— Я? Ни хрена я не говорил. Работать будем? Кстати, Сэнди, ты бензобаки не наглухо задраил? Ага, молоток, нехай на жаре маленько травят… Я ж говорю — талант. Тебе б у нас на «Электросиле» цены б не было.

— Но мы все-таки не готовы, мы не слышим, все время путаемся под ногами, и они…

— Они? Опять… — Капитан задрал растопыренные руки, проветривая подмышки на ветерке в куцем тенечке самолета.

— Ну, странники, пришельцы, может, даже люди из будущего мира, нашего там или какого-то соседнего, да какая разница! Они норовили нас либо переделать лучше, либо спихнуть отсюда — но так, чтоб мы ушли сами, смогли уйти, но ушли все-таки другими. Потому ты и побывал дома, малыш. Они же все тебе сказали — и заодно проверили. А мой следователь! Ох, ребята, смех и грех, он тут давеча мне приснился, что ли, — а может, я ему? Во хорошо бы…

— Да уж! — мрачно ухмыльнулся капитан. — Интересно б пообщались, надо полагать.

— … перепуганный насмерть, причем реально! Как нашкодивший сельский библиотекарь, право слово, даже гимнастерочка колом — ну, точно, активист-избач, втихаря за полками девок тискавший!

— Влипли мы, мужики, — капитан грузно осел на ящик-подставку для Сэнди. — Это ловушка. Ошибаешься ты, старшина. И знаешь почему? Потому что я действительно не хочу улетать.

Старшина и Сэнди уставились на него.

— Ты-то чего, Серега, вылупился? — горестно усмехнулся капитан. — Не ты ли мне череп проел своей заботой о человечестве?

— Но мы должны уйти… — медленно сказал старшина.

— Мы? Нет. Мы должны только Родине. Мы рождены, чтоб сказку сделать былью. А если — правда?

— Какая правда? Чья? Твоя?

— Ну а если? Не только в стройке, перековке, канале там или еще где. Если настоящая, для всех, вообще всех, правда? И никто ни за чей счет? Тогда как, а? Правда и счастье для всех — и никто не будет обижен?

— Каком канале, Господи! — простонал старшина.

— Знаешь почему ты мне всегда в шахматы проигрывал — хотя игрок ты хоть куда? — капитан сморгнул пот. — Потому что шибко учен. И действуешь строго по уставу.

— По уставу? Я? — старшина был поражен. — И ты говоришь это мне? Мне — ты?

— Да! — торжествующе заявил капитан. — Ты уверен, что все в мире надо: раз — назвать, два — объяснить, три — об-бязательно распотрошить и четыре — подогнать.

— Подо… Что?

— Так точно. Подогнать. И запротоколировать красивыми словами. Чтоб про человечество, про светлую цивилизацию и всякое такое. В общем, с Рождеством Христовым на закуску.

— Это надо с большой буквы, — медленно обронил сверху Сэнди. — В этом все и дело.

— В чем? В грамматике? — спросил снизу вверх капитан.

— Нет. В том, что Рождество — вовсе не красивая сказка. И Иисус — человек. Просто человек. Вопрос — откуда?

— Ясно, — капитан встал, отряхивая руки. — Началось. Пора за работу.

— Иначе не понять. Он понял, — Сэнди мотнул головой на старшину. — Так, Сережа? Ведь ты понял про оружие. Это не мелочь.

— Ай, да ну вас! — махнул рукой капитан. — Я вам про Фому, а вы мне… Кажется, ребятки, вы и вовсе — того, поехали. Я тут сам себя уже боюсь! Ведь если я точно знаю, что должен остаться, то…

— Еще бы, — изменившимся голосом перебил Сэнди. — Вон еще одни. Тоже сюда. Видать, компанию нам решили составить.

— Что? — вмиг охрип капитан. — Где? Кто?

Сэнди, почти не щурясь в нестерпимом свете, глядел над его плечом в море. Капитан резко обернулся.

Недалеко — хотя расстояние в дрожащем жарком мареве определить на глаз было трудно — висели силуэты пяти самолетов. Они шли пеленгом на высоте примерно тысячи метров, наискось к острову. Но что-то было в них нелепое, что-то мешало, сбивало с толку.

— Наши, — непонятно спокойно определил Сэнди. — «Эвенджер».[86] Самые последние машинки.

Трое летчиков молча следили слезящимися от жгучего света глазами за самолетами. Так что же?.. Ах, вон оно что! Самолеты-то вроде не летели! Они действительно будто висели на невидимых нитях, едва заметно подергиваясь мерзко-марионеточными судорогами.

Странное, нелепое дрожание; какая-то размытость, как в дыму, силуэты двоятся, троятся, грязно тают и вновь мутно проявляются, словно на фотопластинке, и вновь размываются; какими-то дергаными нелепыми толчками, непостижимо в аэродинамике, перемещаются относительно друг друга… Так, вот второй в пеленге дернулся, как прыгнул, носом на остров; первый, ведущий, тут же довернул за ним; потом — остальные трое. Теперь пять толстобрюхих, широкомордых машин все теми же толчками нацеленно надвигались на Остров.

Сэнди что-то тихонько забормотал — его начинало колотить. Капитан быстро спросил, не оглядываясь, сипло:

— Ваши? Уверен?

— Груммановский «Эвенджер». Новейшая машина. Морской торпедоносец. Я их всего раз и видел — они перегоном садились у нас на базе… О, Боже! Где они?!

Пятерка самолетов… исчезла. Просто пропала и все. И в тот же миг всеми позабытый «ИЛ-2»… заговорил! Человеческим языком! Капитана буквально отшвырнуло от мотора, старшина охнул. А из кабины штурмовика, точнее, из его радиостанции слышалось быстрое неразборчивое бормотание. Рация включилась сама по себе.

