— Присяжные вынесли вердикт по делу штата Калифорния против Кэша Кроу, известного как «Убийца Ворон». Подсудимому предъявлены обвинения по тридцати четырём пунктам обвинения в умышленном убийстве первой степени. Двадцать пунктов обвинения в сексуальном насилии. Тридцать четыре пункта обвинения в применении пыток. Тридцать четыре пункта...

Голос продолжает и продолжает, но я не могу ни на чём сосредоточиться, потому что ковёр касается моих колен, и я падаю на пол. Из чьей-то груди вырывается рыдание, и оглядываясь, понимаю, что оно исходит от меня.

Я хочу к маме.

Я хочу к папе.

Ползу к дивану, используя его как рычаг, чтобы подняться. Я никогда больше не увижу своего отца. У меня были лишь краткие беседы с моей мамой о том, что означают эти различные обвинения, но я точно знаю, что только по одному обвинению в убийстве первой степени можно получить пожизненное заключение.

Папа будет заперт навсегда. Он умрёт там.

Я всхлипываю, встаю и, спотыкаясь, иду через всю квартиру в ванную. Вытирая лицо, толкаю дверь и включаю свет, но от открывшегося передо мной зрелища у меня перехватывает дыхание.

Моя мать смотрит на меня. Её глаза пусты и холодны, тело обнажено и в порезах.

Вода в ванне тёмно-тёмно-красная.

Её рука свисает над ванной, от запястья до локтя идут толстые, длинные порезы. На полу валяется острый нож, весь в красном. Покрытый её кровью.

Мои рыдания стихают, и меня охватывает оцепенение.

Я падаю на пол, вода и её кровь смешиваются на белом кафеле. Мои руки мгновенно покрываются кровью, пока я ползу по полу ванной. К листку бумаги, прикреплённом к закрытой крышке унитаза. Написано почерком мамы, хотя и неровным. Как будто она писала в спешке или была очень расстроена, когда писала это. Касаюсь пальцами влажных краёв и провожу пальцем по буквам, желая, чтобы частичка её души ожила, чтобы она дышала со страниц.

Я бросаю листок на пол и бросаюсь к маме, прижимая пальцы к её шее и надеясь, умоляя, чтобы она была ещё жива. Но её нет, и мне не следовало питать надежду, что мама жива.

Её больше нет.

Я снова смотрю на бумагу, сосредоточившись на словах.

Меня зовут Нэнси Кроу.

Я замужем за Кэшем Кроу.

Мою дочь зовут Рэйвен Кроу.

Она невиновна.

Пожалуйста, спасите её.

Нэнси.

Я хватаю листок, прижимая написанное её почерком к груди, и новый приступ рыданий вырывается у меня из груди. Сползаю вниз, на мокрый пол, и мои пижамные штаны мгновенно становятся влажными, когда я прижимаюсь головой к полу. В позе эмбриона позволяю словам мамы проникать в мою грудь, пока провожу свои последние минуты, часы, дни, сколько бы времени мне ни оставалось с ней. Я просто хочу, чтобы это было только для меня.

На это уходит два дня. Через два дня её коллеги позвонили в полицию, и копы приехали, чтобы проверить состояние здоровья. Когда ответа не последовало, управляющий квартирой впустил полицейских, и запах сразу же дал о себе знать.

Случилось что-то плохое.

Полицейские нашли меня на полу в ванной, всю в крови, обезвоженную, замёрзшую, голодную и обмочившуюся. Я провела несколько дней в больнице и в службе защиты детей, пока дело не было полностью закрыто. У меня никого не осталось. Мой отец был заперт, а моя мать не смогла вынести жизни без моего отца.

Пришлось немного покопаться, но они нашли сестру моей матери и её мужа в маленьком городке в штате Орегон. Через неделю меня забрали тётя Глория и дядя Джерри, пообещав, что они обо мне позаботятся.

Жаль, что, садясь в их машину, я не знала, что выхожу из одного ада и попадаю в другой.

Только этот будет намного, намного хуже.

Рэйвен

— Ты уверена, что с тобой всё будет в порядке? — спрашивает Каэлиан с водительского сиденья.

Смотрю на него, мой дом прямо по дороге. Я припарковалась в лесу, вдали от дома и посторонних глаз. Каэлиан забрал меня здесь раньше, прежде чем мы поехали в Калифорнию. Теперь, когда я вернулась и нахожусь на расстоянии вытянутой руки от своего дома, мне кажется, что всё вокруг наполнено злом, с которым я не уверена, готова ли иметь дело.

Но время пришло, и прошло слишком много времени с тех пор, как я ушла. Мне, по сути, уже сказали, что я не могу выходить из дома, но я пошла против их приказа и сделала то, что хотела. Ушла не на один день в библиотеку и не на несколько часов. Я ушла на целый день. И даже больше.

Я вернусь вся в крови, со смертью на руках, пахнущая сексом. Если раньше я не попала в ад, то теперь точно попаду.

Киваю. Что бы ни случилось, завтра я выйду оттуда, чтобы продолжить свой бой. Я больше не позволю им запирать меня в их метафорической камере. Если для этого придётся взять с собой Арию и больше никогда не возвращаться, значит, так тому и быть. Но я покончила с ними. Если сегодняшний день чему-то меня и научил, так это тому, что я устала слушать всех подряд. Мне надоело быть под контролем зла.

Я сама выбираю свой путь.

На хрен злое прошлое моего отца. К чёрту тётю и дядю. К хренам подражателя. На хер их всех.

