– Мне страшно, пап, – тихонько произнёс Герман и распахнул испуганные глаза. На лик отца упала тяжёлая тень скорби, оно сделалось тёмным и суровым. Но одновременно с этим отцовские глаза светились добротой и любовью. Они, не мигая, внимательно смотрели на сына из-под густых нависших бровей, а на губах застыла улыбка, которая придавала лику Олега простоты и открытости. В тот миг он даже помолодел лет на пять. Герману неистово захотелось прижаться к отцу и обнять его так крепко, насколько хватит сил. Но тело предательски не шевелилось, словно окаменело. Руки и ноги захватила мелкая дрожь…

– Ты не стыдись этого страха, сын, ведь над тобой он не властен. Не позволяй ему командовать тобой! Сделай лишь шаг навстречу ему, и ты поймёшь, что зря боялся… Этот зверь лишь с виду такой грозный, а на деле трусливей степного зайца. В тебе есть всё, чтобы побороть его. Да чего уж там, в тебе спит столько силы, что ни одному богатырю и не снилось. Пускай и ты с виду такой щуплый, но внутри тебя не сломить. Ты должен поверить в себя. Здесь и сейчас. А деревья тебе помогут, подскажут и направят. Они – твои верные союзники. Ты только попроси…

И будто прочитав мысли сына, Олег крепко обнял его, прижав голову Германа к груди. В этот долгожданный момент Гера услышал ровный стук сердца и ощутил до боли знакомый запах: смолистый, с нотками терпкого табака, чернозёма и душистого сена. Это был запах отца… И будто Гера не спал вовсе, и папа был живой, целый и невредимый. Ведь тепло, которое юноша ощущал от его сильной груди, разливалось по его собственному телу, согревая каждый сантиметр, придавая силу и мощь. И тут же отступили дрожь, тревога и страх, а на душе стало спокойно и отрадно. Как у Христа за пазухой.

– Не уходи… – еле слышно прошептали мальчишеские губы, и юноша прижался к отцу ещё сильнее. Ему казалось, что если отец его услышит, то исчезнет так же, как и дедушка. И тут он почувствовал, как на открытый лоб упала горячая капля. Юношеское сердце тут же сжалось от боли, горечи и обиды. В жизни он не помнил, чтобы отец позволял себе плакать. Герман с силой зажмурился, сдерживая поток подступающих слёз. Ему неистово хотелось рассказать отцу о том, как им с матушкой не хватает его крепкой мужской руки, мудрого совета, доброго словца, ласкового объятия. Ему недостаёт отца, а матушке – мужа. Все эти долгие одинокие годы. Но он молчал… Герман страшился спугнуть этот трепетный момент, как лесную дикую птичку с ладони. Хоть и внутри у него бушевал шторм отчаянья, сметая всё на своём пути, он не хотел размыкать руки и выпускать отца из своих сыновьих объятий.

Но через мгновенье до юноши донёсся резкий запах. Герман нехотя отстранился от отца и увидел, что в окнах террасы клубится густой белёсый дымок.

– Пап, дом горит, – не веря глазам, прошептал Гера, и ноги сами поднесли его к двери. Он хотел распахнуть её, но она не поддавалась. Юноша сорвался на испуганный крик: – Там мама, её нужно вызволить!

Олег молниеносно преодолел ступеньки и скрылся за углом дома. Герман предпринял ещё несколько тщетных попыток открыть дверь, выкрикивая имя матери. Струйки дыма медленно выползали из щелей между дверью и кирпичной кладкой, и вскоре стало невозможно дышать, а глаза предательски заслезились. Тяжёлый приступ кашля схватил Германа за горло, и он нерешительно отступил от двери. Шатаясь и откашливаясь, юноша спустился вниз. Он жадно хватал ртом воздух, растирая слёзы по щекам. На ходу он звал родителей, но из уст вырывались лишь глухие хрипы. Оказавшись на земле, он увидел, что внутри дома мелькают язычки яркого пламени, и паника захватила его разум окончательно. «Там же мама, её нужно срочно спасать, иначе…» Он схватил первое, что попалось под руку: заострённую лопату из домашнего сада. С ней он метнулся к ступенькам, но услышал звон стекла с северной стороны дома. Он тут же кинулся туда. Там юноша увидел, как отец размашисто выливает воду из ржавого ведёрка прямиком в разбитое окошко, черпая её из старой деревянной бочки. Но воды с каждой секундой там оставалось всё меньше и меньше, а разрастающееся пламя безжалостно пожирало всё внутри: занавески, мебель, деревянный пол, оконные рамы. А густой чёрный дым заполонил всё вокруг, мешая разглядеть что-либо внутри дома.

– Мама, мама где?! Ты её видел? – истерично кричал Герман отцу, в ужасе пытаясь отдышаться.

– Ломай окно, расчищай путь, надо пробраться внутрь! – прокричал отец.

Герман было метнулся к окну. Но жар, который тут же окатил его с ног до головы, не дал сделать ни шажка ближе. Вдохнув раскалённый едкий воздух полной грудью, он тут же отскочил назад и закашлялся снова, вытирая мокрое лицо рукавом пальто. Задержав дыханье, он подбежал к окну, решительно занёс лопату и начал бить заострённым концом по остаткам стекла, пытаясь выбить острые осколки на землю. Вода лишь на время гасила огонь, но через секунды он разгорался снова, не давая одержать победу над собой в этой ожесточённой схватке. Когда Герман, наконец, выбил оконную раму, у Олега закончилась вода в бочонке. Он отшвырнул ведёрко и ястребом бросился в окно, выкрикивая имя жены. Герман даже не успел понять, что произошло. Он лишь увидел, как в окне мелькнула спина отца и исчезла в непроглядных клубах зловещего дыма. Герман прокричал его имя что есть мочи и обессиленно рухнул на колени. Но осознав, что теряет время, он быстро стянул с себя пальто и кинул его в бочку. Остатки мутной воды мгновенно пропитали толстую ткань, и оно стало ещё увесистей. Герман наспех натянул на себя мокрое одеяние и, схватив лопату, бросился к окну, в котором совсем недавно исчез отец. Он закинул своё орудие в дом и попытался пробраться внутрь сам. Пальто то и дело предательски тянуло его вниз…

– Гера! Ты ничем не поможешь им там, ты поможешь им здесь! – услышал он строгий возглас за своей спиной и обернулся. Поодаль стоял Демьян Макарович и строго смотрел на внука, опираясь на свою трость.

