Солдаты порой боялись прослыть трусом больше, чем смерти. Социальный страх смягчал экзистенциальный страх, как мы видели в Гражданской войне в США. Сомнения возникали в условиях войны с высокой смертностью, когда первичные группы распадались с приходом неизвестных новобранцев, как это было в Гражданской войне и среди американских морских пехотинцев на Окинаве. Особенно это было характерно для немецкой армии на Восточном фронте во Второй мировой войне. И все же эти немцы продолжали сражаться и умирать до самого конца, отброшенные даже к воротам Берлина. Бартов считает, что это противоречит теории приятельства, тем более что вермахт изначально комплектовался по местному принципу, что поначалу усиливало приятельские отношения. Однако для Штауфера и его сослуживцев долгосрочные дружеские отношения не имели особого значения. Именно их взаимозависимость в бою порождала близость. Чарльз Москос отмечает: "Интенсивность первично-групповых связей, о которых так часто сообщают в боевых подразделениях, лучше всего рассматривать как обязательную необходимость, вызванную непосредственными обстоятельствами жизни и смерти". Парень рядом с тобой прикрывал твою спину, снимал напряжение черным юмором, весело ругался, врал за тебя, если ты не подчинился приказу или убил гражданского, заботился о тебе, если ты был ранен, а если ты умер, он отправил бы твое личное имущество твоей семье. Взаимность в жизни и смерти порождала сильную близость, которую некоторые называли любовью. Новобранцы быстро становились приятелями. Это было необходимо, иначе они погибали. Солдат, независимо от его преданности делу или послушания приказам, ставил перед собой главную цель - остаться в живых. Этого нельзя было добиться без своей основной группы.

Стауффер и его коллеги также попытались выяснить, насколько важны были приятели. В 1944 г. они спросили у пехотинцев, сражавшихся в Европе, что заставляет их идти вперед. Самым распространенным ответом было стремление выполнить задание или закончить войну (44%). На втором месте - стремление не подвести своих товарищей (14%), далее следуют мысли о доме и близких (10%), чувство долга и самоуважения (9%). Идеологические мотивы, такие как неприкрытый патриотизм, составили всего 5%. Выполнение задачи, долг и самоуважение можно объединить в неявное патриотическое чувство институционализированного морального долга, которое является скрытой идеологией для двух третей солдат. По мнению Эдварда Шилса, моральный дух в малых группах предполагает "набор обобщенных моральных предрасположенностей или чувство обязательства... некоторую степень идентификации с коллективом и некоторое чувство обобщенного обязательства и готовность признать законность его требований в многочисленных конкретных ситуациях. . . . Солдаты, которые в первую очередь думали о том, чтобы выполнить задание, должны были в какой-то мере признавать законность "задания" и чувствовать себя обязанными его выполнить"

Ощущение выполненного долга позволяло сосредоточиться на каждой задаче, стоящей перед солдатом, на каждом участке местности, на каждом движении, на каждой последовательности стрельбы, на каждой мелочи ритуала. Все вместе они могли частично перекрыть окружающий хаос и ужас. На протяжении большей части войны большинство немецких солдат, вероятно, действовали лучше, чем большинство американских, но все должно было измениться. Питер Мансур и Роберт Раш изучали бои американской пехоты в Бельгии в ноябре 1944 года с высокой потерей личного состава. Потери в полку Раша составили 87% от его первоначальной численности. Оба они согласны с Бартовым в том, что такие потери привели к краху системы "приятелей", но, по их словам, тем не менее, солдаты мрачно держались, сосредоточившись на выполнении задач каждый час каждого дня, чему способствовало осознание того, что они продвигаются в Германию, скоро выиграют войну и вернутся домой. Немцам, привыкшим к наступательным успехам , не хватало уверенности в обороне при отступлении, и в итоге они, а не американцы, потерпели поражение. Контекст сражения имеет значение.

Американские солдаты разделяли табу на патриотизм с развевающимися флагами. Они заявляли, что подобную "чушь" несут гражданские, не знающие реалий войны. Им было неприятно воспринимать гражданские представления о "героизме", зная о собственном несовершенном поведении. Им не нравилось иметь "героев" в качестве товарищей, поскольку их бросающаяся в глаза храбрость притягивала вражеский огонь, как магнит, ко всей группе. У большинства американских солдат была "негласная и довольно глубокая убежденность в том, что мы на правильной стороне и что война, раз уж мы в нее вступили, была необходима". Эта институционализированная идеология была важна для союзных войск, как и в начале войны во Вьетнаме. Солдаты не были так преданы своему делу, если считали войну несправедливой или невыигрышной, как это было характерно для поздних этапов войны во Вьетнаме.

