Тогда государь подумал, что раз уж госпожу Цзян призвал Мужун Чуи, тогда можно передать Гу Мана ему.

Мужун Чуи ответил одним словом:

— Дорого.

Император был разгневан. Из двух семей, к которым он обратился за поддержкой в решении этого деликатного вопроса, одна торговала лекарствами и ядами, а вторая — артефактами и оружием, обе были богатейшими кланами в Чунхуа и обе наотрез отказывались забрать к себе Гу Мана, не желая ввязываться в противостояние между князьями Ваншу и Сихэ. Так что, в конце концов, ему пришлось самому решать эту дурацкую задачу, выбирая, кого ему в итоге оскорбить отказом.

После тщательного и всестороннего рассмотрения этого вопроса государь, наконец, издал указ, разрешающий Мо Си забрать «этого человека» в свою резиденцию, так что «алтарный зверь», наконец-то, мог переехать в новое логово.

После этого Мо Си отправился в резиденцию Юэ, чтобы забрать его.

Прибыв на место, он увидел Мужун Чуи, который, заложив руку за спину, стоял у колодца и задумчиво рассматривал опавшие цветы. Белоснежный наряд этого человека был подобен отраженному лунному свету, весь облик являл собой воплощение благородства и элегантности, однако выражение лица было лишено даже намека на душевную теплоту.

Бросив на Мо Си один короткий взгляд, он не продемонстрировал никаких особых эмоций и сразу перешел к делу:

— Тот человек в спальне восточного крыла.

Мо Си кивнул в знак благодарности и уже собирался направиться в указанном направлении, но был остановлен Мужун Чуи:

— Князь Сихэ, подождите.

— В чем дело?

Немного поколебавшись, Мужун Чуи все же спросил:

— Князь Сихэ, у вас не возникали сомнения относительно того, действительно ли Гу Ман потерял память?

— С чего вдруг этот вопрос?

— Прошлой ночью, когда я заходил в восточное крыло проверить его состояние, он разговаривал во сне, — ответил Мужун Чуи.

Если подумать, подобное уже случалось: в прошлый раз в тюрьме, когда Гу Ман был без сознания, он тоже в бреду прошептал: «я хочу иметь дом», но сердце Мо Си все равно пропустило удар. Сохраняя внешнее спокойствие, он с деланным безразличием поинтересовался:

— Вот как? Что он сказал?

— Всего лишь одно имя: Лу Чжаньсин, — ответил Мужун Чуи.

— …

Руки Мо Си сжались в кулаки, сухожилия вздулись.

Лу Чжаньсин был старым другом Гу Мана, а также запалом на пороховой бочке его предательства. Хотя он знал, что Лу Чжаньсина интересовали лишь красивые женщины, его отношения с Гу Маном всегда были слишком близкими и интимными, так что Мо Си никогда не испытывал теплых чувств к этому человеку. Услышав о том, что Гу Ман звал его во сне, он невольно почувствовал, как сжалось его сердце, и все поплыло перед глазами.

Но Мо Си по жизни в любой ситуации старался держать лицо, поэтому, даже когда кровь заледенела в жилах, он лишь кивнул и холодно сказал:

— Это и правда подозрительно.

— С другой стороны, это может быть лишь остаточное воспоминание, — сказал Мужун Чуи. — Однако, раз уж вы собираетесь забрать его в свою резиденцию, то должны быть настороже. Все-таки раньше этот человек работал на царство Ляо, и если он действительно лишь притворяется дураком, а на самом деле что-то замышляет… боюсь, с последствиями нанесенного им вреда будет справиться куда сложнее, чем с проблемами, что доставил нам Ли Цинцянь.

Мужун Чуи ни к чему было напоминать ему об этом. На самом деле Мо Си и сам был сильно обеспокоен. Ради преданности Чунхуа или ради собственных эгоистичных желаний, но он хотел разобраться с этим вопросом как можно скорее.

Вместе с Мужун Чуи Мо Си вошел в восточное крыло и толкнул дверь, однако в итоге обнаружил, что в комнате нет никого, кроме тупо хлопающего руками по кровати бамбукового воина.

Мо Си переменился в лице:

— Где он?

Бамбуковый воин поднял руку и указал под кровать.

Когда они подошли ближе, то в самом деле обнаружили ощетинившегося и готового к бою Гу Мана, который, свернувшись калачиком под кроватью, настороженно смотрел на них тускло сияющими голубыми глазами.

Увидев, что они смотрят прямо на него, он строптиво спросил:

— На что уставились?

Мо Си: — …

Мужун Чуи приказал бамбуковому воину:

— Вытащи его.

Получив команду, бамбуковый воин покрутил щелкающими в суставах пальцами, после чего с мерзким звуком начал сверлить кровать точно посередине. Разве мог Гу Ман спокойно сидеть и ждать смерти? Пнув руку бамбукового воина, которой тот попытался ухватить его на выходе, он резво выкатился из-под кровати и, оттолкнувшись одной рукой от пола, вскочил на ноги, собираясь сбежать. Но не успел он сделать и пары шагов, как угодил в крепкие объятия Мо Си, из которых оказалось нелегко вырваться.

С холодным и невозмутимым выражением лица, Мо Си сказал:

— Вернись со мной.