– Дедушка! Дом горит! Там… мама! И папа тоже… туда… нужно… пробраться! Как можно скорее! – задыхаясь, кричал Герман.

– Прикажи небесам помочь тебе, – спокойно ответил мужчина, ткнув своей тростью вверх.

– Что? Каким небесам? Дедушка, нам нужна вода, беги же за ней! Беги за помощью! Не стой, умоляю…

Герман, наконец, упёрся ногой в кирпичный выступ на стене и ухватился за мокрую оконную раму. Стиснув зубы, он издал громкий вымученный рык и подтянулся вверх что есть мочи. Схватившись второй рукой за проём и, помогая себе ногами, Гера неуклюже карабкался наверх. Казалось, что прошла целая вечность, пока он преодолевал расстояние между землёй и окном, но его подстёгивала мысль о родителях в плену огня. Он ощущал нарастающий жар, который обжигал его оголённые руки, шею и лицо, но Герман даже не думал сдаваться. От мокрого пальто начал валить пар, оно быстро нагревалось…

– Герман, услышь меня! – крикнул Демьян, но уже представ на пути юноши в горящем доме. – Ты должен обратиться к небу и приказать ему помочь тебе. Я не в силах это сделать за тебя… Не теряй время.

Обессиленный Герман свалился под ноги деду и, учащённо дыша, начал нащупывать лопату. Пол под ним был раскалённым, дым застилал глаза и не давал сделать полноценный вдох, нос и рот забивала чёрная горькая копоть. «Лучше сдохну здесь, чем выйду отсюда один!» – пронеслась в голове Германа отчаянная мысль. Она придала ему сил. Вслепую ползая на корточках, наконец он нащупал черенок лопаты и быстро выпрямился, крепко держа её в руках. Оглядевшись, юноша не увидел деда, хотя его голос до сих пор звенел в ушах. Герман задержал дыхание и, спрятав нос за мокрым воротником, бросился вглубь дома, прочищая себе путь лопатой. Он надеялся наткнуться на живых родителей, но видел перед собой лишь объятые огнём мебель и стены. А в ушах всё звучали слова деда, сводя с ума: «Обратись к небу! Оно поможет! Остановись же, воротись обратно! Небо должно услышать тебя. В огне ты уязвим, воротись!» Безысходность охватила всё существо Германа, и он закричал от бессилия и страха. Лёгкие разрывало изнутри, они горели и пульсировали, они просили чистого и свежего воздуха. В глазах темнело... Голова болела так, будто вот-вот лопнет. Юноше начало казаться, что он попал в западню: вокруг лишь стены пламени и занавесы дыма, среди которых невозможно разглядеть, в какой части дома он находится. Но страх за родителей пересилил страх за собственную жизнь… Он сделал ртом короткий вдох, почувствовав, как обожгло гортань, и изо всех сил прокричал имена родителей. Но тут позади него прямо с потолка свалилась деревянная балка, и крыша начала устрашающе трещать. Спину обдало огнём. Герман взвыл от боли, отскочив в сторону. Его штаны вспыхнули, и он упал на пол, пытаясь сбить разгорающееся пламя голыми руками. Но тут его схватили под руки и резко подняли на ноги. Он лишь услышал над ухом суровый приказ:

– Спрячь голову в пальто! Быстро!

И кто-то крепкий и быстрый за мгновенье протащил его сквозь пламя к выбитому окну. Это был Олег, и он был жив.

– Матери здесь нет! Уходи сейчас же! Потолок рушится!

Герман дрожащей рукой нащупал мокрый подоконник и обессиленно перекинул ногу через оконную раму. Всё это время его подталкивали в спину сильные руки, а отцовский голос настойчиво подгонял. Свалившись под окном охваченного ярким пламенем дома, Гера вдохнул чистый воздух и закашлялся. Удушающий приступ не отпускал его до тех пор, пока он не отполз в сад и не перевернулся на спину. Тяжело дыша, он молча наблюдал за тем, как синее безоблачное небо заволокло клубами непроглядного дыма. Силы покидали его измученное тело, а мысли – разум, громадные капли чёрного пота застилали широко распахнутые глаза, пробегая по багряным щекам и прячась в уголках дрожащих приоткрытых губ. Его каштановые кудри обуглились у лица и на макушке. Он свистяще втягивал ноздрями прохладный воздух и хрипло выдыхал ртом. Юноша лежал на холодной земле в насквозь мокром пальто, испачканном копотью, но жар так и не отступал. Его штанины успел «сожрать» огонь, а на оголённых щиколотках красовались тёмно-багровые «поцелуи» пламени. Казалось, по его жилам текла кипящая кровь, и даже воздух, который он вдыхал, обжигал его гортань и лёгкие. В висках стучало так, что он не слышал ничего вокруг себя. А родной дом неподалёку вспыхнул как факел… Крыша и чердак были захвачены ярким огнём и с треском обвалились вместе с кирпичной трубой; из окон вырывались языки пламени. Огонь одержал сокрушительную победу.