- А какие они - «хорошие люди»? - негромко сказала графиня, даже и не вслед королю, а словно бы сама себе.

Но король услышал. Внезапно остановившись, он медленно направился к буфету, где долго и задумчиво перебирал одни и те же бутылки. Сделав, наконец, свой выбор, он открыл у одной из бутылок пробку, понюхал содержимое и сразу залпом выпил половину, поморщившись не то от горького вкуса вина, не то от горького вкуса своих мыслей. И только потом он так же негромко, словно сам себе, признался:

- Я не знаю, какие они, хорошие люди.

Знаю только, что точно не такие, как я. Не хотел бы я ей такого мужа, как я.

Я ведь люблю ее, дочку-то.

Раньше я совсем дурной был, когда молодой. Все делал наперекор. Сколько над людьми издевался, пользуясь своей властью, сколько голов отрубил, сколько дуэлей затеял. То поглядят на меня не так, то слово не то скажут. А они, бедняги, и не знали уж, что мне сказать, да как на меня поглядеть, я все равно повод находил. Девочку одну мучил, помню, из школы принцесс. Подкараулю да побью, или чернила на платье вылью, или в крапиву толкну. А она только спрашивала - когда же ты, дескать, человеком будешь? А я смеялся, говорил «никогда».

Я потом, как вырос, все родителей винил. Неправильно меня воспитывали или неправильно не воспитывали. Не знаю что, но точно что-то не то делали. Наверняка какие-то детские травмы нанесли. Иначе почему же я таким уродом и подлецом вырос? Результат-то вот он.

Король показал бутылкой на себя.

Но как мы с Алконавтом это обсуждали, так он про родителей даже говорить со мной не стал. Руками замахал, говорит, родители не при чем. Вернее, может, очень даже при чем, потому что родители у всех разные, так что наверняка одни хуже, другие лучше, а третьи такие злобные негодяи бывают, он про таких слышал, в своей психологической практике, что там кроме травм на ребенке ничего и нет. Но дело-то в другом. Не мы выбираем, кому во дворце родиться, кому за кладбищем на крапиве. От нас сиё не зависит. От нас зависит, как мы с этим справимся.

Так и с родителями. Кому какие достанутся, это нас не спросят, а спросят, как мы с этим справились. Иному, говорит, такое достижение, что он просто обычным человеком стал, таких от него сил и стойкости потребовало, что другим праведникам до того достижения как до Луны пешком. Долго мы с ним про это говорили. Я все эту девочку вспоминал почему-то, которую в детстве обижал.

Я ведь на ней и женился. Тоже наперекор. Когда мы с другими принцами ездили по балам, с принцессами знакомиться, меня единственного в их королевство не пустили, мол, за этого дочь ни за какие коврижки не отдадим. «Ах, не дадите?», сказал я, «ну это мы еще посмотрим, как у вас получится». Объявил им войну, королевство их дотла разорил, город сжег, с многочисленными жертвами, и заставил принцессу за меня выдать. Она боялась даже из своих покоев в этом дворце выходить, чтобы мне под горячую руку не попасться. «Вижу я глубоко внутри тебя», говорила, «спрятавшегося хорошего человека». И как скажет такое -- я ее бил, чтобы меня не стыдила. Но она все равно говорила. Умерла, бедняжка, когда дочку нашу рожала.

Король отпил из бутылки и вытер рот рукавом. Его голос внезапно потеплел.

- И ведь какая хорошая дочка родилась. Добрая и красивая. Она и не глупая, это уж я так, ругаюсь. Просто зла не видела. Я же ее оберегаю. И сам порой думаю - а правильно ли я делаю? Добро ли это, так сильно оберегать от зла? Хороший ли я родитель? Такая она у меня, тепличная.

Недавно говорит, - король рассмеялся, - «папа, какое платье на бал надеть, это или это?». И объясняет -- надо, чтобы платье было оригинальное и ни у какой другой принцессы такого платья на балу не оказалось. Показывает мне такое платье.

Но надо, говорит, чтобы платье было модное, какое в этом сезоне все носят, чтобы другие принцессы носы не морщили. Показывает другое платье.

Дочка, говорю ей, это невозможно. Это взаимоисключающе. Либо все носят, либо никто, а одновременно и то и другое в одном платье совместиться не может. Она брови нахмурила, смотрит на меня недоверчиво.

Ну, предложил ей надеть блузку из одного набора, юбку из другого, колготки из третьего. Она только руками замахала - ах, папа, это не колготки, а легинсы, и все это друг к другу не подходит. Верх не модный, низ не оригинальный.

И ведь нашла решение. По науке невозможно, а она нашла. Как думаете, графиня, какое она платье надела?

Тетушка на секунду возвела глаза к небу и предположила:

- Дорогое?

- Точно! - король снова засмеялся. - Говорит, такое модное платье все бы они хотели, да ни у одной такого оригинального не будет.

Король посмотрел на бутылку, но пить не стал.

- Ума не приложу, как у такого негодяя, как я, такая чудесная дочка родилась?.. Пойду я, графиня, в покоях полежу. Надо отдохнуть, завтра много дел предстоит.

И король ушел, забрав бутылку с собой...

