– Я спросить тебя хотела… Ты ездил по тому адресу, который я тебе дала?

– Да, ездил. Но я застал только сестру Котовой, которая сказала, что Ирина там больше не живёт. Уехала, кажется, с мужем куда-то…

– Послушай, наведайся ещё разок по этому адресу. Только сделай это не с утра, а вечерком… Когда все домашние будут дома.

– Но зачем? Я же не найду там нужного человека.

– А ты сделай, как я говорю. Порой не с первого раза нужная дверка открывается. Да и у её сестры ты, видимо, должного доверия не вызвал.

– Ты какими-то загадками говоришь… – произнёс Герман и непонимающе посмотрел на тётку, но та лишь повторила свои слова и уверенно кивнула. Когда Софья позвала сына во второй раз, Катерина приподнялась с кровати.

– Ты только мне потом расскажи, как встреча прошла, хорошо?

Герман послушно кивнул и задумался. В его голове сразу зароилось множество мыслей и сомнений, а Катерина поспешила его успокоить:

– И привет передавай своему светлячку! Когда смелости наберёшься – познакомишь!

 Герман по инерции кивнул, но затем в недоумении спросил:

– Погоди, какому ещё светлячку?

Но Катерина уже скрылась за дверью, как лисица, взмахнувшая пушистым хвостом.

***

 

Возвращения Любаши в студенческий строй ждал не только Герман, который ответственно исполнял роль старосты и хранителя журнала посещений, но и все остальные ребята. Её появление на занятиях вызвало бурную радость у женской половины группы, любопытство у мужской и беспокойство у Германа. Юноша сразу заметил, как девушка потухла и осунулась, хотя на её веснушчатом лице по-прежнему блуждала улыбка. Он хорошо помнил рассказ Лёни о том, как она пропала из салона автобуса, а потом он нашёл растерянную Любу на остановке. И она совсем не помнила, как оказалась там. Герману неистово хотелось задать ей множество вопросов, поинтересоваться самочувствием и просто поболтать, но Любашу обступили со всех сторон возбуждённые шумные одногруппники. Он решил подождать подходящего момента, хотя любопытство одолевало и его самого. Гера успел лишь отдать ей журнал перед занятием и поймал её благодарную улыбку, подмигнув в ответ.

В буфете института ему-таки повезло: Любаша подкралась к нему сама, пока он стоял у столика и бубнил себе под нос лекцию по истории.

– Я не успела с тобой поздороваться толком! – с улыбкой проговорила она. – Можно, я к тебе свой кисель поставлю?

Юноша с радостью подвинул учебники и тарелку с недоеденным бутербродом.

– Как твоё здоровье? Мы так за тебя переживали! – затараторил Герман.

– Да, особенно Лёня, – с грустной улыбкой ответила Люба, и Гера замешкался. Он не знал, что сказать, дабы не выдать товарища и не обидеть Любашу. Но она решила продолжить:

– У меня было много времени, чтобы подумать. Обо всём. На самом деле всё так глупо вышло, несуразно… Он пришёл ко мне тогда с душой нараспашку, а я… Не смогла ему ответить взаимностью. Ты никому из наших не говорил, что он ко мне приходил?

– Нет, конечно! Зачем мне это?

– Вот и хорошо. Незачем кому-то знать об этом. И ему спокойнее будет. Ты скажи мне лучше, как он там? Сильно на меня дуется?

– Нет, вовсе нет, – замотал головой Герман. – Лёнька не может дуться на кого-то дольше часа. Он добрый малый, ты же знаешь.

Люба задумалась. «Только Васю он теперь на дух не переносит…» –  пронеслось у Германа в голове.

– Ты расскажи про себя! Как ты себя чувствуешь, как твоё здоровье? – поспешил сменить тему разговора юноша.

– Да что мне будет от обычной простуды? – отпивая кисель, отмахнулась Люба. – Сейчас лишь лёгкая слабость осталась, и горло немного першит. Только дома никто не понимает, где я умудрилась простыть… Но чувствую я себя уже гораздо лучше и готова к учебному бою!

– Вот, теперь я узнаю прежнюю Любу! – с улыбкой произнёс Герман, и оба рассмеялись. Ребята ещё немного поговорили о том, что Люба успела пропустить за время отсутствия, о планах на первый выпуск студенческой газеты и о том, как Герману не пришлась по душе роль старосты.

– Всё-таки не моё это: решать столько организационных вопросов, руководить такой разношёрстной группой, да ещё и за посещаемостью следить! – жаловался он смеющейся Любаше. – По правде говоря, меня одни девчонки и слушались, а парни всерьёз до сих пор не воспринимают. Да и я громко даже говорить не умею! Хоть с рупором за ними бегай… Они по несколько раз меня всё переспрашивали. То ли так шутили надо мной, то ли у меня на самом деле голос ещё не прорезался, не знаю. Мне журнал только и удавалось с собой таскать, и то пару раз его в общежитии забывал.

– Ну, я им задам жару! Ты же, получается, был моим заместителем! А они над тобой подшучивать удумали… Этим мальчишкам надо такую трёпку устроить, совсем распоясались, пока меня не было.

– Только не сильно их ругай, иначе сразу поймут, что это я наябедничал! – прошептал Герман и засмеялся.

– Я тебя в обиду не дам! – смело заявила Люба и оглянулась на шумных одногруппников, толпящихся у витрины с едой. – С мужиками только так! – погрозила она им кулачком и повернулась к Герману: – Иначе на шею сядут.

