- О, конечно, - отвечает Барбара и смеется. - Чертовски расистское. Вы шутите?
- Значит, тебе не понравилось.
- Нет. Мне понравилось. - И снова заливается смехом, отчасти от удивления.
- Почему?
- Ритм! Это как топот ног! Бумлей, бумлей, бумлей, бум. Как навязчивая мелодия, которую невозможно выбросить из головы.
- Поэзия преодолевает расовые границы?
- Да!
- Преодолевает ли она расизм?
Барбаре приходится задуматься. В этой комнате с чаем и печеньем ей всегда приходится думать. Но это возбуждает ее, почти возвышает. Нигде и ни с кем она не чувствует себя более живой, чем в присутствии этой морщинистой старой женщины со сверкающими глазами.
- Нет.
- Ах.
- Но если бы я могла написать такое стихотворение о Малике Даттоне, я бы обязательно написала. Только бумлей-бум был бы выстрелом. Это тот парень, который...
- Я знаю, кем он был, - говорит Оливия и жестом указывает на телевизор. - Почему бы тебе не попробовать?
- Потому что я не готова, - отвечает Барбара.
2
Оливия читает стихотворения Барбары и заставляет Мари делать копии каждого из них, а когда Барбара приходит снова, она - не всегда, а только иногда - говорит ей изменить что-то или найти другое слово. В таких случаях она всегда говорит одно и то же: либо "Ты отсутствовала, когда писала это", либо "Ты была не автором, а зрителем". Однажды она сказала Барбаре, что своим творением разрешается любоваться только один раз: во время создания. "После этого, Барбара, ты должна быть беспощадной".
Когда они не говорят о стихах и поэтах, Оливия просит Барбару рассказать о своей жизни. Барбара рассказывает ей о том, как она выросла в ВСК - это то, что ее отец называет верхушкой среднего класса, - и о том, как она иногда смущается, когда к ней хорошо относятся, а иногда и стыдится, и злится, когда люди смотрят сквозь нее. Она не думает, что это из-за цвета ее кожи; она знает это. Так же, как она знает, что когда она заходит в магазин, люди, там работающие, следят, не украдет ли она что-нибудь. Ей нравится рэп и хип-хоп, но фраза "моя нигга" вызывает у нее чувство неловкости. Она считает, что не должна так себя чувствовать, ей даже нравится композиция YG, но она ничего не может с собой поделать. Она говорит, что эти слова должны вызывать дискомфорт у белых, а не у нее. И тем не менее, это так.
- Расскажи про это. Покажи это.
- Я не знаю как.
- Найди способ. Найди образы. Нет идей, кроме как в вещах, но они должны быть истинными вещами. Когда твой глаз, сердце и разум находятся в гармонии.
Барбара Робинсон еще молода, едва ли достаточно взрослая, чтобы голосовать, но с ней происходили ужасные вещи. Она прошла через короткий период суицидальных мыслей. Но то, что случилось с Четом Ондовски в лифте на прошлое Рождество, было еще хуже; это отрубило ее представление о реальности. Она бы рассказала Оливии об этом, несмотря на то, что в это невозможно поверить, но каждый раз, когда она подходит к этой теме - например, как она чуть не бросилась под приближающийся грузовик в Лоутауне, - старая поэтесса поднимает руку, как коп, останавливающий движение, и качает головой. Ей можно говорить о Холли, но когда Барбара пытается рассказать о том, как Холли спасла ее от взрыва на рок-концерте в "Минго Аудиториум", рука снова поднимается. Стоп.
- Это не психиатрия, - говорит Оливия. - Это не терапия. Это поэзия, моя дорогая. Талант был у тебя еще до того, как с тобой случились ужасные вещи, он был заложен изначально, как и в твоем брате, но талант - это мертвый двигатель. Он работает на каждом неразрешенном переживании - каждой неразрешенной травме, если желаешь - в твоей жизни. Каждом конфликте. Каждой тайне. Каждой глубинной части твоего характера, которую ты находишь не просто неприятной, а отвратительной.
Одна рука поднимается и сжимается в кулак. Барбара чувствует, что Оливии больно это делать, но она всё равно это делает, крепко сжимая пальцы и впиваясь ногтями в тонкую кожу ладони.
- Не теряй его, - говорит она. - Не теряй как можно дольше. Это твое сокровище. Ты израсходуешь его, и у тебя останется лишь память о том экстазе, который ты испытывала, но пока он у тебя есть, не теряй. Используй.
Она не говорит, хороши или плохи новые стихи, которые принесла ей Барбара. Не в этот раз.
3
В основном рассказывает Барбара, но в некоторых случаях Оливия меняет тему и со смешанными чувствами веселья и грусти вспоминает литературное общество пятидесятых и шестидесятых годов, которое она называет "ушедшим миром". Поэты, которых она встречала, поэты, которых она знала, поэты, которых она любила, поэты (и, как минимум, один лауреат Пулитцеровской премии), с которыми она ложилась спать. Она говорит о боли от потери внука и о том, что это единственное, о чем она не может писать.
- Это как камень в горле, - говорит она. Она также рассказывает о своей долгой преподавательской карьере, большую часть которой она провела "на холме", то есть в колледже Белл.
