Гусев приказал:

— Поднять полк по тревоге!

Квасцов стремительно бросился к несгораемому шкафу, вынул папку с адресами офицеров и списками связных, рванул телефонную трубку:

— Первый!

Где-то на другом конце провода отозвался баритон полковника:

— Орлов!

…И вот с крыльца штаба понеслись в ночь пронзительные звуки сигнальной трубы:

— Тревога!

Словно ток высокого напряжения прошел по казармам, паркам, офицерским квартирам:

— Тревога!

— Тревога!

По ночным гулким и торжественным, как зал консерватории, улицам военного городка помчались связные: торопливый топот солдатских сапог, щемящая заливистость звонков, пистолетное хлопанье дверей. И на темных фасадах спящих домов вспыхивают светлые прямоугольники окон.

— Тревога!

В казармах — столпотворение. Кажется, все вконец перепуталось, перемешалось — и к утру не разберешься. Но прошло несколько минут, и уже строятся подразделения, и отрывистые голоса свидетельствуют, что все в порядке.

— Алексеев?

— Я!

— Гурьев?

— Я!

— Сагайдачный?

— Я!

Вернувшись из клуба, Анна вскипятила чай, накрыла на стол, приготовила ужин: с минуты на минуту должен прийти Юрик — скоро двенадцать!

Какое смущенное, виноватое лицо было у мальчика, когда он сказал, что не может проводить ее домой! Любовь! Счастливая Лена Орлова! Ее любит Юрий.

Горько и радостно Анне. Неужто и вправду завидует она Лене, ревнует ее к Юрику?

…Громкий резкий стук в дверь сорвал Анну со стула:

— Кто это?

Незнакомый сипловатый голос:

— Лейтенанта Верховцева срочно в штаб. Тревога!

Анна с трудом повернула ключ в двери. На лестничной площадке стоит солдат: сдвинутая на затылок пилотка, разгоряченное от бега лицо («Как тот лейтенант, в сорок первом», — вдруг подсказала услужливая память»).

— Лейтенанта Верховцева срочно в штаб. Тревога! — повторил солдат, и застучали по ступеням лестницы тяжелые сапоги.

Анна прислонилась к дверному косяку. «Опять! Неужели и Юрик уйдет, как ушел тогда Алеша!»

Анна бросилась в комнату, распахнула окно: густая темнота обволокла мир («Как затемнение», — опять мелькнула жуткая мысль), и во мраке — шаги: быстрые, громкие, в сердце отдающиеся шаги.

Анна прилегла на диване: как заныло в груди. Тихо, до мертвого ужаса тихо в комнате. На столе мирно мерцает стакан в серебряном подстаканнике. Бездумно стучит будильник. Розовый тюльпан шелкового абажура плавает под потолком. Но как зыбок домашний, спокойный полуночный мир. Только тронь его пальцем…

Снова чужой требовательный, торопливый стук в дверь. Анна не успела ответить, как в комнату вбежал Миша Кареев. И снова ее поразило страшное сходство с тем далеким лейтенантом: потный лоб, потемневшие и строгие, без обычной улыбки, глаза.

— Анна Ивановна! Где Юрий? Он не явился по тревоге.

— Как не явился? Не может быть! Не может! — пыталась подняться Анна, но какими слабыми стали ноги, как они дрожат. И губы тоже дрожат:

— Не может быть!

Так же внезапно, как появился, исчез Миша Кареев. Снова тихо в квартире. Стучит будильник. Мерцает стакан. Покачивается под потолком абажур.

Надо бежать, звать, найти Юрика, надо взять за руку, сказать: «Иди, тебя ждут. Как ты мог?» А ноги дрожат, нечем дышать, и губы шепчут:

— Не может быть!

Внезапный удар рванул ночную тишину: хлопнула, как тогда от взрывной волны, дверь, жалобно зазвенел перепуганный стакан в подстаканнике, судорожно затрепетал тюльпан абажура. Белое пламя залило провалы окон.

— Вот оно! Началось! Как тогда! Где же Юрий?

Анна бросилась вниз по лестнице и только в подъезде остановилась: витые жгуты дождя, подсвеченные мгновенными вспышками молний, крестили улицу, дома, деревья.

— Гроза!

Пусто в ночном парке. Давно погасли праздничные огни, затихла музыка, опустели аллеи. Даже самые самоотверженные пары разбрелись.

