели. Многим такая жизньпоказалась бы тоскливой, но Лорен и Чесси ни о чем не жалели, ихмир был наполнен музыкой.

Уже не думая о своем слушателе, она играла свободно и изящно,светлые серебристые волосы рассыпались по плечам. С последнимаккордом она увидела свое отражение в темном оконном стекле, и унее возникло мимолетное ощущение того, что называется deja vu,однажды виденное. Ей показалось, что она уже вглядывалась когда-тов точно такое же отражение. Лорен повернулась — по-восточномунепроницаемые глаза Соломона, бесстрастные как два глубокихколодца, наблюдали за ней.

— Благодарю вас, — сказал он тихо.

Этот спокойный голос без особой похвалы заставил ее покраснетьбольше, чем любой изысканный комплимент. Она только спросила:

— Вы любите музыку? — Стоило ей произнести эти слова,как она еще больше покраснела, закусила губу: — Извините.

— За что?

Его глаза вдруг опять сузились, полуприкрытые тяжелыми веками,скрывавшими промелькнувшее в них выражение. Лорен и сама непонимала, отчего вдруг стала извиняться, но ей почудилось, будтоона по-детски сказала что-то неуместное, бестактное. Она развеларуками:

— Я ведь и сама вижу, что любите.

Кейд помолчал минуту, потом поднялся и сказал с улыбкой:

— Давайте сыграем в вист. — И вышел из комнаты вкухню.

Чесси сидел у старого очага, на котором они обычно грели воду.Соломон взял с полки над очагом потрепанную колоду карт, это быломесто, где всегда лежали карты, и спросил дядю, приподняв черныеброви:

— Сыграем в вист?

Чесси только криво усмехнулся.

Немного погодя они уже сидели вокруг кухонного стола и сувлечением играли. Чесси подсчитывал очки, раскладывая спички напотертой деревянной столешнице.

Лорен ничего не сказала мужчинам, но с интересом посматривала тона одного, то на другого. Между ними определенно есть какая-тотайна. Соломон прекрасно знал, где лежит колода. Знал и то, чтодядина любимая игра — вист.

Лорен с дядей часто коротали вечера на кухне за игрой в карты.Когда она была маленькой, Чесси платил ей за выигранную партиюконфетами, а если выигрывал он, Лорен расплачиваласьдополнительными упражнениями со смычком.

Как мог знать об этом Соломон? Значит, он знаком с Чессидавным-давно. Тогда почему Лорен не видела его никогда в жизни?

Глава 2

Пикник

Лорен отправилась спать как обычно, в десять. Полы в старом домеизрядно рассохлись и громко скрипели. Ей казалось, что они жалуютсяна жизнь своими тонкими, пронзительными голосами. Но сегодня онаслышала другие голоса: внизу, на кухне, говорили Чесси и Соломон.Дверь они закрыли, но звуки проникали сквозь потолочное перекрытие.Она не разбирала слов, но хорошо слышала враждебный и резкий тон —дядя ссорился с гостем. Раза три в его голосе прорывалосьоткровенное бешенство. Соломон отвечал тихо, спокойно, нотвердо.

Что бы это значило? — спросила себя Лорен и забралась пододеяло. Там происходит что-то странное. Может быть, Соломон знаеткакую-нибудь тайну из прошлой дядиной жизни? А вдруг Соломоннезаконный сын Чесси от какой-нибудь русской балерины илиитальянской оперной певицы? Романтично, но не похоже на правду.Тетя Сью, которая давно умерла, этого не допустила бы.

По-настоящему своей тети она не знала, только видела большуюпожелтевшую фотографию в гостиной, на которой была изображена ледис решительным подбородком и выразительными глазами. Лорен не могласебе представить, чтобы дядя изменял такой тете.

