«Не думай об этом», - говорит он себе. – «Просто жуй и глотай».

Пища проваливается сырой устрицей. Или глотком мокроты. Он открывает глаза и смотрит в стеклянный объектив. Он размыт, потому что Хорхе плачет.

- Этого достаточно?

Ничего в ответ. И он действительно не съел, а лишь поклевал. Осталось еще много.

- Зачем? – кричит он. - Зачем вы это делаете? С какой целью?

И опять тишина. Может быть, там нет динамика, но Хорхе в это не верит. Он уверен, что они слышат его так же, как и видят, и если они его слышат, то могли бы ответить.

- Не могу, - говорит он, плача сильнее. - Я бы сделал это, если бы мог, но, черт возьми, я не могу.

Тем не менее выясняется, что может. Кусочек за кусочком он съедает сырую печень. Рвотный рефлекс сначала сильный, но со временем проходит.

«Только это не так», - думает Хорхе, глядя на лужицу застывшего красного желе на пустой тарелке. - «Не тошнота сама прошла, а я ее подавил».

Он подносит тарелку к стеклянному глазу. Сначала снова никакой реакции, затем дверь наверху открывается, и женщина спускается. Ее волосы накручены на бигуди. На лице какой-то ночной крем. В одной руке она держит бутылку воды Дасани. Она кладет ее на бетонный пол, вне досягаемости Хорхе, а затем хватает метлу.

- Пей сок, - говорит она.

- Пожалуйста, - Хорхе шепчет. - Пожалуйста, не надо. Остановитесь.

Профессор Эмили Харрис с факультета английского языка, теперь возможно, профессор-эмеритус, время от времени читающая лекции или ведущая семинары, а также участвующая в заседаниях кафедры, молчит. Спокойствие в ее глазах — убийственно. Как поется в старой блюзовой песне: слезы и мольбы бесполезны.

Он наклоняет тарелку и сливает желе в рот. Несколько капель брызгают на его рубашку, но большая часть крови попадает ему в горло. Оно соленое и лишь усиливает жажду. Он показывает ей тарелку, пустую, кроме нескольких красных разводов. Он ожидает, что она прикажет ему съесть и это - зачерпнуть пальцем и пососать, как клубничный леденец, - но она этого не делает. Она наклоняет бутылку Дасани набок и с помощью метлы подкатывает ее к створке. Хорхе жадно хватает ее, откручивает крышку и выпивает половину несколькими глотками.

Блаженство!

Она прислоняет метлу к лестнице и встает.

- Чего вы хотите? Скажите, что вы хотите, и я сделаю это! Клянусь Богом!

Она делает паузу на мгновение, достаточную, чтобы произнести одно слово: "Maricon"⁷. Затем она продолжает подниматься по лестнице. Дверь закрывается. Замок щелкает.

22 июля 2021 года

1

С приходом коронавируса приложение Зум сделало скачок в своем развитии. Когда Холли начинала им пользоваться (в феврале 2020 года; кажется, что с той поры прошло гораздо больше семнадцати месяцев), соединение могло разорваться, стоило хотя бы косо взглянуть или неверно задышать. Иногда можно было увидеть своих собеседников по Зуму, иногда нет; иногда они мерцали в головокружительной безумной лихорадке.

Холли Гибни является страстной поклонницей кино (хотя она не была в кинотеатре с прошлой весны), и с удовольствием смотрит как голливудские блокбастеры, так и артхаусные фильмы. Одним из ее любимых фильмов восьмидесятых годов является "Конан-варвар", а ее любимая фраза из этого фильма произнесена второстепенным персонажем. "Два или три года назад", - говорит торговец о Сете и его последователях, - "они были всего лишь еще одной сектой змеиного культа. Теперь они повсюду".

Про Зум можно сказать примерно то же. В 2019 году это было всего лишь очередное приложение, которое сражалось за лишний глоток воздуха с такими монстрами, как ФейсТайм и ГоуТо Митинг. Теперь же, благодаря ковиду, Зум так же широко распространен, как и змеиный культ Сета. Дело не только в улучшенных технологиях. Улучшились и продакшн-ценности. Похороны через Зум, на которых присутствует Холли, - почти как сцена из телевизионной драмы. Основное внимание, конечно, уделяется каждому выступающему, восхваляющему дорогую усопшую, но время от времени случаются видеопереходы и к скорбящим у себя дома.

Но не к Холли. Она отключила свою видеокамеру. Она стала лучше и сильнее, чем была раньше, но она по-прежнему глубоко закрытый человек. Ей известно, что нормально быть грустным на похоронах, плакать и онеметь от волнения, но она не хочет, чтобы кто-нибудь видел ее такой, особенно ее деловой партнер или друзья. Ей не хочется, чтобы они видели ее красные глаза, спутанные волосы или трясущиеся руки, когда она читает свою надгробную речь, которая настолько коротка и честна, насколько возможно. Больше всего ей не хочется, чтобы ее видели курящей сигарету - после семнадцати месяцев ковида она снова начала курить.

Теперь, по окончании службы, на ее экране появляется видеоряд с покойной в разных позах и разных местах, а Фрэнк Синатра поет "Спасибо за память". Холли не выдерживает этого и нажимает кнопку "ПОКИНУТЬ". Она еще раз затягивается сигаретой и когда тушит ее, звонит телефон.

Ей не хочется ни с кем разговаривать, но звонит Барбара Робинсон, и ей придется ответить на этот звонок.

