- Ваше величество, да она колдунья! , - горячо зашептал министр своему королю, – Прикажите ее схватить и сжечь на костре!

- За что же? - удивился король. - Ведь она ещё ничего плохого не наколдовала?

- Так потом будет поздно!

- Да, но сейчас ещё слишком рано, для наказания нужно преступление.

- Почему? - теперь искренне удивился уже министр. – Наоборот, стохастическое насилие - это самое лучшее. Ведь вся королевская власть основана на насилии.

- Ну, допустим, - поморщился король. – Но применять его надо только по правилам.

- Это все испортит. Если наказание будет только по четким правилам, то обычные граждане перестанут его бояться. Ведь достаточно следовать правилам и ты в безопасности от короля и его насилия. А страх – это уважение. Так что отсутствие страха приведет к отсутствию уважения. Кто же будет уважать собаку на цепи?

Король не согласился с тем, что уважение это страх, но вынужден был признать, что определенная житейская логика в этих рассуждениях есть.

- Мало того, - продолжал министр, - неуважение обернется презрением. Нарушение правил станет популярным развлечением, признаком храбрости и свободолюбия, а их соблюдение – признаком слабости и покорности. Они будут выше короля, ведь он раб правил, а они нет. Для нарушения правил не нужно ничего, кроме собственной воли, а вот король пусть сначала поймает, а потом пусть докажет, и все это только по правилам, а не как захочет и когда захочет… Короля станут считать своим слугой, а его правила – своей цепной собакой, которую можно ложью натравливать на врагов и не уважать самому. Королевство рухнет в пучину безнравственности и беззакония! - министр так забылся во время своей речи, что даже повысил голос. Девушка на кладбище оглянулась, пытаясь понять, откуда в ночной тишине слышит голоса, и перекрестилась.

- Не потому, что мы такие, - снова перешёл на шепот премьер-министр, - а потому что они такие!

И он ткнул пальцем в сторону девушки. Король побледнел, вытер со лба внезапно выступивший холодный пот, и прошептал:

- Мне надо подумать… Проследите за ней и доложите, что она будет делать.

Король вернулся во дворец и весь остаток ночи провел за бутылкой, пытаясь разобраться в себе и мире. Утром к нему пришел министр, и доложил, что девушка из собранной крапивы снова сделала пряжу, и снова стала вязать.

Король, глаза которого были красны то ли от слез, то ли от недосыпа, тяжело поднялся и прошел в комнату девушки. На этот раз он даже не стал стучаться, а просто открыл дверь ногой и с порога спросил:

- Ты ведьма?

И снова задумалась девушка, и снова ничего не ответила, ни знаком, ни жестом.

- Стража! - закричал король. – Схватите ее и отведите в темницу. Сегодня мы казним эту ведьму!

Без слов повиновалась ему девушка и сама пошла в темницу, захватив готовые рубашки и ни на миг не прекращая вязать. Вязала она, даже когда ее уже на площади обкладывали дровами, чтобы сжечь. Все горожане собрались вокруг – они любили наблюдать стохастическое насилие, когда оно касалось других. Те, кто в данный момент не хотели бы его наблюдать, обычно были связаны и стояли как раз посреди площади.

- Ну скажи хоть слово в свою защиту, - взмолился король. – Или хотя бы признайся в колдовстве, чтобы меня не мучила совесть!

Но ничего не сказала девушка, продолжая быстро-быстро шевелить спицами.

Король дал знак министру, но только тот поднес факел и поджег дрова, как пронеслись по земле большие тени – это прилетели двенадцать белых лебедей, затушили крыльями огонь и сели вокруг девушки. Стала она накидывать на них связанные ею рубашки, одну за другой, и превратились они в двенадцать прекрасных юношей и умеренно красивых мужчин. Раскидали они дрова и освободили девушку, под крики удивления собравшегося на площади народа. Крики удивления, если бы их можно было разделить на отдельные голоса и перевести на культурный язык, принадлежали к двум видам восклицаний. В одном, вопросительном, говорилось нечто вроде «Вы видели это крайне поразительное явление?», а в другом, утвердительном – «Да-да, я сам был изрядно удивлен и теперь нахожусь в эмоционально-нестабильном состоянии!».

- Вот почему я молчала, - сказала девушка королю. – Если бы я сказала хоть слово, братья остались бы птицами.

- Да, но как же они стали птицами? - спросил удивленный король.

- О, это длинная история. Если вкратце, то злой колдун наложил на меня заклятие, так что не могла я найти дорогу домой. Долго бродила я, как зверь, по лесам и горам, не находя пути назад. И вот, однажды ночью, увидела я отблески костра и вышла на поляну, где сидели двенадцать братьев. Рассказала я им свою историю и попросила их помочь мне найти дорогу домой. Сначала хотели они мне отказать, но один из братьев заступился за меня. Тогда братья рассказали мне свою историю.

Оказалось, что дом мой очень далеко, по другую сторону воды. Нельзя до него дойти, даже если идти всю жизнь. Можно только долететь.

