Странно, сказал я селянину. Что-то в этой истории не сходится.

В чем вообще состоял план ведьмы, в котором надо взять ребенка, но потом держать его запертым в башне? Какая-то бескорыстная склонность к насилию. Ну не бери его, раз не нужен. Я не про ребенка, я про козырного валета.

Потом, почему тюремщик и мучитель не имеет другого способа попасть к своей жертве, только как с ее прямого согласия и содействия?

И если башня не имеет других входов и выходов, то как ведьма вообще поместила туда девочку в самом начале, и как попадала к ней, когда волосы ещё не отросли до нужной длины?

Но на все вопросы дубина только пожимал плечами – история такова, какова она какова.

У меня же, в силу таких вопросов, имелись некоторые основания сомневаться в правдивости изложенного. Я пошел по направлению к башне и обнаружил тропинку, надо признать – довольно утоптанную. По которой я и пришел к самому подножию башни. Была она вовсе не так высока, как описывалось. Как я и думал, в ней оказалась дверь. И, как я и думал, запертая изнутри, а не снаружи. И я сделал то, что полагалось в данной ситуации: запел.

- А ты хитрец.

- Что же тут хитрого? - удивился рассказчик. - Чем же еще привлечь внимание любительницы пения, кроме как пением?

- Да я не про пение, я про козырного валета.

- А. Ну что ж. Песня, хоть и неказистая, экспромтом, подкупала своей искренностью – в ней пелось о молодом, отчаявшемся без любви принце, который мечтает найти и героически спасти свою суженую, запертую злой мачехой в высоком башне, чтобы положить к ее ногам золотые горы и пронести ее на руках по жизни. Что-то в этом роде. К тому же, теоретически ничто не мешало всему этому быть правдой. И к середине третьего куплета мне спустили сверху косу. Не буду хвастаться – в ту ночь я сорвал бутон ее розы. И не один раз.

- «Не один раз» - это два раза? - иронически осведомился другой игрок.

- Возможно, даже и не три, - ответил рассказчик. Смотря как считать. И вот, спускаясь утром по косе вниз, я отпустил руки немножко раньше, чем достиг земли, талантливо упал и полным страдания голосом сказал моей ночной возлюбленной, чья голова была привязана к косе наверху : «О горе мне, горе! Я упал в заколдованные злой ведьмой кусты ежевики и выколол себе глаза! Я ослеп, моя любовь! Теперь я не вижу пути, но буду искать тебя, даже если на это уйдет вся жизнь!». Судя по раздавшимся сверху рыданиям - мои слова были услышаны. Шаря руками перед собой, как бы сослепу, и внутренне хохоча во все горло от своей выдумки, я поспешил скрыться в кустах. Однако не успел пройти и нескольких шагов, как услышал шум на тропинке. Я притаился в своем убежище, надёжно скрытый в густой листве. Действительно, на тропинке показалась дама средних лет, с миловидным, хотя и несколько усталым лицом, которая несла с собой пару довольно увесистых сумок. Она поставила их под окном башни, громко по-разбойничьи свистнула с помощью двух пальцев и позвала:

- Эй, там, наверху!

Рыдания на башне на секунду прекратились, чтобы озвучить грубый отказ:

- Уходи! Никого не хочу видеть! А тебя особенно! Уходи прочь!

Но одновременно с этим спустили косу.

- Да будь ты человеком! - сказала, как я теперь понял, та самая ведьма. – Открой дверь. У тебя-то шея мощная, но я уже стара стала, по веревкам лазить.

Рыдания наверху стали вдвое громче. Ведьма вздохнула, отправила наверх сначала сумки, а потом залезла и сама. Окно башни выходило как раз в мою сторону, мне было прекрасно слышно каждое слово, что говорили внутри, и я весь обратился в слух.

- И чего мы сопли распустили? - это спросила ведьма.

- Мой… мой любимый покинул меня, под ударами жестокого рока…, - сквозь рыдания отвечала Рапунцель.

- Как?! - ужаснулась ведьма. – Опять?!

- Но он будет искать меня, даже если потребуется вся жизнь!

- Да уж уверена, меньше у него не получится. Он уж поди у канадской границы, как и предыдущие.

- Это все ты виновата!

- Я? Я? Это ты на эту башню залезла.

- Да! Только настоящий герой, из настоящей любви, сможет преодолеть ради меня преграды, и я смогу ему довериться!

- Голуби тебе на голову насрут, - ответила ведьма, - а не герои залезут. Я тебе говорила!

- Ты и накаркала!

- Не накаркала, а предупреждала. Устроила отбор на артистов разговорного жанра. Будешь тут сидеть без никого, пока с голодухи сама косу не спустишь. Признавайся, опять сама косу спустила?

Рапунцель снова разрыдалась:

- Я сделаю башню ещё вдвое выше!

- Ты скворечник в жизни не сделала. Все, надоело, больше я в твои игры играть не буду. Быстро домой!

- Но как?

- Как, как. Молча, ногами по лестнице, как пришла.

- Не пойду!

- Я тебе больше еду носить не буду, так и знай!..

Снова раздались рыдания. Не дослушав разгорающийся скандал, я поспешил покинуть это гостеприимное место, и так и не узнал, чем закончилась история. Теперь ты сдаешь?

Следующий по кругу игрок задумался, пока перемешивал колоду и раздавал карты.