Первоначально у Гу Мана сложилось неплохое впечатление об этом человеке, но в последние встречи тот его либо избивал, либо связывал, при этом сам он не мог оказать ему никакого сопротивления, и даже заговоренная печать на его шее против него оказалась совершенно бесполезна. Естественно, при таком раскладе меньше всего ему хотелось оказаться под контролем Мо Си, так что, бросив него быстрый взгляд, он резко поднял ногу и от души пнул его.

Мо Си даже глазом не моргнул, одной рукой безжалостно перехватив и грубо сжав лодыжку Гу Мана. С каждой секундой выражение его лица становилось все более мрачным:

— Один раз ты меня уже пнул, хочешь повторить?

— Отойди, — процедил Гу Ман.

Вторая нога взметнулась высоко в воздух, когда он вознамерился воспользоваться телом Мо Си, как опорой, чтобы сбить его с ног.

Однако, откуда ему было знать, что Мо Си прекрасно известны все его боевые приемы. В тот момент, когда Гу Ман взмыл в воздух, Мо Си уже пригнулся, чтобы избежать его атаки, и сразу нанес удар локтем по его колену, лишив последнего преимущества. Действуя невероятно быстро и безжалостно, он перехватил инициативу и тут же перекинул Гу Мана через плечо.

Не в силах смириться с тем, что он оказался в полной власти другого человека, из хватки которого ему никак не удается вырваться, Гу Ман низко зарычал:

— Отпусти меня…

После того, как Гу Ман в беспамятстве звал Лу Чжаньсина, Мо Си снова начал сомневаться в том безумен он или просто притворяется. Разум его и без того пребывал в смятении, и теперь, видя, как отчаянно сопротивляется Гу Ман, он пришел в еще большую ярость. Только потому, что все происходило в резиденции Юэ, он сдерживался и терпел, сохраняя внешнюю невозмутимость.

Однако в итоге Мо Си все же вынужден был обратиться к Мужун Чуи:

— Есть веревка?

— Это его не удержит.

— Я не собираюсь его связывать.

— Тогда зачем?

— Заткнуть ему рот.

Мужун Чуи: — …

Естественно, Мужун Чуи и не думал сам заниматься связыванием Гу Мана, а у Мо Си были заняты руки, поэтому пришлось позвать на помощь бамбукового воина. Замерев как истукан напротив Гу Мана, тот поднял руки и выжидающе замер. Дождавшись, пока отчаянно сопротивляющийся человек откроет рот, он быстро запихнул ему между зубами скрученную в жгут полоску ткани, полностью лишив Гу Мана возможности говорить.

Такого рода кляп выглядел весьма эротично, но Мужун Чуи был совершенно несведущ в постельных делах, потому не заметил в этом ничего неприличного и невозмутимо напутствовал Мо Си с Гу Маном на плече:

— Доброго пути, князь Сихэ.

Так и вышло, что вынося перекинутого через плечо Гу Мана из резиденции Юэ, Мо Си понятия не имел о шедевре художественного связывания в исполнении бамбукового воина.

Лишь когда он бросил Гу Мана в свой экипаж, Мо Си увидел, как именно ему заткнули рот. На мгновенье он ошеломленно замер.

— Ты… — неосознанно выдохнул он.

В этот момент Гу Ман не мог не только ответить ему, но даже рот закрыть. Грубая ткань была зажата между его зубами, руки связаны, а глаза полыхали диким гневом, словно он был так взбешен, что готов был его убить. Грязный и потный, лишенный возможности ругаться и сопротивляться, он мог лишь лежать в повозке на бамбуковой циновке и, тяжело дыша, наблюдать за Мо Си.

От такого зрелища глаза Мо Си внезапно потемнели.

Он не мог ничего поделать с лезущими в голову непристойными мыслями. Его братец Гу всегда был сильным и несгибаемым и не стал бы лить слезы из-за жизненных трудностей и душевных переживаний, но в постели все было совершенно иначе.

Тело Гу Мана всегда было слишком чувствительным, поэтому от сильного возбуждения он плакал.

В прошлом он даже беспомощно попытался объяснить Мо Си: «Не думай, что я плачу, потому что мне плохо, я просто не могу это контролировать…».

За этими словами скрывалось: «Это не ты до слез меня затрахал, просто такое вот никчемное у меня тело».

Тогда Мо Си, спрятав улыбку, ответил: «Да, я знаю».

На самом деле ему нравилось смотреть, как Гу Ман рыдает в постели. Особенно, когда до этого он упрямо терпел и отчаянно пытался сдержаться, но в итоге все равно заливался слезами. Чувствительные уголки его глаз краснели, теплые губы становились невероятно нежными, а слезы катились по разгоряченным щекам к вискам.

Сейчас Гу Ман выглядел точно так же, как тогда, когда они были страстно влюблены: стянутый грубой тканью рот увлажнился, глаза подернуты туманной дымкой, влажно сверкающие голубые зрачки напоминали грозовые облака…

Это сулило проблемы[1], ведь от старых пороков трудно избавиться.

[1] 风雨欲来 fēngyǔ yù lái фэнъюй юй лай «шторм вот-вот нагрянет» — надвигающаяся буря; обр. приближающиеся проблемы.

Ошпаренный этой мыслью, Мо Си резко отвернулся.

Он был напуган и унижен собственными ужасными желаниями... Его съедал стыд: как мог он до сих пор испытывать такой ненасытный голод и такое нестерпимое влечение к этому предателю?

Ведь все это он делал не ради удовлетворения похоти, а исключительно из желания положить конец этому хитросплетению из любви и ненависти к тому, кто теперь стал его врагом.