Глава 11.

Симферополь, 25 октября 1957 года

 

Из дневника Германа: «Октябрь… Холодный месяц, наполненный тёплыми встречами. И предвкушением долгих осенних прогулок по сонному парку. Любил ли я раньше осень так, как полюбил сейчас? Странно… Будучи мальчишкой, я ждал приближения осени с грустью и опаской. Ведь я остаюсь совершенно один в целом мире. Осенняя пора отнимала у меня верных друзей. И ни один яркий комнатный цветок не заменит мне мудрость и совершенство уличных деревьев. Старых и молодых. Свободных и статных.

Я всегда мечтал покинуть пределы страны в это время, стремился сбежать от осени. Переждать её на островах Новой Зеландии, где в это время года царит настоящая весна и природа только пробуждается. Или в самом сердце Южной Америки, блуждая по пышным тропическим лесам. Там красиво и опасно. Даже для меня. Но мне страшно любопытно, как меня примут растения иных континентов… Мне интересны их речи, характер и порода. Лишь бы не оставаться в одиночестве здесь, на родине. Эх, мечты, мечты… Сейчас лишь в своих снах или грёзах я смогу посетить экзотические уголки природы. Бедному студенту не суждено стать великим путешественником. Но Олеся так не думает. И меня это радует? Вопрос…

Сейчас же всё переменилось… Я не боюсь остаться один. Наоборот, мне хочется знать, что же будет дальше. Глубокой осенью и студёной зимой. Сегодня мне так хорошо и спокойно. Наконец я почувствовал себя обычным человеком, чей глаз радуется пейзажам осени  как мировым шедеврам… Мне так хочется поделиться с кем-то своей тихой радостью, но я боюсь. Боюсь, что она ускользнёт от меня, когда я расскажу о ней...»

В тот день Герман спешил домой, дабы повидаться с матушкой. Он не видел её так давно, что успел соскучиться даже по материнскому волнению, которое порой лилось через край. Казалось, что каждый раз Гера возвращается не из стен общежития, а из лагерного барака. Ему всегда было неловко от причитаний Софьи. Но сегодня он был готов простить матушке всё.

Солнце слепило ореховые глаза, но уже не так согревало щёки и шею, как в сентябре. Одно дело мысли, которые грели изнутри. И предвкушение встречи. Только ветер настойчиво шептал о приближении ноября, прохладным дыханьем касаясь ушей. Скоро истинная осень вступит в полную силу, и южный городишко накроет куполом дождевой мороси, тумана и осенней хандры. «Пускай! Теперь мне всё по плечу!»
          Когда юноша свернул с главной асфальтовой дороги в тихий переулок, его ботинки мягко утонули в плотном янтарном ковре. В этой уединённой местности городской гвалт уже не так оглушал, и Герман мог расслышать отдалённые голоса приютившихся у кирпичных домиков деревьев. Одни были почти оголены и мирно дремали, а другие ещё перешёптывались между собой, переливаясь золотым убранством на полуденном солнце.

– Как ты изменился, сынок! – воскликнула Софья, увидев Германа в дверях. – Похудел, что ли, не пойму… Вытянулся, осунулся…

– Да, да, я тоже рад тебя видеть, мама! – с улыбкой подскочил к ней юноша и обнял что есть мочи. Он сразу ощутил прилив нежности и благодарности. А в растрёпанной Софьиной причёске таился густой запах выпечки и ощущались нотки ландыша – любимых маминых духов. Прямо как в детстве…

– Ну-ка, дай-ка я на тебя внимательнее посмотрю… – отстранилась женщина и обеспокоенно вгляделась в лицо сына, отчего тот закатил глаза.

– Ещё скажи, что я не твой сын! Не тот розовощёкий беззаботный мальчуган! – Он схватил пирожок со стола и, вдохнув его аромат, откусил ровно половину. – Мне что, нельзя взрослеть? Я просто вытянулся, да и ты не видела меня давно. Перестань причитать, а то сбегу обратно в общежитие…

– Софочка у нас просто превратилась в бабушку! – В кухоньку вошла Катерина, чем вызвала удивление и радость Германа. – Ты же упорхнул из гнезда, вот она и принялась вязать да стряпать в вечном ожидании сына. Нет бы личную жизнь наладить или, на худой конец, социальную! Вот когда ты в последний раз с подругами встречалась, Софа?

– Ой, да какие подруги, какая личная жизнь! В моём возрасте уже не до дружбы и не до любви…

– А тётя права, мам, – серьёзно отозвался Герман. – У тебя столько свободного времени появилось, а ты из дома носу не кажешь. Так и состариться можно раньше срока!

– Меня не слушаешь, хоть бы к молодёжи прислушайся. Сын плохого не посоветует! – с улыбкой сказала Катерина, подмигивая Герману.

– Так, садитесь лучше за стол! – Софья отмахнулась от родных расписным рушником. – Зря я с самого утра у печи крутилась? Сейчас ещё чайник к оладьям поставлю, выпьем свежего чайного сбора…

Пока Герман с отменным аппетитом принялся за мамину стряпню, обе сестры пошушукались о своём, о женском. Катерина жаловалась на напряжённую работу в начале нового учебного года, а Софья – на здоровье, которое обычно ухудшалось к глубокой осени. Но то были мелочи и житейская суета. Работа спорится, а здоровье поправится. Обеим сёстрам было куда интереснее наблюдать за сыном и племянником, который самозабвенно уплетал мясной пирог с грибами.