Однажды в марте, когда Оливия рассказывала о шестинедельном пребывании Шерон Олдс89 и о том, как это было замечательно, Барбара спрашивает о поэтической мастерской.
- Раньше ведь были мастерские и по художественной литературе, и по поэзии? Как в Айове?
- Точно так же, как в Айове, - соглашается Оливия. Ее рот складывается в морщинки, словно она попробовала что-то неприятное.
- Разве не было желающих продолжить ее работу?
- Желающих было предостаточно. Конечно, не так много, как на мастерскую художественной литературы, и она всегда работала в убыток, но поскольку мастерская художественной литературы приносила прибыль, они уравновешивали друг друга. - Морщины на ее лице углубляются. - Именно Эмили Харрис предложила закрыть ее. Она указала, что в этом случае мы сможем позволить себе не только привлечь больше известных прозаиков, но и значительно увеличить общий бюджет факультета английского языка. Были возражения, но точка зрения Эмили победила, хотя, по-моему, она уже тогда была профессором-эмеритусом.
- Очень жаль.
- Да, жаль. Я утверждала, что престиж поэтической мастерской Белла имеет большое значение, и Хорхе - мне он нравился - сказал, что это часть нашей ответственности. "Мы должны нести факел", - сказал он, от чего Эмили улыбнулась. У нее припасена особая улыбка для таких случаев. Маленькая, зубов не видно, но острая, как лезвие бритвы. Она сказала: "Наша ответственность шире, чем несколько потенциальных поэтов, дорогой Хорхе". Не то чтобы он был ей дорог. Он ей никогда не нравился, и представляю, как она обрадовалась, когда он испарился. Возможно, даже возражала против его прихода на это собрание. - Она делает паузу. - Вообще-то, я его пригласила.
- Кто такой Хорхе? Он работал на факультете английского?
- Хорхе Кастро был нашим преподавателем-прозаиком в 2010–2011 учебном году и частично в 2012. Пока, как я уже говорила, он не испарился.
- Это он написал "Забытый город"? Он в нашем списке для летнего чтения. - Барбара особо и не планировала его читать; в июне она закончит школу.
- Да. Это прекрасный роман. Все три его романа хороши, но этот, пожалуй, лучший. Он был страстным ценителем поэзии, но не мог голосовать, когда пришло время для этого. Не был членом факультета, видите ли.
- Что значит "он испарился"?
- Это странная история, грустная и более чем загадочная. Она не относится к теме, которую мы здесь обсуждаем - если Хорхе и писал стихи, то я их не видела, - но я расскажу, если хочешь услышать.
- Пожалуйста.
В это время Мари входит и сообщает Оливии и Барбаре, что время вышло. Старая поэтесса поднимает руку в останавливающем жесте.
- Еще пять минут, пожалуйста, - говорит она.
И рассказывает Барбаре историю странного исчезновения Хорхе Кастро в октябре 2012 года.
4
В последнюю субботу марта звонит телефон Барбары, когда она, свернувшись калачиком в гостиной, читает "Забытый город" Хорхе Кастро. Это Оливия Кингсбери. Она говорит:
- Думаю, мне стоит извиниться перед тобой, Барбара. Кажется, я допустила ужасную ошибку. Тебе решать. Можешь прийти ко мне?
26 июля 2021 года
1
Холли встает вместе с солнцем. Она завтракает кашей из овсянки с фруктами, затем садится за компьютер и открывает Твиттер. Она получила один ответ на свой Краслоу-запрос. Элмер Краслоу (фанат "Иглз", фанат MAGA) пишет, что никогда ничего не слышал о Эллен Краслоу из округа Бибб, штат Джорджия. Холли не слишком разочарована. У нее есть еще одиннадцать шансов. В бейсболе выбываешь после трех страйков.
Когда она натягивает кроссовки перед утренней прогулкой - именно в это время ей лучше всего думается, - раздается трель телефона. Звонит взволнованный Джером. Голосом, слегка приглушенным маской, он сообщает ей, что находится в Убер-такси и едет в аэропорт. Он направляется в Нью-Йорк.
Холли настораживается.
- На самолете?
- Так обычно путешествуют на тысячу миль, - говорит он и смеется. - Расслабься, Холлиберри, у меня есть паспорт вакцинации, и я буду носить маску всё время в полете. Собственно, я и сейчас ее ношу, как ты, наверное, догадалась.
- Почему в Нью-Йорк? - Но, конечно, она знает. - Твоя книга!
- Редактор позвонил мне вчера вечером. Он сказал, что может прислать контракт, или я могу прилететь и подписать его сегодня, и он вручит мне чек на сто тысяч долларов! Он говорит, что обычно так не делается, но он получил добро и сделает исключение. Это безумие или что?
- Это безумно и чудесно, если только ты не заболеешь.
- Согласно статистике, Нью-Йорк на самом деле безопаснее, чем наш город, Холс. Я не успеваю прилететь к обеду - жаль, обед с издателем - это своего рода традиция, - но он говорит, что мы можем встретиться сегодня после обеда, чтобы поесть гамбургеров и попить пива. Там будет мой агент - я с ней даже никогда не встречался, кроме как по Зуму, тоже безумие. Он сказал, что в прежние времена отвез бы нас в "Четыре сезона", но лучшее, что сейчас он может предложить, - это "Бларни Стоун". Что меня вполне устраивает.