Каэлиан многому научил меня за то время, что мы провели вместе. Но самое главное, я могу принять эту манию внутри себя, и мне необязательно быть самой себе злейшим врагом.

Я могу быть собой, сумасшедшей и всё такое. И могу наслаждаться каждой долбанной секундой этого.

Я наклоняюсь и быстро целую его.

— Со мной всё будет хорошо. Увидимся завтра в «Инферно».

Я тянусь к дверной ручке, но в последний момент Каэлиан хватает меня за руку и притягивает обратно к себе.

— Это чертовски херовый поцелуй, Рэйвен, — говорит Каэлиан за мгновение до того, как его рот прижимается к моему: пухлые губы и острые зубы сталкиваются в схватке с тревогой. Я чувствую это в нём. Каэлиан не знает, что произойдёт, и это его не устраивает. Он хочет защитить меня и предотвратить то, что неизбежно произойдёт, но парень не может управлять судьбой.

И я думаю, что это его самая тяжёлая битва.

Я откидываюсь назад, затаив дыхание и чувствуя головокружение от его властных губ. Слегка улыбаюсь Каэлиану, выскальзываю из его «БМВ» и сажусь в свою машину. Затем завожу её, и он ждёт, пока я выеду из леса, прежде чем отъехать и направиться домой.

Время встретить музыку судьбы.

Сворачиваю на главную дорогу и быстро выезжаю на нашу длинную подъездную аллею. Свет выключен, и мне должно быть легче от мысли, что они, возможно, заснули, полностью забыв обо мне и моих недостатках, но я знаю, что это не так.

Как будто весь дом замер и ждёт, когда разверзнется ад. Я подъезжаю к машине тёти Глории, выключаю фары и глушу мотор. Мгновение сижу, слушая стрекотание сверчков на улице и наблюдая за ночными светлячками, кружащими в воздухе.

Глубоко вздохнув, убираю телефон в карман и выхожу на улицу. Гравий скрипит под моими ботинками, и я поднимаюсь по ступенькам крыльца, делая глубокий вдох, прежде чем вставить ключ в замок. Ощущение зловещее, когда раздаётся громкий щелчок, отпирающий дверь.

Я медленно открываю дверь, едва в состоянии что-либо разглядеть. В доме царит кромешная тьма, не горит ни один светильник. Но дом не кажется пустым.

Он странно... полон.

Я снимаю обувь, вешаю ключ на крючок на стене и вхожу внутрь. Моё сердце бешено колотится в груди. И я прерывисто выдыхаю. Затем оглядываюсь по сторонам, испытывая неприятное ощущение, что за мной наблюдают, но никого не вижу. Никого.

— Эй? — шепчу я, надеясь, что это Ария, и она пришла предупредить меня о том, в каком настроении находятся мои тётя и дядя.

Но мне никто не отвечает.

По коже бегут мурашки, и я бросаюсь к лестнице, когда из темноты появляется тень.

Блядь.

— Ах ты, маленькая шлюха, — рявкает тётя Глория с тяжёлой сковородой в руке.

У меня от шока расширяются глаза, когда она поднимает руку, готовая ударить меня по голове. Я бросаюсь наутёк, но тут меня обхватывают руки, и, подняв голову, вижу, что это дядя Джерри удерживает меня на месте.

— Время покаяться, Рэйвен, — говорит дядя, подталкивая меня к тёте Глории как раз в тот момент, когда она опускает руку, и дно сковороды касается моего лба.

Всё погружается во тьму.

Приоткрываю глаза, и чувствую, как лоб пульсирует. Я открываю глаза и вижу флуоресцентный свет надо мной. Касаюсь рукой лба. Чувствую неприятную, болезненную шишку между глаз.

Там, где тётя Глория ударила меня.

Я шиплю сквозь зубы.

— Зашибись.

Я сажусь, и мои глаза расширяются, когда вижу, что снова нахожусь в подвале. Обнажённая. Ни на мне, ни в камере со мной нет ни клочка одежды.

Мой рот наполняется желчью при мысли о том, как мои тётя и дядя раздевают меня, глядя на моё обнажённое тело. Испытующий взгляд дяди и его изучающие пальцы.

Я прочищаю горло, мой желудок сжимается от отвращения.

Я прижимаю руки к телу и понимаю, что мои запястья и лодыжки скованы. Кроме того, обычно меня приковывают не здесь. Длинная тяжёлая цепь тянется из моей импровизированной камеры, прикреплённая к цементному полу подвала.

Как будто они передвинули вещи и создали что-то вроде тюремной камеры в углу подвала. С двух сторон меня окружают решётки, с двух других — кирпичные стены.

Здесь больше ничего нет. Здесь нет никого, кто мог бы меня спасти. Надо мной нет ничего, кроме лампы, более яркой, чем в кабинете врача, что делает невозможным ощущение комфорта внизу. Я делаю шаг вперёд, надавливая на прутья, которые тянутся от потолка до пола. И те не двигаются с места. Они надёжно закреплены.

Я дёргаю за цепи, и они лязгают о металлические прутья камеры, но в остальном не двигаются. Как будто они... планировали это. Как будто они всегда знали, что я окажусь здесь в ловушке, обнажённая и одинокая.

Я сажусь у стены, подтягивая колени к груди и обхватывая их руками. Интересно, как долго они будут держать меня здесь на этот раз. Будет ли Каэлиан интересоваться, где я? Будет ли он искать меня?

Убьют ли меня тётя и дядя на этот раз? Неужели на этом всё закончится?