Однажды, очень давно, злая колдунья поработила их, превратила в птиц и заставила служить себе - воровать для нее маленьких детей в человеческом мире. Поздно ли, рано ли, но колдунья в конце концов погибла, они не стали вдаваться в подробности. Так они освободилась от ее чар, но не совсем. Могут они превращаться в лебедей и перелетать по другую сторону воды. Могут и меня забрать. Но беда в том, что превращаться в лебедей они могут только днем, а на ночь надо им превращаться обратно в людей.

И летать – занятие довольно трудное. Чтобы остаться на месте, надо лететь изо всех сил, а чтобы попасть куда-то - надо лететь еще быстрее. И даже так путь туда занимает как раз один день. Едва-едва успевают они, с последними лучами солнца, долететь до берега и превратиться обратно в людей. А если они будут нести меня, то точно не успеют. И превратиться в людей им будет нельзя, ведь тогда мы все упадем с высоты и разобьемся. А если не превращаться в людей, остаться после заката птицами, то они навсегда останутся лебедями, и днем и ночью. Таково было заклятие той злой колдуньи.

Села я тут на землю и горько заплакала. Неужели никогда не увижу я родного дома?

Посовещались братья между собой, и сказали – некоторые из нас считают плач способом психологической манипуляции и на этом основании советуют отказать тебе в помощи. Другие же, хоть и считают так же, но все же склонны простить на первый раз это прегрешенье, и все же тебе помочь, хотя это может нам дорого обойтись. Есть один способ, но он очень сложный.

Если они меня перенесут через воду, то навсегда останутся лебедями. Но я могу их потом расколдовать. Надо для того нарвать темной ночью крапивы на кладбище, не боясь призраков, которые будут водить вокруг меня хороводы и говорить страшными замогильными голосами, раздающимися будто из воздуха. Голыми ногами размять ее, голыми руками спрясть пряжу и связать каждому из них рубашку. Как бы не было мне больно и страшно, должна я это сделать непременно до наступления полной луны, и при этом прямо с этого момента не произнести ни единого слова. Стоит мне сказать хоть одно слово – волшебство не сработает, и они навсегда останутся лебедями. Они помогут мне, если я обещаю потом спасти их.

Я обещала это, и они перенесли меня через океан, и не успели до заката, и остались навсегда птицами.

Я собирала крапиву и вязала им рубашки, когда ваше величество нашли меня в лесу…

- Ладно, - сказал король, - ты девушка очевидно из простых, и не умеешь писать. Но ты могла бы хотя бы дать мне знак, когда я спрашивал тебя, в своем ли ты уме?

- Я могла бы дать знак, если бы знала ответ. Каждый будет думать, что он в своем уме, даже если он не в своем. Как же определить, кто из нас двоих в своем уме, если мы будем считать, что другой не в своем уме? Поэтому я задумалась и не дала никакого ответа.

- Хорошо. Но ответить на вопрос, будешь ли ты мне верна, ведь совсем просто?

- Отнюдь. Ведь оба ответа означали бы, что я беру на себя такие обязательства, буду я их нарушать или нет, а я не соглашалась выходить за вас замуж.

- Как это? - поразился король. – Ведь я король.

- Чего стоят отношения, на которые пошли ради выгоды?

- Тут ты права, это я не подумал, - согласился он. – Ну а почему ты не отрицала, когда я спросил, ведьма ли ты?

- Потому что я и сама этого не знаю, - призналась девушка.

Тут к королю обратился министр, который все это время стоял молча, и слушал девушку:

- Ваше величество, что-то в ее рассказе не сходится. Она говорит, крапива непременно должна была быть с кладбища, но нашли мы ее в лесу, где на много миль вокруг нет никаких кладбищ. Она что-то недоговаривает! Прикажите страже схватить ее с братьями, и я пытками выбью из нее правду!

Братья Кановски сделали шаг вперед.

- Не советую, - сказала девушкам им, - а не то я сделаю из вас сестер Кановски.

Братья Кановски сделали шаг назад.

- А всегда ли надо знать всю правду? - задумчиво сказал король. – По крайней мере, не придется врать себе, если правда окажется не той, которую ты хотел бы услышать. Я не уверен даже, что вообще вся история с рубашками и крапивой не придумана. Например, двенадцатью братьями, которые хотели так проверить готовность девушки к жертвам ради своей цели. Так что не к ней и вопросы.

- Да почему же вы ее выбрали и защищаете? - вскричал министр, обращаясь к королю в несколько неподобающей для подчиненного манере.

Король вздохнул.

- Я думал над этим всю ночь. И, кажется, я понял. Я увидел в ней бедняжку, такую же, как я сам. И подумал, что мы будем верными друзьями, в мире, который жесток к нам обоим. Мы будем едины, ведь у нас обоих не будет никого, кроме нас двоих.

- Жаль, что не смогла вам помочь. - Сказала девушка.

- Это да, жаль. Ну что ж, теперь я понял две вещи. Что жалость это не любовь, и что молчание – не всегда знак согласия… А, нет, три вещи. Что отрицательный результат - тоже результат.