В доме не было фотографий отца. Чесси всегда говорил о младшембрате уклончиво, избегая отвечать на ее вопросы. Лорен подозревала,что ее отец чем-то обидел или в чем-то разочаровал Чесси. Оченьскрытный, дядя не рассказывал о своем прошлом. Холодок, которыйпоявлялся в его глазах, всегда удерживал Лорен от лишнихрасспросов.

Свернувшись калачиком и подложив под щеку ладонь, она тихопогрузилась в сон. Спала спокойно и проснулась, когда дневной светуже заливал комнату. Минуту она тихо лежала, затем зевнула ипотянулась. Потом умылась, оделась и спустилась вниз. В последнеевремя Чесси часто проводил утро в постели. Ему пошел уже шестьдесятседьмой год, и теперь, в связи с прогрессирующей болезнью, он берегсилы.

Войдя в кухню, она с удивлением услышала пение кипящего чайника.Соломон с улыбкой повернулся ей навстречу, и Лорен улыбнулась ему вответ:

— Рано же вы встаете!

— Жалко в такой день валяться в кровати.

Она выглянула в низенькое оконце. Соломон отодвинул красныеклетчатые занавески, и кухню залил солнечный свет. На траве ицветах еще сверкала роса, ярко-малиновые розы обвивались вокругдеревянной решетки, высоко подняли трепещущие головы алые маки, ихоттеняли кусты с гроздьями белой сирени. На одном кусте сидел дрозди оглядывал лужайку блестящим черным глазом в поисках насекомых.Небо над миром было ярко-синим.

— Прекрасный день, — согласилась она.

— Самый подходящий для пикника, — отозвался Соломон,засыпая в чайник заварку.

У Лорен глаза широко раскрылись.

— Для пикника?

— Давайте отправимся к старому кладбищу.

— А откуда вы о нем знаете? — спросила она,внимательно на него глядя.

— Лучше всех сохранившееся здесь кладбище. О немупоминается во всех путеводителях.

— Да? — Может быть, так оно и есть? Сама онавоспринимала эти древние захоронения как нечто обычное, но,возможно, в других местах их считают достопримечательностями,откуда ей знать? — Туда очень крутой подъем, —предупредила Лорен.

— Думаете, я дряхловат для таких подъемов? — спросилСоломон насмешливо.

— Мне кажется, я должна была вас предупредить. — Нащеках у нее появились ямочки. — Чего бы вы хотели на завтрак?Я, пожалуй, съем пару тостов с сыром и кетчупом.

— Тогда я тоже. И сварите вкрутую несколько яиц, мы возьмемих с собой, чтобы перекусить на природе.

Поев, они обшарили кладовую и маленький холодильник, добавили кяйцам холодного цыпленка, немного салата и фруктов, большой кусоксыра и вполне съедобное сухое печенье.

— Пойду скажу Чесси…

— Я уже сказал ему вчера вечером, — холодно заметилСоломон, удерживая ее за руку, чтобы она не упорхнула к своемудяде.

Лорен посмотрела на него удивленно.

— Дядя не возражал? — Так вот о чем они спорили.

— Он согласился, — сказал Соломон, не вдаваясь вподробности.

Они собрали всю провизию в старую плетеную корзину и понесли еевместе. Им нужно было пересечь местечко, чтобы выйти к полю, накотором начинался подъем на Винтовую гору. Из окна почты выглянуламиссис Фрейзер, с любопытством посмотрела на Соломона и помахалаЛорен.

— Мы должны зайти поздороваться, иначе она обидится, —сказала Лорен сдержанно.

На почте, в помещении которой миссис Фрейзер по совместительствуеще и держала маленький магазинчик, скучно пахло сургучом и свежейпобелкой. Хозяйка заведения за прилавком напоминала паука,поджидающего муху, но обижаться на нее было невозможно. Она виделавсе, что происходит на улице. Лорен подозревала, что где-то внутриэтой маленькой пухлой женщины был спрятан природный, как, например,у летучей мыши, радар. Она, казалось, способна была разузнать все окаждом жителе местечка, которых было около сотни. Всех их миссисФрейзер знала очень близко.