Здесь царит атмосфера, вызывающая одновременно клаустрофобию и эйфорию.

Я иду на шум, шурша подошвами ног по влажному гравию, и когда добираюсь до главной зоны, узкий, неглубокий туннель становится шире. Здесь нет ни столов, ни бара, ни даже гребаных стульев. Ты стоишь, это твой единственный вариант.

Я пробираюсь через затемненный зал к свету, увидев меня, толпа приходит в неистовство. За последние несколько месяцев моя популярность только выросла. Отведя взгляд, прохожу через заднюю часть зала и чувствую, как Корган хлопает меня по плечу.

— Есть вопросы? — спрашивает он, уже зная, что у меня их нет.

Напрягаюсь, когда его рука касается моей кожи. Прикосновения — это то, от чего я съеживаюсь. Корган это знает, но он нормальный, и для него прикосновения — вторая натура. Для меня прикосновения — табу, запрет. Это сродни паукам, ползающим по моей коже.

Я ненавижу это.

Его это не беспокоит. Он знает о моей неспособности заботиться о ком-либо, кроме моей кузины. Она — единственный человек, который может вырвать у меня хоть каплю эмоций. Все остальные, даже Корган, не имеют значения. Это не значит, что он мне не нравится. Я бы перерезала горло тому, кто посмел бы ему угрожать. Когда речь заходит о Коргане, я испытываю странную... нежность, но дальше этого дело никогда не заходит.

Он — это он, а я — это я.

Я качаю головой и вырываюсь из его объятий. Не хочу знать о своем противнике. Меня не волнует история его жизни, есть ли у него семья или он бездомный. Мне все равно. Я лучше пойду в бой вслепую. Я против него. Давайте оставим человечность за пределами «Инферно». Знаю, кому-то хочется знать каждую деталь. Рост, вес, статистика, где, блядь, он родился и когда. Я не хочу знать. Никаких подробностей.

Поднырнув под канат, немного приподнимаю верхний ряд, чтобы он не зацепился за мои волосы. От многократных попыток отмыть кровь грубый мат ринга окрасился в коричневый цвет. Сейчас это просто обесцвеченный светло-серый с коричневым мат.

Слышу, как стучит в ушах мое сердце, и меня охватывает радостное возбуждение. Я уже несколько дней жду следующего боя. Выход из дома — это всегда битва. Все... непросто. Но я здесь, и наконец-то снова могу быть собой.

Я верчу головой из стороны в сторону, слушая бесконечный треск. Слышу, как мое имя выкрикивают снова и снова. Скандирование. Аплодисменты. Они хотят меня подбодрить, но я заглушаю голоса и сосредотачиваюсь на настоящем.

Я нахожусь в том месте, где мне не нужно скрывать свою сущность. Где могу быть собой и не беспокоиться об осуждении или страхе сорваться. Здесь приветствуется взрываться и выплескивать ярость на оппоненте. Они процветают на этом дерьме. Однако, убираясь отсюда, я должна спрятать свое безумие и притвориться милой, застенчивой Рэйвен, какой меня хотят видеть тетя и дядя.

Мое имя эхом разносится по подполью, и я закрываю глаза, желая отгородиться от всего этого. У меня нет боевого имени. Здесь его ни у кого нет. Это просто постоянное «Рэйвен, Рэйвен», выкрикиваемое из глубины легких.

Глухой удар, эхом отдающийся под моими ногами, предупреждает меня о моем противнике. Я едва удостаиваю его взглядом, сжимая и разжимая костяшки пальцев. Просто по его ногам могу сказать, что он крупный парень. Я достаточно опытна и, вероятно, психопатка, но определяю его вес по шагам. Предполагаю, что в нем где-то около двухсот фунтов, плюс-минус несколько гамбургеров. Он не кажется слишком высоким, может, около пяти футов десяти дюймов или около того. У меня были противники пониже. Бывали и повыше.

Диктора нет. Нет колокола. Ничего, что могло бы оповестить нас о начале боя. На самом деле никаких правил не существует. Когда твой противник повержен, ты можешь проявить достаточно человечности, чтобы уйти, или продолжать до тех пор, пока он не испустит последний вздох.

Я знаю, каковы ставки. Знаю, чем рискую, раз за разом выходя на этот ринг. И могу выйти против кого-то, кто еще более ебанутый, чем я. Но я еще не проиграла ни одного боя, так что считаю свои гребаные звезды.

Когда крики стихают, я наконец поднимаю взгляд и вижу мужчину с короткими волосами и легкой щетиной. У него злобное лицо и рыхлый живот. Его левую руку и правую ногу украшают татуировки — племенные линии и вихри, которые выглядят настолько хаотично, что у меня кружится голова.

Мужчина сжимает челюсти, и я знаю, что он не в восторге от того, что дерется с девушкой. Он не обеспокоен, потому что если так, то это будет дерьмовый бой. С меня достаточно таких. Они отказываются наносить удары, что только еще больше меня злит. Просто деритесь, мать вашу. Вы за этим сюда пришли.

Люди такие чертовы слабаки.

Он поднимает руки, сжимает пальцы и готовится к бою. Я тоже вскидываю руки, и это молчаливый сигнал «Вперед». У меня в ушах звенит воображаемый колокольчик, и мы начинаем.

