Когда Каэлиан запихивает тело внутрь, я замечаю, что его багажник уже выстлан брезентом. Он накрывает тело брезентом, прежде чем нажать на кнопку, и дверца опускается, закрываясь с тихим жужжанием и щелчком.

Его тёмные глаза останавливаются на мне.

— Садись.

Я сжимаю челюсти, прищуриваю глаза и обхожу машину сбоку. Он ведёт себя со мной как мудак без всякой причины. Каэлиан не понимает. Услышав о моем отце от Арии, а потом как эта тварь пиздела, я просто... сорвалась.

Но его, блядь, не волнует, как и почему; он едва удостаивает меня взглядом.

Моё лицо болит от того, что я так сильно сжимаю челюсти, глаза слезятся, когда сажусь в машину. Я не отрываю взгляда от окна, пока он выезжает с парковки на улицы Портленда.

Мой отец... ушёл навсегда. Как он мог оставить меня с таким количеством неясностей? Как мог умереть, когда за мной кто-то охотится? Как мог оставить меня, не сказав, что это будет в последний раз? В самый последний раз.

Он знал, и даже не смог мне сказать.

Я всхлипываю, вытирая слезу, прежде чем она успевает скатиться по моей щеке.

Машина быстро сворачивает влево, мой взгляд прикован к лесу вокруг нас. Сколько времени прошло с тех пор, как мы проехали Портленд и уже оказались в лесу на окраине города?

Рука Каэлиана накрывает мой затылок, и он притягивает меня к себе, пока наши глаза не встречаются.

— Почему ты плачешь?

Я открываю рот, но из него не выходит ничего, кроме тихого вздоха.

Его глаза сужаются в щёлочки.

— Что, на хрен, произошло?

На этот раз у меня текут слёзы, и я собираюсь вытереть их, но Каэлиан бьёт меня по рукам.

— Прекрати. Твои эмоции — это часть тебя. Скрывай их только тогда, когда тебе это нужно. Прямо сейчас, ты должна рассказать мне, что, чёрт возьми, произошло.

— Мой отец умер, — шепчу эти слова, и каждая буква, гласная и согласная отдаются мучительной болью на моем языке. Кажется, что слова вырывают из меня, и теперь в моей груди зияет рана, которую я не могу закрыть простым пластырем.

— Мой отец мёртв! — кричу, наклоняясь, пока не ударяюсь головой о грудь Каэлиана. Боль разрывает мою душу, и я испытываю такие мучения, каких никогда раньше не испытывала.

Я чувствую... чувствую, что осталась одна.

Я так, так одинока.

Каэлиан сжимает мой затылок, и прижимает мою голову к своей груди, его сердце бьётся медленно, ровно, успокаивающе, сильно.

Он — всё.

А я — ничто.

Мои гортанные крики эхом разносятся по машине, превращаясь в болезненные вопли. Каэлиан молчит, и я не знаю, сказал бы он что-нибудь, даже если бы ему было что сказать.

Трудно что-либо делать, когда чувствуешь, что потеряла всё.

Трудно существовать.

Трудно дышать.

Моё лицо немеет от боли в сердце, и я чувствую, что моя душа покидает моё тело, и я всего лишь пустая оболочка, которая трескается и рассыпается невесомой пылью.

Я понятия не имею, сколько проходит времени. Это могут быть секунды, или минуты, или часы, насколько я знаю. Но, в конце концов, Каэлиан запрокидывает мою голову, и в его глазах таится смесь, которая поглотит меня, если буду смотреть на неё слишком долго.

Каэлиан прикладывает большие пальцы под глаза и вытирает мои мокрые от слёз щёки.

— Пора позаботиться о теле.

Он отпускает меня, выходит из машины и оставляет дверцу открытой. Каэлиан даёт мне возможность выбора. Я могу принять участие, или он позаботится об этом за меня.

Странное ощущение в груди: что-то среднее между ничем и всем сразу. Онемение и боль сталкиваются в сильнейшей буре, которая заставляет меня думать, что я могла бы взлететь, если бы мне дали шанс.

Я выскальзываю из машины, наблюдая, как Каэлиан вытаскивает её мёртвое тело из уже открытого багажника. Тело Трины выглядит мокрым, кровь полностью пропитала одежду. Но Каэлиан поднимает тело с лёгкостью, и мне противно смотреть, что она в его объятиях. Ненавижу за то, что сучка говорила о нём, и то, как Трина будет упокоена, — что он положит её туда.

Ненавижу, что последнее прикосновение к её коже, пока она находится под открытым небом, — это его руки. Ненавижу, что она чувствует его сердце и тепло его кожи. Я ненавижу всё это.

Ненавижу её.

Ненавижу... всё.

Я бросаюсь вперёд, хватаюсь пальцами за ткань её рубашки и тяну, пока тело не выскальзывает из его рук, падая на твёрдую землю.

— Какого хрена?

Я выставляю ногу вперёд и бью её в лицо. Я слышу, как хрустит кость, и предполагаю, что от силы моего удара у неё сломался позвоночник.

— Рэйвен! Какого хера ты творишь? — Каэлиан делает шаг в мою сторону, отталкивая меня с дороги.

Я впиваюсь ногтями в руки Трины.

— Не трогай её, — рычу я.

Каэлиан моргает, глядя на меня.

— Это мёртвое тело.

Он снова делает шаг к ней, но я взмахиваю кулаком и бью Каэлиана в плечо.

— Держись от неё подальше, мать твою!

Я чувствую, что хватаюсь за соломинку, чтобы не рехнуться. Словно теряю последние остатки человечности, которые у меня ещё оставались.

Того, что от меня осталось, больше нет.

Пришло время. Я такая, какой должна была быть.

Теперь я такая.