Солнечные лучи медленно ползли по полу комнаты, когда в комнату легко, как птичка, вспорхнула принцесса. Она пронеслась, взметая занавески, распахнула окно, сказала «ах, как прекрасен мир», покружилась в танце и обессиленно рухнула в кресло, в котором несколькими минутами ранее сидел ее отец-король.

- Ах, тетушка, я так счастлива, что хотела бы осчастливить весь мир! Сегодня случилось со мной что-то чудесное!

Тетушка-графиня отложила вязание, и с волнением произнесла:

- Как, дорогая, неужели ты?..

- Да, да! - счастливо засмеялась принцесса, - сегодня я нашла Его!

- Его? - ахнула от удивления тетушка.

- Да, это он, он, сомнений быть не может, я поняла это с первого взгляда – он и есть мой суженый, я влюбилась в него до безумия.

- Рассказывай, милая, рассказывай, - в нетерпении подгоняла ее тетушка.

Конечно же, принцесса и хотела с кем-нибудь поделиться переполнявшей ее радостью, но как примерная принцесса она хотела бы потянуть интригу, как ее отец хотел растянуть подольше бутылку вина.

- Ох, это совершенно чудесная, необыкновенная история, тетушка, какой никто никогда не слыхивал.

Тетушка только покачала в изумлении головой.

- Ну, казалось, день будет обычной скукотищей, все было как всегда, когда мы с папенькой поехали на прогулку. В окошках видно было только леса и поля. И вдруг, прямо рядом с нашей каретой, из-под моста, как тролль в норвежских сказках, появился Он…

- Он?

- Прекрасный юноша из моих снов, - пояснила принцесса, в задумчивости накручивая на палец свой локон. – Маркиз Карабас. Он пошел купаться в речку, воры украли всю его одежду и потому он обратился за помощью у нам.

- Подожди-ка, - в недоверии воскликнула тетушка, - если воры украли всю его одежду, значит, он был совершенно… кхм… без одежды?!

Принцесса стыдливо зарделась.

По правде сказать, она с трудом считала до одиннадцати, потому что на десяти у нее кончались пальцы, но в искусстве покраснений она была довольна хороша. Этому специально учили в школе принцесс. Всякая хорошая принцесса должна была уметь множество всяких штук, без которых жизнь принцессы не была бы столь утонченной. Например, их учили правильно краснеть, для каждой ситуации отдельно. И «стыдливо зардеться» очень сильно отличалось от «порозоветь от удовольствия», «стать пунцовой от гнева» или «вспыхнуть от радости». Кто думает, что это просто, может сам попробовать. Максимум, на что способны обычные люди, так это произвести впечатление, что прямо сейчас их мучает запор. А у принцесс это как раз то, что они умеют мастерски скрывать.

Так же наша принцесса неплохо справлялась с логическими заданиями, как то сделать нечто «с едва сдерживаемой страстью», или «не сумев совладать с чувствами» или даже «блестя глазами». Что ей давалось труднее, так это физические упражнения, и в особенности умение падать в обморок, без чего порядочной принцессы и вовсе не бывает. Она так побаивалась падений, что падала в обморок очень неестественно, долго и поэтапно, как правило используя в качестве опоры стены и окружающих людей.

У них в школе принцесс была девочка, которой эта дисциплина, наоборот, давалась легче всего. Это была принцесса двумя королевствами выше по течению речки, ближе к Ломаным Горам. Она падала так натурально, что порой и некоторые преподавательницы «обмирали от ужаса». Ее даже направляли на межшкольные соревнования по обмороку, что вышло ей боком. Она уже к четверть-финалу несколько раз так крепко треснулась затылком об пол, что перестала узнавать родню, зато приобрела способность громко и продолжительно смеяться в самые неожиданные моменты. Ей досрочно выдали медаль и вернули в школу спеленутой в простыню, чтобы по пути она нечаянно не повредила ни себя, ни кого-нибудь из окружающих. С тех пор она с трудом переходила из класса в класс, в основном из-за того, что редко когда с первого раза попадала в открытые двери, но, в чем сошлись большинство девочек школы, «как человек стала только лучше».

В общем, как бы то ни было, наша принцесса умела краснеть, и сейчас покраснела в тютельку нужным образом. Таким, который говорил, что если он и не был голым совсем, чтобы щеки принцессы «заалели» или приобрели «маковый цвет», то по крайней мере отсутствовали те части, которые спасли бы принцессу от стыда, будь они на месте. Короче говоря, решила тетушка – трусов на нем точно не было, если молодой человек вообще знал про такой предмет туалета.

- А… Па… Лон…, - мечтательно прошептала принцесса, по нечаянности так сильно закрутив свой локон, что сама поморщилась от боли.

Тетушка, от мистической грандиозности произошедшего не в силах сказать «да ты что?!», просто молча приложила руку к груди, как бы пытаясь совладать с собой.

- Он давно, безумно и безнадежно в меня влюблен, - печально сказала принцесса, имея в виду, что ей конечно же очень жаль парня, но она ничего не может с этим уже поделать, увы, но все уже свершилось. – Когда он увидел меня в первый раз, его сердце разбилось на тысячу мелких осколков, и собралось снова, чтобы жить, дышать и мучиться ради меня. Он потерял покой и сон…