Моральный дух не может поддерживаться вечно. Приходилось учиться. Многим новичкам поначалу было трудно убить хорошо видимого противника, но они почти всегда стреляли, а потом привыкали. Они становились "боеспособными", эффективно выполняющими свой долг солдатами примерно через десять дней боя, а на пике эффективности - примерно через двадцать пять дней. Но бой продолжался и продолжался. Хотя исторические сражения зачастую приносили не меньше потерь, чем современные, но длились они гораздо меньше - несколько часов, максимум день-два. Затем оставался долгий период до следующего сражения. Солдатам приходилось готовиться к одному-единственному травмирующему событию. В отличие от этого, современные сражения шли долго, а их исход оставался неопределенным. Под воздействием постоянного стресса солдаты падали духом. Примерно после сорока дней боя они были эмоционально разбиты, не высовывались и делали минимум. Патрули залегали в безопасных местах, заявлялись мнимые засады, росла заболеваемость и количество саморанений. Эффективность походного цикла сохранялась, по разным оценкам, до 140, 180 или 200 дней, но затем солдат испытывал острый невроз, становился настолько нечувствительным к обстрелам, чрезмерно осторожным и нервным, что терял работоспособность.

Среди британских потерь во Второй мировой войне 10-20%, по мнению властей, имели психические расстройства. Многие солдаты, находившиеся в условиях непрерывных боевых действий, практически выходили из строя. Американские военные психиатры говорили о солдате: «Психические дефекты стали настолько крайними, что на него нельзя было рассчитывать при передаче словесного приказа. Он оставался в своем окопе или рядом с ним, а во время острых действий практически не принимал участия, постоянно дрожа». Тем не менее, большинство солдат снизили свою самоотдачу, стали меньше рисковать и страдать. Более крайним показателем нежелания воевать является дезертирство, хотя на него сильно влияет то, где находится солдат - вблизи или вдали от дома. Уровень дезертирства во время Второй мировой войны в основном составлял 5-6%, что является низким показателем для большинства войн и ниже, чем в мирное время, поскольку солдаты находились за границей. В 1944 г. уровень дезертирства в немецкой армии быстро вырос до 21%, что объяснялось не только деморализацией в конце войны, но и тем, что солдаты, ушедшие в отпуск, просто не возвращались.

Смертоносность оружия привела к тому, что солдаты больше не стояли в массовых колоннах и шеренгах. В этом случае они были бы мгновенно уничтожены. Они рассредоточились в укрытиях по полю боя. «Там, где эффективный солдат на линейном поле боя должен был быть автоматом, эффективный солдат на рассредоточенном поле боя должен был быть автономным». Военная подготовка включала меньше тренировок и больше внимания уделялось выполнению задач, как рекомендовали Маршалл и Стауффер. Каждому подразделению ставится задача, каждый солдат обучается выполнять подзадачи в рамках этой задачи. Солдат учат, что для выживания бойцы подразделения нуждаются друг в друге для выполнения своих задач, что официально поощряет систему приятелей. Солдатам вбивают в голову, что если они будут сосредоточены на выполнении задачи, то, скорее всего, выживут. Солдаты успокаиваются, если чувствуют, что могут контролировать свое выживание. Однако после длительного пребывания в боевых условиях солдату может показаться, что он не может этого сделать. Тогда он теряет ориентацию на выполнение задачи, и его моральный дух падает.

Летчики-истребители: Вторая мировая война и Корея

Больше доказательств дают летчики-истребители времен Второй мировой войны. Я добавляю летчиков в Корее, потому что их опыт был схож, и многие из них также летали во Второй мировой войне. Летчики-истребители интересны тем, что, в отличие от пехоты, они автономны, они одни в небе. Даже в стандартных четырехсамолетных формациях четыре пилота должны были принимать решения в доли секунды. В Корейской войне бои были еще быстрее, поскольку это была первая война с участием реактивных самолетов, американских F-86 Sabre против МиГ-15.

В убийстве было большое неравенство. Лишь несколько летчиков сбивали большую часть противника. Асы, сбившие пять и более самолетов противника, составляли всего 5% от общего числа американских летчиков-истребителей, однако они сбили от 37 до 68% самолетов противника, причем это число варьировалось в зависимости от театра военных действий. Семьдесят пять процентов летчиков вообще не имели ни одного сбитого самолета. Британские данные по Битве за Британию не столь искажены: 39% летчиков сбили хотя бы один вражеский самолет, 15% - более одного, а 8% были признаны асами, сбив пять и более самолетов. Коллинз полагает, что это подтверждает аргументы Маршалла по поводу отказа от стрельбы и, возможно, моральных устоев.