- Думаю, я смогу помочь. Снимаем с тормоза?

- Да, конечно, - говорит Эмили Харрис и отходит, когда Хорхе хватается за ручки и разворачивает инвалидную коляску лицом к пандусу. Он откатывает ее на десять футов назад, чтобы разогнаться. Моторизованные инвалидные коляски бывают тяжелыми. Ему явно не хочется поднять ее наполовину, после чего коляска, потеряв импульс, начнет катиться назад. Или, боже упаси, опрокинется и выбросит старика на тротуар.

- Начнём, мистер Харрис. Подождите, здесь может быть небольшой выступ.

Харрис хватается за боковые поручни, и Хорхе замечает, насколько он широкоплеч. Под свитером его плечи выглядят мускулистыми. Люди, потерявшие способность пользоваться ногами, компенсируют это другими способами. Хорхе ускоряется на пандусе.

- Вперед, Сильвер!⁵ - весело кричит мистер Харрис.

Первую половину пандуса они преодолевают легко, но затем кресло начинает терять импульс. Хорхе наклоняется, опирается на него и продолжает катить. Странная мысль приходит ему в голову: номерные знаки этого штата красно-белые, и хотя Харрисы, как и он, живут на Ридж-роуд (он часто видит Эмили Харрис в ее саду), номера на их фургоне сине-белые, как в соседнем штате на западе. Еще одна странность: он не помнит, чтобы когда-либо раньше видел этот фургон на улице, хотя видел Эмили, сидящей за рулем аккуратного маленького «Субару» с наклейкой Обамы на заднем бампере.

Когда он поднимается наверх пандуса, согнувшись теперь почти горизонтально, вытянув руки и согнув кроссовки, его затылок жалит насекомое. Судя по тому, как растекается тепло, это большое насекомое, может быть, оса, и у него наступает реакция. Никогда такого не было, но всё когда-нибудь происходит в первый раз, и внезапно его зрение затуманивается, а силы покидают его руки. Его кроссовки скользят по мокрому пандусу, и он падает на одно колено.

- Инвалидная коляска сейчас наедет на меня…

Но коляска не наезжает. Родни Харрис щелкает выключателем, и инвалидная коляска с довольным жужжанием вкатывается внутрь. Харрис выпрыгивает, проворно обходит ее и смотрит на мужчину, стоящего на коленях на пандусе с волосами, прилипшими ко лбу, и морось мокрит его щеки, как пот. Затем Хорхе падает лицом вниз.

- Посмотри на это! - негромко восклицает Эмили. - Прекрасно!

- Помоги мне, - говорит Родни.

Его жена берет Хорхе за лодыжки. Ее муж берет его за руки. Они затаскивают его внутрь. Пандус убирается. Родни (который, как оказывается, тоже профессор Харрис) усаживается за руль. Эмили становится на колени и связывает запястья Хорхе вместе, хотя это, вероятно, излишняя предосторожность. Хорхе отключен, как свет (сравнение, которое старая поэтесса наверняка бы не одобрила), и тяжело храпит.

- Все хорошо? - спрашивает Родни Харрис, сотрудник факультета естественных наук колледжа Белл.

- Все хорошо! - голос Эмили дрожит от волнения. - Мы сделали это, Родди! Мы поймали этого сукина сына!

- Следи за своим языком, дорогая, — говорит Родни. Затем он улыбается. - Но да. Мы действительно сделали это. - Он выезжает с автостоянки и начинает подниматься на холм.

Старая поэтесса отрывается от своего рабочего блокнота, на обложке которого изображена крошечная красная тачка, видит проезжающий фургон, и вновь склоняется над своим стихотворением.

Фургон поворачивает на Ридж-роуд, 93, где на протяжении почти двадцати пяти лет проживают Харрисы. Он принадлежит им, а не колледжу. Одна из двух гаражных дверей поднимается; фургон въезжает в левый бокс; гаражная дверь закрывается; на Ридж-роуд снова всё спокойно. Туман кружится вокруг уличных фонарей.

Как ореолы.

4

Хорхе постепенно приходит в себя. Голова раскалывается, во рту сухо, в желудке урчит. Он понятия не имеет, сколько выпил, но, должно быть, достаточно, чтобы у него было такое ужасное похмелье. И где он выпил? На факультетской вечеринке? Или на семинаре по писательскому мастерству, где он по глупости решил вспомнить, что тоже когда-то был студентом? Или снова напился после ссоры с Фредди? Нет, всё не то.

Он открывает глаза, готовясь, что яркий утренний свет вызовет еще один приступ боли в его бедной измученной голове, но свет мягкий. Щадящий свет, учитывая его текущее тяжелое состояние. Кажется, он лежит на матрасе или коврике для йоги. Рядом стоит ведро, пластиковое напольное ведро, которое можно купить в «Уолмарте» или «Долларовом дереве». Он знает, для чего оно здесь, и внезапно ему становится понятно, что чувствовали собаки Павлова, когда звонил звонок, потому что одного взгляда на это ведро достаточно, чтобы его живот свело судорогой. Он становится на колени, и его сильно рвет. Пауза, достаточная для пары вдохов, и его снова рвет.

