— Хорошо, черт побери!

С этого вечера Юрий Верховцев стал часто бывать у Орловых. Все нравилось ему в их доме: чистота просторных комнат, приветливые лица хозяев, легкий запах духов…

Сейчас они опять с Леной в слабо освещенной гостиной. Лена играет на пианино.

Юрий никогда раньше не интересовался музыкой. «Медведь на ухо наступил», — смеялись в училище товарищи. Но почему, когда играет Лена, вспоминается то детство в военном городке под Брестом, то зимние вечера в Беленце, то грустные глаза отца?

Лена взяла последний аккорд:

— Довольно! Где же ваши комплименты?

— Замечательно! Раньше я не любил музыку. На операх скучал, предпочитал драму. А вот сейчас почувствовал: какая это сила!

— Что бы вы сказали, если бы услышали настоящего музыканта?

— Мне кажется, лучше нельзя исполнить.

— Вот и добилась комплимента. Теперь ваша очередь — читайте свои стихи.

— Прошу вас, не вспоминайте.

— Нет, нет. Я обижусь. Читайте!

— Но что читать?

— Что хотите! Самое последнее.

Юрий начал вполголоса:

Задумавшись, слушает Лена. Зачем лукавить с собой? Она знает, что о ней говорит в стихах Юрий Верховцев. Но что она ответит ему! Ей приятно встречаться с ним, разговаривать, шутить, спорить… Хорошо, если бы он был ее другом, просто другом… Он нравится отцу, Варваре Петровне, даже бабушке. Но ей не нужна его любовь. Она любит другого, станет его женой…

Может быть, лучше не встречаться с Верховцевым, не видеть его любящих и покорных глаз? Как все сложно в жизни! Или, может быть, она — провинциальная кокетка, ей просто хочется, чтобы у нее были поклонники, чтобы ей посвящались стихи, чтобы ее ревновали… Но она ведь не Нелли. А чем она лучше Нелли? Надо прекратить встречи. Последнее время так угрюм и сердит Леня. И он прав! Зачем я подошла к Юрию тогда в библиотеке? Зачем он стал бывать у нас? Зачем сейчас заставила его читать стихи? Сегодня попрощаюсь и не скажу обычное: «Приходите». А без приглашения он не придет. Все будет по-старому. А там… Хорошо ли будет?

Какая сумятица в сердце! Сколько дорог лежит перед ней, скрытых туманной дымкой будущего. Как выбрать одну, самую правильную, на всю жизнь! А в ушах все звучит, звучит:

Лена не ошиблась: в последние дни Щуров действительно находился в угнетенном состоянии духа. Видимых причин для этого не было. На службе все шло без больших недоразумений. Правда, командир батальона раза два делал очередные «внушения», а командир полка объявил в приказе выговор за опоздание на командирские занятия. Но само по себе это не могло испортить настроения Щурову. Сколько уже было всякого рода замечаний, предупреждений, выговоров! Одним больше, одним меньше — какая разница.

Все в порядке и в личной жизни. После памятного разговора Лена стала ближе, родней, и теперь все решало время: будет премьера «Яровой» — Лена скажет «да», и они поженятся.

И все же Щуров испытывал беспокойство, был раздражен, вспыльчив. Сам он хорошо знал причину: Верховцев! Откуда взялся в такой решающий период его жизни лейтенант? Верховцев повадился ходить к Орловым. Правда, бывает он там как сын старого друга полковника. А все же…

Как-то вечером Щуров решил развлечься и зашел в бильярдную.

Вечно торчащий там лейтенант административной службы Алешкин предложил партию.

Обстановка привычная. Звонко щелкали кии, над зеленым полем стола лениво плавало волокнистое сизое табачное облако, рано начавшая лысеть голова Алешкина тускло поблескивала, как большой бильярдный шар, в углу дремал маркер Кузьма и время от времени просыпался от собственного храпа.

Щуров выигрывал.

— От левого борта — в угол! — И шар с сухим треском входил в лузу. — В середину! — Снова, как электрический разряд, удар — еще один шар тяжело повисает в сетке. — Конец! — Щуров бросил кий на стол. — Учись, друг!

— Еще одну партию, — стал упрашивать Алешкин, выкладывая шары на стол. — Контровую.

— Не могу! Ждут!

— Кто ждет? — подслеповато-наивные глазки Алешкина уставились на Щурова.

— Секрет. Много будешь знать — совсем облысеешь.

— Да вон и у тебя на виске седой пробился.

— Не беда. Помни, Алешкин: седина бывает благородной, но плешь — никогда!

Административного лейтенанта передернуло, и в отместку он съехидничал:

— А прицел ты правильный взял. Иметь такого тестя не вредно…

Щуров брезгливо поморщился:

— Глупость! Я выше таких соображений.

— Понятно, понятно, — поспешно закивал Алешкин. И добавил с подкупающим добродушием: — Только бы осечка не получилась.

— Почему?

— Так, — неопределенно протянул Алешкин. — Вот, например, ты сейчас здесь, а у Лены Орловой, верно, гость сидит, развлекает ее.

Щуров зло посмотрел на собеседника, взял кий, и, не целясь, с силой послал шар в лузу.

— Видал миндал? Так и с тем гостем будет. У нас, фронтовиков, разговор короткий.

Пустяковый инцидент, казалось бы, и не заслуживает внимания, а вот нейдет из головы Щурова, царапает душу. Конечно, Лена любит его. Только вчера она подтвердила: да, в день премьеры! Но уж слишком много людей вокруг, от которых можно ждать подвоха! Полковник Орлов, Акулина Григорьевна, Варвара Петровна…

А Верховцев? Разве можно быть спокойным, пока он рядом с Леной? Верховцеву нравится Лена — всем ясно. Слепой увидит, каким становится лицо лейтенанта, когда он разговаривает с Леной. Нет, главная опасность — Верховцев. Скорей бы! Рок какой-то: то отец, то сын. Убрать с дороги Верховцева. Да как уберешь? Нет, единственный выход — свадьба. А там уж никто не страшен!

С того часу, когда почтальон принес телеграмму: «Милая мамочка все в порядке приезжай жду крепко целую Юрий», сердце Анны не переставало биться взволнованно и радостно. Как девчонка, бегала по магазинам, делала покупки, шила, пекла. Тысячи важных, спешных дел — и все они освещены предстоящей встречей с сыном, с Юриком.

На вокзал проводить Анну приехали Кареевы. Степан Андреевич привез коробку заграничных патефонных пластинок и со вздохом вручил Анне:

— Невесточка заказала…

Тина смеялась, шутила, но в глазах нет-нет да и проглянет тревога. В самый последний момент, стыдясь своей слабости, шепнула Анне:

— Посмотри, как там Мишка с нею. Сердце у меня не на месте. Тихий он у нас, а она… — и отвернулась.

Медленно полз — а называется скорый! — поезд. Да и часы как будто остановились. Едешь, едешь — и нет конца пути: поля, луга, большие станции, глухие полустанки… Анна смотрит в окно, а перед затуманенными глазами сумасбродная память тасует то горькие, то радостные картины — ее жизнь.

Как странно все на свете! Идут годы, стареет лицо, редеют волосы, меняется все вокруг. Она уже почти старуха, ей уступают место в метро, она едет к взрослому сыну, а где-то внутри есть «я», и оно остается таким же, каким было в ту пору, когда она на одной ноге прыгала, играя в «классы»; когда с замирающим сердцем бегала на свидания с молоденьким курсантом Алешей Верховцевым; когда жила в Беленце; когда в тоске и ревности металась по холодной московской квартире. И живет это «я» не в прошлом, а там, в будущем, вон за тем леском, за горизонтом, там, куда день и ночь везет ее скорый поезд.