– Нам повезло с тобой: с такой старостой мы далеко пойдём, – гордо констатировал Герман и поднял стакан с чаем. – Хочу произнести тост!

Люба схватила свой кисель и выжидающе посмотрела на Германа, который на секунду задумался и твёрдо сказал:

– За твою доброту, усердие, смелость и… здоровье! Не болей никогда, иначе мне придётся носиться с этими разгильдяями!

Любаша засмеялась, и они аккуратно чокнулись. Отпив из своего стакана, она обернулась и поперхнулась.

– Лёня здесь… – вполголоса произнесла она, изменившись в лице.

– И что, это же студенческий буфет.

– Давай уйдём? Мне стыдно…

Герман схватил учебники со столика и поспешил за удаляющейся Любой. Юноша встретился глазами с Лёней, который было подорвался за девушкой, но Герман жестом его остановил.

– Подожди, ты куда? Ты что, его боишься? – Герман догнал Любашу, и они быстрым шагом двинулись по шумному коридору.

– Нет! Я просто не готова… Я обидела его.

– С чего ты взяла, что обидела его? Чем?

– А он тебе разве не рассказывал, что произошло в то утро?

– Рассказывал, но он не в обиде на тебя! Это я точно знаю!

Она резко остановилась на лестнице между этажами и прильнула к подоконнику, тяжело дыша. Герман отложил учебники и с волнением посмотрел на девушку.

– Послушай, вы мне оба небезразличны. И он, и ты. Я согласен, что всё вышло очень глупо! Ты не была готова к такому серьёзному разговору, а он, дурак, попёр на тебя. Но он очень искренний человек, он по-другому не умеет…

– А я тоже по-другому не умею, – быстро ответила девушка. – Я не смогу ответить ему тем же… Я… просто… – вдруг Люба закашлялась, и её лицо покраснело. Герман поспешил открыть окно, и через минуту внезапный приступ кашля начал стихать.

– Я просто… хочу дружить. И всё, – хрипло выдохнула она. – Но ему от этой дружбы будет только больно.

– Вам надо поговорить. Ещё раз. Но я не настаиваю…

– Не сейчас… – сказала она и присела на подоконник. Герман понимающе кивнул и посмотрел в окно. В его голове крутился ещё один вопрос, который мучил его всё это время.

– Любаш, если хочешь, не отвечай… – осторожно начал он, подбирая слова. – Лёня мне рассказал не только о вашей встрече, но и ещё кое о чём. – Он замолк, с тревогой всматриваясь в её лицо. Она лишь молча кивнула, прося его продолжать. – Так вот… Перед тем, как ты заболела, с тобой произошло странное… На остановке. Точнее, в автобусе. Ты не помнишь… что это было?

Люба молча замотала головой, отворачиваясь к окну, и Герман, закрыв глаза, произнёс:

– Вот я идиот! Я не должен был о таком спрашивать тебя… Тем более сейчас, когда ты…

– Нет, я бы с радостью с тобой поделилась, Герман, – глухо отозвалась она, поправляя косички на груди. – Я просто не помню. Это самое страшное… Ведь со мной такого не случалось раньше. Хотя, знаешь, это похоже на то, когда теряешь сознание и приходишь в себя в незнакомом месте. Я в детстве теряла сознание пару раз… Но это как погружение в сон. Стремительное и глубокое. Ты чувствуешь, как обмякает тело и веки тяжелеют… А тут совсем по-другому. Я еду в автобусе, плавно покачиваюсь на сиденье, за окном мелькает город, Лёня где-то рядом – и… секунда, я хлопаю глазами и оказываюсь на остановке. Только состояние такое дурацкое… Как пьяный, заторможенный какой-то.

– А ты не помнишь, кто был с тобой на остановке? Может быть, кто-то с тобой говорил?

– Я помню только женщину… Но я не смотрела на неё, голова была опущена. Она совала в руки мне носовой платок, но он упал мне под ноги. А ещё от неё так вкусно пахло… Но это были не духи, а что-то… яблочное. Как варенье или выпечка какая-то…

«Яблочное…»
          – А что она тебе говорила, не помнишь?

– М-м-м… – Люба силилась вспомнить, щуря глаза. – Она называла меня «деточкой», причитала о чём-то, хватала меня за руку. Как будто пыталась меня растормошить. А потом… резко исчезла. И Лёня ко мне подбежал. Это всё, что я помню! Было так не по себе…

– Представляю, что ты чувствовала в тот момент… Это как провал в памяти, получается, – проговорил Герман и сел на подоконник рядом с Любой.

– Да, именно. Вот только раньше у меня такого не было никогда. Если это снова повторится, то…

– Не повторится! – вдруг сказал Герман, как отрезал. – Я уверен, что всё позади.

– А ну брысь с подоконника! Только протёрла… – услышали они недовольный дребезжащий голос откуда-то снизу. По лестнице тяжело поднималась пожилая женщина с ведром и шваброй. Люба быстро соскочила вниз, поправляя платье и извиняясь.

– Решили школьные времена вспомнить! – с улыбкой проговорила она. – Когда все перемены просиживали на подоконниках!

– Это вам, милочка, не сельская школа, а институт! Посерьёзней… надо быть, – буркнула в ответ строгая уборщица и плюхнула полное ведро на пол, устало разгибая спину. Ребята еле успели отскочить в сторону от брызг грязной воды.