- Ты ушла, - говорит Барбара. - Даже черного квадрата с твоим именем не осталось.

- Мне никогда не нравилась именно эта песня. И в любом случае, всё уже закончилось.

- Но ты в порядке, да?

- Да. - Не совсем так; Холли не знает, в порядке ли она или нет. - Но прямо сейчас мне нужно... - Какое слово подойдет для Барбары? Какое слово позволит Холли завершить разговор, прежде чем она потеряет самообладание? - Мне нужно переварить.

- Понятно, - говорит Барбара. - Я примчусь мгновенно, если захочешь, не глядя на локдаун.

Хотя официально локдаун не объявлен, де-факто он есть, и они обе это знают; их губернатор решительно настроен защищать свободу личности, неважно, сколько тысяч людей может заболеть или умереть. Слава Богу, большинство людей все равно принимают меры предосторожности.

- Нет нужды в этом.

- Хорошо. Я знаю, Холс, сейчас тяжелое время, но ты держись. Бывали времена и похуже. - Возможно (почти наверняка), она думает о Чете Ондовски, который в конце прошлого года совершил короткое и смертельное путешествие по шахте лифта. - На подходе ревакцинация. Сначала для людей с плохой иммунной системой и людей старше шестидесяти пяти лет, но я слышала в школе, что к осени она будет доступна всем.

- Звучит хорошо, - говорит Холли.

- И бонус! Трампа больше нет.

«Который оставил за собой страну, воюющую саму с собой», думает Холли. И кто сказал, что он не появится вновь в 2024 году? Она вспоминает обещание Арни из "Терминатора": "Я вернусь".

- Холс? Ты там?

- Я здесь. Просто думаю. - Думаю об еще одной сигарете. Теперь, когда она снова начала курить, ей всё время их не хватает.

- Хорошо. Я люблю тебя и понимаю, что тебе нужно личное пространство, но если ты не перезвонишь сегодня или завтра, я позвоню тебе снова. Честное предупреждение.

- Поняла, - говорит Холли, завершая разговор.

Она протягивает руку к пачке сигарет, затем отодвигает ее, кладет голову на скрещенные руки и начинает плакать. В последнее время ей приходится много плакать. Слезы облегчения после победы Байдена на выборах. Слезы ужаса и запоздалая реакция после того, как Чет Ондовски, монстр, притворявшийся человеком, упал в шахту лифта. Она плакала во время и после штурма Капитолия - эти слезы были слезами ярости. Сегодня слезы горя и утраты. Но это еще и слезы облегчения. Это ужасно, но по-человечески понятно.

В марте 2020 года коронавирус пронесся почти по всем домам престарелых штата, в котором выросла Холли и в котором она, кажется, останется навсегда. Для дяди Холли Генри это не было проблемой, потому что в то время он все еще жил с матерью Холли в Медоубрук-Эстейтс. Уже тогда дядя Генри начал терять свой рассудок, о чем Холли пребывала в счастливом неведении. Во время ее редких визитов он казался вполне нормальным, и Шарлотта Гибни держала свои опасения по поводу брата строго при себе, следуя одному из величайших невысказанных правил жизни этой дамы: если ты о чем-то не говоришь, если ты этого не признаешь, этого не существует. Видимо, по этой причине она никогда не проводила с Холли разъяснительную беседу, когда той было тринадцать лет и у нее начала расти грудь.

К декабрю прошлого года Шарлотта уже не могла не замечать слона в комнате, которым на самом деле был ее слабоумный старший брат. Примерно в то время, когда у Холли начали появляться подозрения, что Чет Ондовски не просто местный телевизионный репортер, Шарлотта заручилась поддержкой своей дочери и ее друга Джерома, чтобы они помогли перевезти дядюшку Генри в приют для пожилых людей в «Роллинг-Хиллз». Примерно в то же время в Соединенных Штатах начали появляться первые случаи так называемого варианта ковида «Дельта».

Санитар из «Роллинг-Хиллз» сдал положительный тест на этот новый и более заразный вариант ковида. Он отказался от вакцинации, заявив, что в ней содержатся кусочки эмбриональной ткани абортированных детей - он прочитал это где-то в Интернете. Его отправили домой, но вред он уже успел нанести. Дельта разгулялась по «Роллинг-Хиллз», и вскоре более сорока пожилых страдали от этой болезни в различной степени. Дюжина скончалась. Дядя Генри не был в их числе. Он даже не заболел. Его вакцинировали дважды — Шарлотта протестовала, но Холли настояла, — и хотя у него был положительный тест, у него не было даже насморка.

Зато умерла Шарлотта.

Будучи ярой сторонницей Трампа (о чем она трубила дочери при каждом удобном случае), она отказывалась делать прививки и даже носить маску (за исключением Крогера и местного банковского отделения, где это строго требовалось. Для таких случаев Шарлотта припасла ярко-красную маску с надписью "MAGA"⁸).

4 июля Шарлотта участвовала в антимасочной акции в столице штата, размахивая плакатом с надписью "МОЕ ТЕЛО - МОЙ ВЫБОР" (высказывание, которое не помешало ей категорически выступать против абортов). 7 июля она потеряла обоняние и начала кашлять. 10 июля ее поместили в больницу Мерси, расположенную в девяти кварталах от центра по уходу за престарелыми «Роллинг-Хиллз», где с ее братом все было в порядке... по крайней мере, физически. 15 июля ее подключили к аппарату искусственной вентиляции легких.