- А ведь, пожалуй, твоя история напомнила мне о чем-то подобном. Было это где-то с год назад. Был я тогда с дружественным визитом в одном королевстве. Черви.

И вот, по случаю какого-то местного праздника, состоялся бал, на котором, по обычаю, собралось изрядно местных девиц на выданье. Я, как лицо новое, пользовался повышенным вниманием, но все же обратил внимание на одну девицу. Красива, остра на язык, недурно танцует. Одна беда – косолапила, будто перед этим три дня на лошади скакала, не слезая. Что, однако, придавало ей и некоторую изюминку. От слишком правильных девиц, вы сами знаете, господа, иногда подташнивает. И не потому, что я что-то имею против добродетелей, хотя более профитирую от лёгких пороков, но потому, что мне вообще не нравится фальшь, чего бы она не касалась. А чрезмерная правильность, сродни слишком перетянутой подпруге, может привести к проблемам и надолго вывести лошадь из строя.

Но вот, когда казалось бы пора было уже перейти от танцев к разговорам под бокал вина и лёгкую закуску, ровно в двенадцать ночи она сбегает. Признаюсь, это меня задело. И даже не само бегство, принятое в кругу девиц на выданье, сколь отсутствие положенных в этом случае жеманств и выдуманных причин. Нет, с первым ударом часов она вдруг подорвалась на середине пируэта и стремительно поковыляла к выходу, расталкивая публику, как Вупи Голдберг в фильме «Привидение», после того как отдала четыре миллиона и мечту отправить толстых сестер на свиноферму. Пока я сообразил, что это бегство, она уже скрылась в дверях. Я бросился за ней, но не нашел ничего, кроме оброненной на лестнице туфли. Что странно – хрустальной. Вы видели хрустальные туфли? Я до того ни разу.

Мы всё подтвердили, что тоже ни разу в жизни не видели стеклянной обуви.

- Это был вызов, господа. А эта хрустальная туфля – перчаткой, брошенной мне в лицо. И я принял вызов. С утра я поднял всех на ноги. Мы опросили всех, кого могли. Но никто не знал этой девушки. Мы перетрясли всех обувщиков и стеклодувов в стране, но никто не делал такие туфли. Мы устроили примерки, чтобы опознать ее по размеру ноги, и тоже не достигли успеха. Но вместе с тем все это и дало нам результат. Если все, кого мы вычеркнули - это не она, то, логически рассуждая, она та, кого мы ещё не рассматривали.

- Называется «дедукция», - вставил замечание третий игрок.

- Черта с два Дедукция. Ее звали Золушка. Вернее, это было прозвище. Она была той, единственной, которая не попала ни в один список. Так что, когда мы спросили, «кто еще не проверялся», нам сразу ее и назвали.

Это было к вечеру третьего дня. С грохотом копыт наш отряд промчался по булыжной мостовой главной улицы, проскочил ворота, попетлял по переулкам окраины, распугивая куриц и детей, и, в клубах пыли, остановился у ворот загородного дома. Оставив людей на улице, я, как был, в пыльных ботфортах, прошел в дом. Бито.

Она была одна, стояла в центре зала, не зная, куда деть руки, и в конце концов положила их на спинку стула, не то собираясь им отгородиться от меня, не то предлагая сесть. Звеня шпорами я подошёл к столу, достал из-за пазухи туфельку, и хотел было поставить на стол, но застеснялся. С одной стороны, предмет искусства, с другой стороны – обувь, а ей на столе не место. В конце концов сунул обратно за пазуху.

Она молчала.

- Ну что ж, это была знатная охота, - сказал я. – Я и так вас узнал, но если будете отпираться, то можно и примерку устроить.

- Не надо, - согласилась она. – Вторая туфелька вон там, под креслом.

Я огляделся. Домик был не роскошен, но и не беден. Простая, без изысков и украшений, но практичная и крепкая мебель. Несколько книг на полке. Кажется, что-то про эзотерику, герменевтику и феншуй. Коврики, плетённые из разноцветных остатков ткани – здесь ничто не пропадало зря. На стене довольно искусный портрет мужчины в зеленой куртке горных стрелков, но без погон и украшений, с пером на шляпе. Очевидно, отец семейства, хотя сходства с дочерью я не нашел. У стены стояла небольшая чугунная печка с литыми завитушками. На печке грелся пузатый фарфоровый чайник. На столе корзинка со сладостями. Восемь буби. Так, за чаем, она и рассказала мне свою историю.

Ее отец был местным лесничим. А это, как вы все знаете, неплохая придворная должность. Матери у нее не было. Сводные сестры издевались над ней, а злая мачеха преследовала домашней работой. В то время как она сама хотела праздника. Золушкой прозвала она себя сама, указывая на свою тяжёлую пролетарскую долю.

Но незадолго до нынешних событий появилась ее добрая фея-крестная, подарила ей хрустальные туфли, наколдовала платье с каретой и отправила на бал. У всей этой акции по раздаче бесплатных подарков было только одно условие, мелким шрифтом на последней странице – все волшебство кончится ровно в полночь, и все предметы обратятся в свое исходное состояние. Вот почему она так стремительно покинула собрание. Почему она ходила как утка? Так туфли же хрустальные, они же не гнутся и удобны так же, как пыточные колодки. Потому и потеряла одну туфельку - очень уж неудобно было бежать.