– Как твои дела, сынок? – поинтересовалась Софья.

– А тебе разве тётка не рассказывает? Она про меня всё знает.

– Всё да ничего! – с важным видом отозвалась Катерина. – Я же не знаю, что у тебя в общежитии творится или между однокурсниками. Мне самой интересно узнать…

– Ничего особенного, – пожал плечами юноша. – Все попрятались в свои норки и потихоньку готовятся к сессии. Преподаватели, правда, стали строже к нам, начали присматриваться и, как мне кажется, каждый прогул или опоздание подмечают. Ставят себе галочку напротив фамилии. Вот так. Закончилась весёлая студенческая жизнь.

– Я не сомневаюсь, что ты сдашь первую сессию, – сказала Катерина, придирчиво рассматривая свой маникюр. – Это я тебе не как тётка говорю, а как опытный преподаватель. Главное, не подставляйся, вот и всё. А голова на плечах у тебя есть.

– Спасибо за доверие, – ответил Герман и обратился к Софье: – Мама, я сбегаю в свою комнату, хочу полезных травок с собой прихватить! Они всегда мне пригождаются!

           Юноша быстро отыскал нужные мешочки с лекарственными травами и выбрал новую художественную книгу для ночного чтения, когда дверь в его комнату тихонько скрипнула. Гера обернулся на звук, ожидая увидеть в дверях матушку.

– Ту-тук, можно к тебе? – спросила Катерина. – Хочу с тобой пошептаться, как раньше!

Герман охотно согласился, и они присели на кровать.

– А ты правда изменился… – загадочно начала тётушка, с улыбкой рассматривая лицо племянника. – Только я, в отличие от сестры, заприметила в тебе кое-что поинтереснее впалых щёк! Ты прямо весь светился, как лампочка, когда пришёл. Признавайся, встретил уже кого-то?

– Кого, например? – Герман сделал вид, что не понимает тётку.

– Ты мне зубы-то не заговаривай, Герка! – с прищуром сказала она и хлопнула его по коленке. – Знаешь, сколько я повидала таких вот физиономий! В институте… Только половина из них уже давно либо отчислена, либо ушла по собственному желанию. Тебе учёбой увлекаться нужно, а не однокурсницами!

– Да с чего ты взяла, что я кем-то увлёкся? – Герману не нравился напор тётушки.

– Да у тебя на лице всё написано, дурень! – приглушённо сказала она. – Ты вмиг из серьёзного парня превратился в витающего в облаках мальчишку! Улыбка, вон, так и не слезает с лица… Вот кто она, а?

Гера закатил глаза и упал на кровать, закрыв лицо руками.

– Если у меня и появится кто-то, ты будешь первая, кто об этом узнает! Обещаю! – сказал он, не поднимаясь. – Стоило тебе увидеть меня счастливым и радостным, ты сразу решила, что я влюбился… Это нечестно!

– А какой у тебя повод для радости вдруг появился, позвольте-ка узнать? – строго спросила Катерина, дёрнув племянника за руку. Тот нехотя поднялся на кровати и с серьёзным лицом заявил:

– Я же имею право на мужские секреты?

– Я права! – воскликнула Катерина и хлопнула в ладоши. – Вот! Никогда меня не подводила моя женская чуйка! Ну всё, потеряли мы Герку… У него теперь и секреты от нас появились…

– Перестань, я же пошутил! – смеясь, поспешил успокоить тётку Герман. Но Катерина Львовна глянула на племянника с недоверием и опаской.

– Врёшь ты, Герка, и даже не краснеешь! Ну смотри мне, если это хоть как-то отразится на твоей успеваемости или сессии, я за тебя не вступлюсь! Будешь сам расхлёбывать, уже не маленький.

– Да что может повлиять на мою учёбу? – искренне недоумевал юноша, глядя на тётушку. – Хоть убей, не пойму!

– А ты потом поймёшь! – обиженно отрезала Катерина и отвернулась. – Главное, чтоб поздно не было. И вообще… Раньше ты мне всегда всё рассказывал, даже тогда, когда я не просила. Прибегал ко мне с любой радостью и болью. – Она тихонько передразнила его: – А сейчас: «мужские секреты»! Я уже ревную…

– Было бы к кому, тётушка… – с улыбкой сказал Герман и приобнял её за плечи. – Ты же знаешь, что всё осталось по-прежнему. И ты для меня навсегда единственная и любимая тётя! У меня же нет такой другой. И не будет! Просто вы обе привыкли видеть меня иным: домашним и тихим пай-мальчиком, понурым и задумчивым… Но сейчас-то всё изменилось!

– Угу, за пару месяцев так не меняются… – проговорила тётка и серьёзно взглянула на юношу. – Так меняют только чувства. Поверь моему опыту.

После слов тётушки Герман и сам задумался: неужели он и вправду поменялся? Да так, что это сразу заметила проницательная тётя. Он несколько мгновений растерянно смотрел в её настороженные глаза и, вздохнув, отвернулся со словами:

– Я просто вышел к людям, вот и всё. Сколько можно играть в загнанного зверька? Окружение тоже оставляет свой отпечаток…

Из кухни послышался возглас Софьи:

– Герман, подойди ко мне! Тебе какие пирожки с собой упаковать? А то Катя уже себе с вишней отложила…

– Подожди, мне тебе нужно кое-что сказать... – Катерина остановила племянника за руку, и тот вернулся на место, крикнув матушке, что скоро подойдёт.