Я потеряла себя полностью.

Я убийца. Я чувствую себя настоящим маньяком.

— Я пытаюсь разобраться с твоим ёбаным бардаком, Рэйвен. Какого хрена ты делаешь? Хочешь, чтобы я ушёл? Я позволю тебе вырыть яму и избавиться от тела самостоятельно. Хочешь, чтобы тебя поймали? Оставь её задницу здесь. В данный момент ты могла бы оставить её в туалете в «Инферно», и у тебя было бы больше шансов выйти сухой из воды. Хочешь делать это дерьмо сама? Отлично.

Каэлиан вытирает руки о грязные штаны, готовый уйти.

Готовый бросить меня.

Оставить меня... одну.

— Нет! Остановись! — кричу я, мой голос эхом разносится по лесу.

Каэлиан останавливается, напрягаясь телом, когда смотрит на меня.

— Какого хрена тебе от меня надо, Рэйвен? Чего ты хочешь? Я не понимаю твоих эмоций. Они мне чертовски чужды, так что не проси меня разгадывать твою головоломку.

Моё сердце чуть не выпрыгивает из груди. Я перевожу взгляд с Трины на Каэлиана, затем останавливаюсь на нём.

— Она говорила о тебе в сортире. Хотела прикоснуться к тебе, поцеловать тебя и... блядь. Я сорвалась. Я, блядь, сорвалась, ясно? И не хочу, чтобы ты был последним, кто прикоснулся к её развратной заднице!

Каэлиан пристально смотрит на меня мгновение, затем поворачивается ко мне спиной и идёт к своей открытой машине.

— Куда ты собрался? — завываю я.

Каэлиан роется внутри, вытаскивая лопату, спрятанную за брезентом. Он подходит к дереву и начинает копать, не говоря мне ни слова. Я наблюдаю, как тот разгребает ветки и сосновые иголки. Некоторое время Каэлиан копает яму, широкую и глубокую.

Он уже копал ямы для трупов. Он уже хоронил мёртвых.

Солнце, наконец, садится, и единственным источником света остаётся луна, которая всё ещё висит над нами в чистом небе. Меня не было намного дольше, чем следовало. Ария, наверное, скучает по мне, гадая, где я и всё ли со мной в порядке. Я понятия не имею, что делают мои тётя и дядя, но, взглянув на свою окровавленную одежду, понимаю, что когда войду в свой дом, столкнусь лицом к лицу с дьяволом.

Каэлиан выпрыгивает из ямы и смотрит на меня сверху вниз.

— Положи её туда.

Он не трогает её.

Каэлиан уважает мои желания.

Я подскакиваю, хватаю Трину за руки и затаскиваю в яму.

Шлёп.

Она падает в глубину с неуклюжим облачком грязи.

Каэлиан тут же принимается за работу: сгребает грязь и без раздумий засыпает тело сверху. Он такой отстранённый, такой равнодушный к ней и ко всей ситуации в целом. Его не пугает смерть. Каэлиан живёт ради неё.

Когда яма засыпана, Каэлиан прикрывает её, чтобы всё выглядело естественно. В воздухе веет прохладой, и я понимаю, что времени у меня больше нет. Мне нужно попасть домой.

Он бросает лопату прямо в грязь и смотрит на меня. Взгляд, который говорит, что я этого не выдержу. Чего бы Каэлиан от меня ни хотел, это разобьёт мою и без того хрупкую душу вдребезги. Пот стекает по его виску, волосы вокруг ушей влажные, а я дрожу от холода.

Он направляется ко мне.

— Остановись, — требую я, поднимая руку.

Каэлиан не слушает.

Он продолжает идти ко мне, и в тот момент, когда Каэлиан уже почти достиг меня, я бросаюсь наутёк. Бегу к машине так быстро, как только могу, но Каэлиан быстрее, и всего через несколько шагов настигает меня, обхватывает рукой за талию и прижимает к машине.

— Пожалуйста, я не могу. Мне нужно домой, — всхлипываю я.

Он дышит мне в ухо, и это свирепое рычание отдаётся вибрацией во всей моей груди.

— Тебе следовало подумать об этом до того, как твоя ревность взяла над тобой верх.

Каэлиан наклоняется вперёд, выдёргивает прядь волос из моего хвостика и накручивает её себе на палец.

— Хорошо, что ревность тебе идёт. Ты выглядишь чертовски сексуально с огнём и яростью в глазах.

Я пристально смотрю на него.

— Я не ревную.

Каэлиан кладёт руку мне на шею. Сжимает её, прижимая вплотную к машине.

— Ревность тебе идёт. Ложь — нет, я чувствую запах любой лжи. Каждый раз. Не делай этого снова, или будут последствия.

Я сглатываю, тяжело дыша через нос, и слегка киваю ему.

— Смерть меня не волнует, а вот то, что ты бесчинствуешь и убиваешь всех, кто попадается тебе на пути, — да. — Он тянется к поясу моих леггинсов и стягивает их с моей задницы, пока они не оказываются на бёдрах. — Ты — котёнок. Дикое, молодое, чертовски безумное животное, не знающее границ. Которое не понимает правил.

Каэлиан пальцами проникает в меня, острая боль длится всего мгновение, пока он не погружает средний палец в меня до конца.

— Правило номер один: никогда не выставляй себя напоказ. Кивни, если поняла меня.

Я киваю, его пальцы медленно погружаются в меня и выходят из меня. Снова и снова, пока у меня не подкашиваются колени и во мне не остаётся ни капли сил.

— Сегодня ты нарушила первое правило. Ты выставила себя напоказ почти сотням людей, сделав глупую ошибку, совершив публичное убийство. Это самая идиотская, безрассудная идея, которая когда-либо приходила тебе в голову.