Парень подпрыгивает на пальцах, скользя в левую часть ринга. Я иду направо, перекрещивая ноги, расхаживая взад-вперед. Я меньше играю и больше готова просто ударить его по лицу. Но мужчина не хочет делать шаг вперед, судя по тому, как он переминается с ноги на ногу.

Мы танцуем этот танец, пока он наконец не делает шаг вперед. Одно движение левой ногой — и его слабость очевидна. Парень слегка сгибает правую руку, готовый замахнуться левой. Я поднимаю ногу и бью его в селезенку. Парень издает низкий стон, сгибаясь всего на мгновение. Я делаю шаг вперед, нанося удар прямо в его жилистую шею. Я вижу, как его склоненная голова замирает, а глаза пылают, глядя на меня.

Теперь он зол.

Парень вытягивается во весь рост, возвышаясь над моими пятью футами и двумя дюймами. Он бьет меня в грудь, и, клянусь, если бы я была нормальным человеком, все мое тело разлетелось бы на куски. Останется синяк, но синяки заживают. Меня это вполне устраивает.

Он быстро шагает ко мне, готовый сбросить меня со счетов. Но я ожидаю этого и уклоняюсь от удара, проскользнув под его рукой и оказавшись у него за спиной. Его спина вздымается от разочарования. И я бью его по почкам и ногой под колени, отчего у него подгибаются ноги. Парень падает на колени и готов мгновенно подняться, но я прыгаю ему на спину. Рукой обхватываю его шею и сильно давлю, перекрыв ему кислород.

Он замахивается рукой назад, ударяя меня по голове. От этого я только крепче обхватываю его шею. Это самая сложная часть. Грань между тем, чтобы перекрыть кровообращение, чтобы они только потеряли сознание, и тем, чтобы их убить. Я могу сделать одно из двух. Я могу сделать и то, и другое.

Сегодня я выбираю для него жизнь.

Я приближаюсь к точке давления, мою голову сотрясают его удары, но они становятся слабее по мере того, как он теряет сознание. Парень снова поднимается, чтобы меня ударить, но его рука останавливается на полпути и падает, а он проигрывает бой. Парень падает вперед, и я выставляю вперед руки, чтобы не упасть.

Толпа сходит с ума. Я не одариваю их ни взглядом, ни каплей благодарности, просто скатываюсь с него, встаю четвереньки и трясу головой. Своими огромными кулаками ублюдок мог бы устроить мне сотрясение мозга, но я не чувствую никаких признаков, по крайней мере пока, так что, думаю, я в порядке.

Я встаю и направляюсь к задней части ринга, когда мой противник начинает шевелиться. Парень знает, что его бой окончен, и я чувствую вибрацию от того, что он идет в противоположном направлении.

Корган встречает меня с бутылкой воды. Я вырываю ее из его рук, откупориваю крышку и проглатываю половину.

— Ты чертовски хорошо справилась, Рэйвен! Твои удары на высоте!

Я киваю, одарив его слабой улыбкой, только потому, что именно Корган научил меня всему, что мне нужно знать.

— Спасибо, Корган. Я это ценю.

— Увидимся в спортзале? — Корган терпеливо ждет моего ответа, и я быстро киваю ему, прежде чем направиться обратно к шкафчикам. Назад в тишину и в темноту.

На сегодня с меня достаточно.

Наконец-то я чувствую себя собой. Но это только временно. Как только я снова надену свою одежду, снова превращусь в Рэйвен Эббот в ее респектабельном наряде и поведении, снова перестану нормально дышать и чувствовать себя собой.

Двадцатиминутная поездка домой не должна быть такой ужасной. Но она именно такая. Каждая миля, проходящая от города до леса, мучительна. За каждым поворотом я оставляю частичку себя. Оставляю настоящую себя в раздевалке и разглаживаю свое лицо, становясь самозванкой, которую начинаю ненавидеть. Единственная причина, по которой я продолжаю возвращаться в ненавистное мне место — это моя кузина.

Ария.

Она помогает мне жить. В мире, в котором на каждом шагу обман, именно моя кузина удерживает во мне нить света.

Она и есть мой свет.

Она — единственное, что не дает мне окончательно его потерять. Ария всего на несколько месяцев младше меня, ей скоро исполнится семнадцать. Она мной восхищается и в то же время является моей лучшей подругой. Я говорю ей, что я последний человек, которого ей следует воспринимать как образец для подражания. Я — то, с чем ей нужно бороться. «Посмотри на меня и пойми, что вот кем ты не должна быть. Стремись бороться против зерна».

Но Ария этого не видит. Она не видит тьмы в свете. Не видит зла в моих глазах и яда в моем сердце. За это я люблю Арию и за это же ненавижу.

Я не хочу, чтобы она была хоть в чем-то похожа на меня.

С другой стороны, знаю, что ее родители сделали бы все возможное, чтобы держать меня взаперти в подвале. Изолировать меня от всего мира и молиться за меня день и ночь. Они борются с неизбежным. Притворяются, что я одна из них. Закрывают глаза и делают вид, что могут спасти меня от того, кем я стану.

Они не знают, что уже слишком поздно. День, когда я родилась, стал днем моего проклятия. Я стала той, кем стала.

Это невозможно остановить, как бы сильно они ни желали обратного.