Вдруг стало слышно, как шумит ветер в вершинах лип, путается, повизгивая в колючей непролазности кустарника.

В глухой аллее, на скамье, опустив голову на руки, как угрюмая больная птица, сидит Юрий Верховцев.

…Была мечта: золотистое облако волос над выпуклым лбом, чистые, как зимняя сказка, глаза, губы в улыбке, рука с голубыми детскими жилками. Блок. Григ. Левитан.

Изумрудная луна над заколдованным парком… Была мечта: светлая дорога, и рядом — она!

А осталась — ночь, темная пустота…

XIX

Прибывшего в штаб Орлова встретил дежурный по части майор Квасцов. Выскочив к подъезду, он взметнул руку к козырьку, одним духом, барабанной частой дробью доложил: подразделения строятся на плацу, все офицеры явились, отсутствует только командир первого взвода лейтенант Верховцев.

Орлов нахмурился:

— Связной вернулся?

— Так точно, товарищ гвардии полковник. Лейтенанта Верховцева нет дома.

— Посылайте еще. На квартиру! В клуб! Куда угодно! Найти лейтенанта немедленно! Ясно?

— Слушаюсь! — и Квасцов, круто повернувшись, рванулся, как ракета в космос, выполнять приказание начальства.

Орлов, ни на кого не глядя, прошел в свой кабинет. Где задержался Юрий? Почему Лена пришла домой поздно и такая взволнованная? Нет ли связи между всем этим? «Нет, нет, — гнал Орлов смутные подозрения. — Не может быть…»

Закурил, затянулся раз-другой и швырнул папиросу в пепельницу:

— Черт знает что! Табак горький, словно хины в него подсыпали.

Снял телефонную трубку:

— Соедините с моей квартирой! Тотчас (не спала, видно) ответила Лена:

— Вас слушают!

— Где Юрий?

— Я им не командую, — обиженно начала Лена. — Откуда я могу…

— Я серьезно спрашиваю, — нетерпеливо перебил Орлов. — Когда ты видела его в последний раз? Он не явился в штаб по тревоге!

Ответ дочери еще больше сгустил тучи. Лицо полковника потемнело, на виске выпукло обозначилась набухшая вена:

— Нашла время объясняться! Да понимаешь ли ты, что это означает и для него, и для всего полка? Ну, ладно, я до тебя доберусь! — и, не ожидая ответа, резко положил трубку.

Лена замерла у аппарата. «Что же это такое? Был праздник. Спектакль. Аплодисменты. Потом разговор с Юрием. И вот как все обернулось! Что с ним? А вдруг?..»

Бросилась в переднюю, сорвала с вешалки плащ.

Акулина Григорьевна слышала телефонный звонок, по лицу Лены догадалась: неладное происходит. Но отпустить внучку одну, ночью… — и загородила дорогу:

— Куда ты? С ума сошла! На дворе гроза собирается. Что случилось?

— Ничего, ничего, — отстранила Лена бабушку и побежала вниз по лестнице.

Качая головой, смотрит ей вслед Акулина Григорьевна. Сильный удар грома вывел старуху из задумчивости. Торопливо перекрестилась:

— Спаси нас, господи, и помилуй!

Ветер терзает ночной парк. Молнии прочесывают растрепанные, простоволосые липы. Изгибаются и дрожат тополя, кусты черемухи и сирени испуганно жмутся к земле.

Лена подбежала к беседке. Какая она теперь страшная, заброшенная, как склеп.

— Юрий! Юрий!

Шумят деревья. Черные лапы лип тянутся к Лене.

Никого!

Темно и тихо в квартире Орловых. Только в кабинете полковника на письменном столе светлый круг от настольной лампы. То и дело ярко вспыхивают окна, гремит ненасытной орудийной глоткой гром.

Акулина Григорьевна ходит от окна к окну, всматривается, прислушивается.

— Куда она побежала? Среди ночи, в грозу. И Петруши дома нет. Дети, дети, беда с вами!

Вконец измученная, едва передвигая гудящие ноги, поднялась Лена по лестнице, прижалась лбом к дверному косяку. Спутались, увяли волосы, дождевые капли слезами скатываются по плащу. А в голове, вонзившись клинком, одна мысль: «Что с ним?»

Тихо, чтобы не разбудить бабушку, вошла в комнату, не снимая плаща, свалилась в кресло.