Сквозь потрескивание и шипение эфира несся гнусавый голос — странно знакомое бормотание. Пауза, шипение. Быстрой скороговоркой ответил другой. Щелчок, запели странные ноты — что-то вроде протяжной морзянки. Старшина до боли в затылке напрягся, вспоминая, где он слышал такую гнусавящую скороговорку; он косо глянул на Сэнди — и вздрогнул: парнишка стоял белый, с перекосившимся застывшим лицом, весь обратившийся в слух. И тут же Попов вспомнил! Именно такую речь он слышал тогда, в вечер прибытия союзников, и потом — в те кошмарные секунды атаки на немецкий конвой. Точно! Английская речь. Стоп! Английская?! Но он же ее не понимает! Значит… Значит, язык, на котором они тут, на Острове, говорят… Значит, не только не английский и тем более не русский — но и вообще не язык?! А рация опять включилась. Сэнди, сжав кулаки, быстро перевел срывающимся голосом:

— Я — «ФТ-28», капитан Чарлз Тейлор. Передайте Пауэрсу: у меня вышли из строя оба компаса, пытаюсь… — Голос пропал, рация свирепо затрещала, свистнула, голос вырвался из помех: — … пересеченная, очевидно, мы заблудились после последнего поворота.[87]

Старшина ничего не понимал. Капитан, выпучив глаза и тряся головой, тыкал пальцем себе в ухо — и старшина, сообразив, похолодел: ни на ком из них не было шлемофонов — а в радиостанцию, в эфир можно включиться, лишь подключив к бытовой станции переходной штуцер шлемофона. Они не могли слышать рацию — рацию, которую к тому же никто и не включал! Все бортсистемы «ИЛ-2» были обесточены!

— Здесь «ФТ-74». Если вы над Кис, развернитесь так, чтобы солнце было слева от вас, и летите к берегу… В двадцати милях… дейл… какой высоте? Иду навстречу.

Сэнди дико рыбьи разинул рот и простонал, бессильно ловя воздух:

— Кис! Это же Флорида-Кис! И Форт-Лодердейл! Боже всемогущий — это наши! Мы действительно дома!

Капитан стремительно бледнел сквозь кирпичный загар и черно-седую щетину, задрав голову к самолетам, которые размыто качались в жарком закипающем небе неподалеку, не приближаясь и не удаляясь; силуэты их все более и более терялись, становясь зыбко-прозрачными, и такой же все более зыбкой и рваной становилась радиосвязь; голоса летчиков пропадали, рвались. Вот включился явно ведущий группы:

— … и мне показалось, что они… неправильно, поэтому я развернулся. Я был уверен, что компасы вышли из строя!

Вмешался то ли наземный диспетчер, то ли руководитель полетов, — и, как ни странно, голос его был четок, ясен и близок, в отличие от голосов пилотов:

— Включите аварийное опознавательное устройство, чтоб мы вас видели на радаре.

На радаре? Старшина быстро глянул на Сэнди. Радар… Что это такое — радар?

— «ФТ-28», почему молчите? Ваш сигнал затухает, выходите на связь! Почему молчите? Ваш сигнал затухает, выходите на связь! Почему молчите, «ФТ-28»?..

Воздух плотно заполнялся густым дрожащим гулом, но самолетов видно уже почему-то не было: они словно расплылись мучными кисельными пятнами где-то тут, над головой — везде и нигде. Сэнди уперся грязными ободранными руками в мятый носок крыла и что-то бормотал, раскачиваясь, как в молитве, — а может, то и была молитва. Рация то включалась, то выключалась, в радиопереговорах врывались и пропадали новые голоса. Сам воздух вибрировал от предельного напряжения. Происходило странное. На их глазах сейчас уходили живые люди — а они, трое на Острове, спасенные и знающие, ничем и никому не могли помочь; они были лишь сторонними наблюдателями.

Участь тяжкая, незавидная: видеть, знать — и ничем не помочь. Вот опять — чей-то возбужденный, даже напуганный, юный голос:

— Сколько мы летим на восток?

— Здесь Тейлор. Идем курсом «270», пока не достигнем берега или не кончится топливо.

— Порт-Эверглейдс — Тейлору. Постарайтесь перейти на «желтый канал»[88] и вызовите нас, повторяю, пе…

Связь оборвалась. Окончательно. Самолеты пропали. Радиостанция, отчего-то не выключаясь, шипела, потрескивая разрядами, и тихонько злорадно похрюкивала чего-то выжидающим, затаившимся эфиром.

Сэнди зажмурился и с маху воткнулся лбом в носок крыла. Капитан опустил голову. Говорить было не о чем и нечего.

И вдруг Остров подпрыгнул под ногами! Дробно ахнула и загрохотала каменная осыпь за спинами, вздыбив клубящуюся тучу мощной пыли; орудийным залпом где-то обвалилась скала; над задрожавшим, словно в землетрясении, пляжем взметнулось удушающее облако пыли и песка — и в тот же миг русские аж присели от рухнувшего сверху рева и грома.

Вырвавшись из лопнувшей над водой зеленоватой слепящей вспышки, затмившей сияние расплавленных небес, над Островом с адским железным ревом пронеслась вихрем пятерка непривычно брюхастых, головастых, широкофюзеляжных, с обрубленными широкими короткими крыльями самолетов с богато застекленными просторными кабинами — и мгновенно сгинула, исчезла в знойном мареве; рация в миг пролета взорвалась безумным воем и визгом, уши заложило, штурмовик трясло в резонанс грохоту и гулу валящихся по склонам скал камней, виски заломило уже знакомой дикой болью до обморока; рев моментально исчез с исчезновением машин, и тут же рация под такой же размеренный, как и всегда, рокот волн быстро и четко сказала: