Витька тоже направился в город. Часа два бродил по центральной улице, побывал в магазинах, «глаза попродавал», как он выразился. От нечего делать сел в первопопавшийся автобус. Народу было мало, люди предпочитали в жаркий выходной спасаться на заливе.
— Поедем куда, теща? — спросил он у пожилой кондукторши.
— В микрорайон, зятек, — в тон Витьке сказала она и хмыкнула.
— И правильно. Поглядим азовских невест.
— Слышала бы твоя жена, она бы в один миг твой холостой пыл укоротила…
— А ты откуда это знаешь? Моя жена теперь далеко — на острове Сахалине, разлюбила, дружечка. Говорит: «Не подходишь, парень, нос горбатый и пиджак дыроватый. Поеду искать с длинным рублем, кучерявого и не такого дремучего, как ты. Что, говорит, с тобой жить, ты серый, как сибирский валенок».
Витька, наверное, и еще бы долго заливал про свою жену, но кондукторша, поняв, что имеет дело с отчаянным балагуром, вмиг посерьезнела и громко крикнула:
— Билет надо брать, жених!
Витька отдал пятак и уставился в окно. Около парка закричал кондукторше:
— Маманя, останови пароход, дальше пешком пойду…
Автобус и в самом деле скоро остановился. Витька отыскал в парке скамейку в тени, снял ботинки, пиджак подложил под голову, вытянулся.
— Прошу не будить. Человек отдыхать будет, — сказал он самому себе и закрыл глаза.
Вероятно, Витька задремал. Глаза открыл он от толчка в бок.
— Дядечка, дядечка, ты посмотри, что Светка делает?
Сев на скамейку, Витька огляделся. Малыш лет шести в коротких штанишках с клетчатыми помочами крест-накрест, словно офицер, стоял рядом с ним и показывал на девочку такого же возраста, возившуюся метрах в пяти на песчаной лужайке. Она так была увлечена, не заметила предательства своего сверстника.
— А что Светка робит? — шепотом спросил Витька.
— Она ботинки у тебя взяла и сейчас песком их грузит. Говорит, что два самосвала, а мне не дает. А я тоже песок хочу на стройку маме возить.
— Так, значит, мои ботинки самосвалом стали? Ну, академики, ворюги азовские, дают. Да я за эти мокроступы трудовую монету платил, а они их под транспортные средства приспособили. Проблема века — не на чем раствор подвезти…
Говорил Витька серьезно, но малыш, видимо, понял, что «дядечка» — человек добрый и ничего не сделает с вероломной Светкой, которая по-прежнему самозабвенно сидела на площадке, толкая вперед себя два башмака.
— Мы, дядечка, не азовские, — проговорил малыш.
— А откуда же вы? Может быть, вы с луны свалились? Взяли так, камешком — и плюх в тарелку. Знаешь, как это делается?
Витька описал рукой дугу и громко хлопнул в ладоши. Светка обернулась и пустилась по дорожке.
— Ну, такой коленкор не годится. Куда она лыжи навострила, а?
Впрочем, Светка, заметив, что ее никто не преследует, остановилась и, переминаясь с ноги на ногу, крикнула:
— Лешка, иди ко мне, а то дядя побьет тебя.
Лешка, впрочем, уходить не собирался. Он сбегал на площадку, принес ботинки, на ходу выгребая туго набитый песок.
— Так ты не абориген? — спросил Витька. — Говорю — не местный, значит?
— Ага, мы из Ростова. Папа с мамой на рынок приехали и нас с сестрой Светкой взяли.
— А что им на рынке делать?
— Помидоры привезли. Знаешь, у нас какие помидоры растут? В Светкину голову, папа каждый выходной сюда ездит.
— Он что, твой папа, барыга, что ли?
— Мой папа — мастер, он на заводе работает…
— А что ж помидорами торгует?
— Папа говорит, он помогает овощную, как ее, промблему решать…
— Ну и лозунг у твоего родителя… Видать, государственный мужик, раз так заковыристо речь ведет. Ишь, «промблемы» решает…
Пока шел этот разговор, Светка приблизилась к брату, уставилась на Витьку. Страх, наверное, ее прошел, и она вступила в разговор.
— А папа говорит, что человек не обеднеет, если он двадцать копеек лишних заплатит.
— Сволочь, видно, он у вас, если так рассуждает?
— Нет, он хороший, только пьяный часто бывает и Лешку с мамой бьет…
— Вот что, ребята, пора мне, — сказал Витька.
Он вытряхнул песок из ботинок, натянул их на ноги и, потрогав вихрастые головы, зашагал в город. Но настроение его поблекло, как старая соломенная шляпа. «Вырастит барыг, как сам, — зло подумал Витька, — а ребята просто прелесть».
На пристань Витька пришел часа через два. Этого времени ему хватило и пообедать, и пивка попить в пивной около Турецкого вала — «во торгаши, другого места не нашли», — на городском рынке потолкаться.
«Ракета» отправилась вечером. Впрочем, кассирша предложила выход — через десять минут в Ростов пойдет «Ом».
— А что это за зверь? — спросил Витька.
— Водный тихоход, девятнадцатый век, но в Ростове ровно через два часа будет.
— Пойдет. Мне спешить некуда — свадьба была, а до смерти далеко. Давай, мамаша, на свой сверхзвуковой…
У причала покачивался на волнах облезлый, словно шелудивый мерин весной, катер, впрочем, достаточно вместимый. К нему шли люди с сумками, чемоданами. Уже перед самым трапом Витька, обернувшись, увидел своего собеседника из парка — Лешку. Держась за руку Светки, он шагал важно, как старшина на параде. Следом за ними, беспрестанно вытирая лысину, тащил тяжелую корзину мужчина. За плечами торчал увесистый рюкзак. Рядом с ним, тоже с корзиной, ступала женщина.
«Да это же Неелов, — определил Витька, — так вот кто тот частный предприниматель. Значит, у тебя деревенщина наружу прет, а он, рабочий класс, — ангел-бессребреник…»
Витька уселся на верхней палубе. И хоть к вечеру погода начала портиться, потянул ветерок, солнце «зазевало» спускаться вниз, в душный зал ему не хотелось. Неелов же тяжело протопал вниз, туда же направилось и его семейство. Витьку он не заметил, скорее всего не узнал, так как мастера уже изрядно покачивало и, наверное, не от одной тяжелой ноши. Только Лешка, проходя мимо, по-товарищески подмигнул Витьке.
— Шагай, шагай, приятель…
Снова поплыли мимо песчаные берега, только неторопливо, ленивее, что ли. Ступая важно, как павы, в пойме паслись коровы. Витька и свой тихоход сравнил с коровой, как степенно шлепал тот по воде. Потянуло в дрему. С Витькой — он давно заметил — это происходило всякий раз, когда он был без дела. Стоило закрыть глаза, и тело словно ватой обволакивала мягкая нега. Невидимо оттуда выплыла Татьяна в черном с маками платье, хохочущая, довольная, а затем, как в замедленном кино, выплыл Димка, заморгал глазенками и вдруг пронзительно закричал:
— Папа, папа, не трогай…
Пружиной вскинуло вверх Витькино тело. Открыв глаза, он увидел Неелова, который, широко расставив ноги и руки, раскачиваясь, гнался по палубе за Лешкой, а тот, заливаясь слезами, надрывно просил:
— Папа, папа, не трогай…
— Я тебя утоплю сейчас. Будешь знать, как мать слушать.
На палубе что-то звякнуло. Витька заметил, что это Лешка бросил стакан и он, врезавшись в стойку, разлетелся кусочками. Наверное, один из кусков попал под Лешкин башмак, и малыш растянулся на палубе.
Нет, не упустил Неелов этот момент. И хоть был он еще пьянее (Витька это заметил сразу), но клешневатой рукой схватил Лешку за штанишки, отыскал в кучерявых волосах ухо, начал крутить.
Больше Витька сдержаться не мог. Двумя прыжками подскочил он к Неелову, с размаху ударил кулаком в глаз. Видимо, не ожидавший удара, Неелов разжал руки, и Лешка шмякнулся на палубу.
— Ах, это ты, деревня? Тебе кто давал право? Ну держись!
Но Витька не стал ждать удара. Словно на физкультуре, скаканул назад, а Неелов как бык грохнулся на палубу.
Вставал он медленно, выставив вперед руку, тяжело дыша. Но к Витьке больше не пошел. Видимо, понял, не справиться ему с молодым парнем. Сверкая лиловой сливой — глазом, наливаясь, как помидор, краской, сказал:
— Значит, мастера бить? Учить меня уму-разуму вздумал? Ты, деревня, в мои дела не лезь. Сели они на мою шею — рабочему человеку выпить нельзя. Видишь, хорошенькое дельце, стакан научила его прятать. А ты, Шмаков, в милицию пойдешь, понял?