Его желудок успокаивается, но на мгновение голова болит так сильно, что ему кажется, будто она расколется на две части и упадет на пол. Он закрывает слезящиеся глаза и ждет, пока боль утихнет. В конце концов так и происходит, но вкус рвоты во рту и носу противен. Всё еще закрыв глаза, он нащупывает ведро и плюет в него, пока его рот не очищается хотя бы частично.

Он снова открывает глаза, осторожно поднимает голову и видит решетку. Он в клетке. Просторной, но все-таки клетке. За ней - длинная комната. Верхнее освещение, вероятно, на реостате, потому что в комнате темно. Он видит бетонный пол, достаточно чистый, чтобы с него можно было есть, но это не то, что ему сейчас хочется делать. Половина комнаты перед клеткой пуста. В середине лестница. К ней прислонена метла. За лестницей находится хорошо оборудованная мастерская с инструментами, висящими на крючках, и столом для ленточной пилы. Еще есть комбинированная торцовочная пила — хороший инструмент, не дешевый. Несколько кусторезов и машинок для стрижки живой изгороди. Ряд гаечных ключей, аккуратно развешенных от большего к меньшему. Ряд хромированных розеток на рабочем столе рядом с дверью, ведущей... куда-то. Вся обычная хрень для домашнего мастера, и все выглядит ухоженным.

Под столом для ленточной пилы нет опилок. За ним стоит механизм, который он никогда раньше не видел: большой, желтый и квадратный, размером почти с промышленную установку отопления, вентиляции и кондиционирования. Хорхе решает, что это она и есть, потому что через одну обшитую панелями стену проходит резиновый шланг, но он никогда не видел ничего подобного. Если там и есть торговая марка, то она находится на той стороне, которую он не видит.

Он оглядывает клетку, и увиденное пугает его. Дело не столько в бутылках с водой «Дасани», стоящих на ящике из-под апельсинов, служащем столом. Дело в синей пластиковой кабинке, прижатой к углу под покатым потолком. Это Порта-Джон, которым пользуются инвалиды, когда они еще могут встать с постели, но не могут дойти до ближайшего туалета.

Хорхе чувствует, что еще не в состоянии встать, поэтому подползает к нему и поднимает крышку. Он видит голубую воду в чаше и чувствует запах дезинфицирующего средства, настолько сильный, что у него снова начинают слезиться глаза. Он закрывает крышку и ползком на коленях возвращается к матрасу. Даже в своем нынешнем дурном состоянии он знает, что означает стоящий здесь Порта-Джон: кто-то намерен держать его тут некоторое время. Его похитили. Не картели, как в его романе "Каталепсия", и даже не в Мексике или Колумбии. Каким бы безумием это ни казалось, но он был похищен парочкой пожилых профессоров, одна из которых была его коллегой. И если это их подвал, он недалеко от своего собственного дома, где Фредди, вероятно, читает в гостиной и пьет чашечку...

Но нет. Фредди больше нет, по крайней мере, на данный момент. Ушел после последней ссоры, в своем обычном раздражении.

Он рассматривает перекрещивающиеся прутья. Они стальные и аккуратно приварены. Судя по всему, это было сделано прямо в этой мастерской. Тут точно нет магазина, где можно купить тюремные клетки, но решетки выглядят достаточно прочными и крепкими. Он хватает одну из них обеими руками и трясет. Без шансов.

Он смотрит на потолок и видит белые панели с маленькими отверстиями. Звукоизоляция. Он видит и еще кое-что: стеклянный глаз, смотрящий вниз. Хорхе поворачивает свое лицо к нему.

- Есть кто-нибудь? Чего вы хотите?

Нет ответа. Он думает покричать, чтобы его выпустили, но что бы это дало? Посадить кого-то в подвальную клетку (это, должно быть, подвал) с ведром для рвоты и Порта-Джоном, чтобы затем сбежать вниз по лестнице по первому крику со словами: "Простите, простите, произошла чудовищная ошибка"?

Ему нужно в туалет, аж зубы сводит. Он поднимается на ноги, держась за прутья. Еще один приступ боли пронзает его голову, но не такой сильный, как тот, что он почувствовал, приходя в сознание. Он ковыляет к Порта-Джону, поднимает крышку, расстегивает ширинку и пытается писать. Сначала не получается, как бы остра ни была нужда. Хорхе всегда любил осуществлять туалетные процедуры в полном одиночестве, избегал общественных писсуаров на бейсбольных матчах, и не может не думать о том стеклянном глазе, уставившимся на него. Он повернут спиной, и это немного помогает, но недостаточно. Он считает, сколько дней осталось в этом месяце, затем сколько дней осталось до Рождества, старого доброго feliz navidad⁶, и это срабатывает. Он мочится почти целую минуту, затем хватает одну из бутылочек Дасани. Он делает первый глоток, сплевывает его, затем глотает остальное.

Он возвращается к прутьям и осматривает длинную комнату: пустую половину сразу за клеткой, лестницу, затем мастерскую. Его взгляд постоянно обращается к ленточной пиле и торцовочной пиле. Наверное, это не самые приятные инструменты для пленника, но трудно не смотреть на них. Трудно не думать о пронзительном визге, который издает такая ленточная пила, когда режет сосну или кедр: РРРРУУУУ.