— Сейчас, сейчас помогу. А сами — ни-ни: разбередите ожоги. И как это вас угораздило?..

Санитарка помогла мне повернуться. Затем она вышла и через несколько минут вернулась, неся часы и маленький японский приемник Шуры. Поставила все это на тумбочку, сказала:

— Спрашивают, что вам нужно.

— А кто там?

— Девушка и двое молодых людей.

Значит, с Шурой пришли Игорь и Минц! У меня вдруг защипало в горле, даже слезы на глаза навернулись.

— Передайте, пожалуйста, что мне ничего не надо. И еще поблагодарите их.

Не выдержав, я всхлипнула.

— А вы не расстраивайтесь, вам нельзя. Когда грохнуло, сами-то не испугались?

— Наверное, не успела, все случилось как-то очень быстро, в один миг.

— А я, знаете, бегала в управление посмотреть. Там в одной комнате печку-то совсем разворотило.

— Не может быть, ведь это же просто зола из отдушины вылетела!..

— Что вы мне говорите, я, чай, сама видела, своими глазами. И трещина в стене — во какая, а золы-то, золы!.. И как это могло случиться? Пожарник сказывал, газы скопились. Уголь тлел-тлел и бумага тоже, а как вы поворошили, так и бухнуло. Вот что значит жалеть деньги на истопника!

— Никто и не жалел, людей не хватает…

— Бабы сказывали, что начальник аж побелел, когда взрыв услышал. Ведь это он отправил истопника-то в детсад. Теперь небось ему отвечать придется.

Мне стало неприятно при мысли о том, что из-за меня Булатов может пострадать.

— Ну, хорошо. Так, значит, говорите, ничего не надо? — продолжала словоохотливая санитарка. — Я так и передам. А в больнице вы у нас одни. Вот если б вас отвезли в рыбокомбинатовскую, там было бы веселее. А нашу только открыли. Ну, лежите, лежите. Через полчаса сестричка придет. Втроем и будем Новый год встречать.

Но встречать Новый год втроем нам не пришлось. Часов в одиннадцать под окном кто-то закричал:

— Галинка, с Новым годом! Не скучай, мы будем здесь!

— Ишь ты, расшумелись! — заворчала нянечка. — Чай, тут больница, а не клуб. Попросить их, что ли…

— Не надо, они сами уйдут.

— Батюшки, стучат! Пойду открою, небось сестра пришла.

Я напрягла все внимание, чтобы разобрать, о чем говорят под окном. Но разве можно что-нибудь услышать за двойными рамами! Я даже встать хотела, несмотря на строжайший запрет. Но острая боль напомнила о себе. Вот и лежи теперь. Испорчен такой светлый праздник!

Дверь открылась, и в палату вошел тот, кого я меньше всего ожидала видеть, — Булатов!

— Не ждала?

— Признаться, нет, Семен Антонович…

— Я так и думал… Ну как самочувствие? Ладно, не отвечай, вижу и сам… А я вот не усидел дома. Жена пошла в клуб, а я решил зайти к тебе. Потом тоже в клуб пойду. Небось и тебе хочется?

— Нет, в клуб не хочется. Мы дома собирались праздновать.

— Если не секрет, кто это мы?

— Воробьева, Минц, Игорь…

— Игорь?.. Так, так. Значит, все-таки выходишь за него?

— Да, выхожу.

В это время за окном снова закричали:

— Галина, с Новым годом!

— Они? — спросил Булатов, кивнув на окно.

— Они! — широко улыбаясь, ответила я.

Булатов подошел к окну, забарабанил по стеклу пальцами и громко крикнул:

— Погодите шуметь, дайте поговорить с человеком!

Вернувшись к койке, он сел на табуретку и, наверное, хотел взять мою руку, но, очевидно вспомнив об ожогах, не решился сделать это. Помолчал немного и сказал не по-булатовски задушевно:

— Понимаешь, Галина, последнее время стал я замечать, что очень уж часто ошибаюсь в людях. Мне сейчас как никогда нужна твоя откровенность, твоя прямота… Представь себе, что я твой отец…

— Мой отец погиб. Я не таким хотела бы видеть отца…

— Каким же? — резко спросил Булатов.

— Отзывчивым, сердечным, внимательным…

Булатов кивнул понимающе, повернулся к окну, потом снова посмотрел на меня и улыбнулся каждой своей морщинкой. А их, я только сейчас заметила, у него много.

Неожиданно Булатов встал, схватил меня по-медвежьи и крепко поцеловал в лоб. Потом он осторожно приподнял меня, и я увидела в окне три сплюснутых носа — Шуры, Игоря и Минца. Тут же вскрикнула от резкой боли.

Булатов уложил меня и тяжело зашагал к двери. Я смотрела вслед ему, страшно удивленная всем его поведением.

Прошло всего несколько минут, и в палату, почему-то на цыпочках, вошли Минц, Шура, Игорь и Булатов, державший в руках две бутылки шампанского.

— Эх, где бы стаканы достать, — сказал он, ставя бутылки и вытаскивая из карманов яблоки.

— Стаканы найдутся, — подмигнул ему Минц и стал вытаскивать из сумки закуску и посуду.

Булатов добродушно рассмеялся.

— Вы, никак, под окном собирались Новый год встречать?

— А как же! Поближе к Галине.

Минц быстро, по-хозяйски, расставил на тумбочке стаканы, хлеб, салат и спросил у Булатова:

— Что разливать будем? Может, спиртику?

— Нет уж, в торжественных случаях полагается пить шампанское, — ответил Семен Антонович и, повернувшись к Игорю, сказал: — Прошу будущего папашу взять меня в крестные отцы. Между прочим, любые возражения все равно будут отклонены. — И, подняв стакан, чокнулся со мной. — За тебя, Галина, за твоих друзей, за счастье в Новом году!

Честное слово, этот визит Семена Антоновича просто ошеломил меня! А Булатов, поднявшись, уже торопил ребят:

— Пошли, пошли, пусть Галина спит покрепче да набирается сил. Завтра наведаемся. А сейчас, молодежь, приглашаю всех вас к себе. — Он остановился, нахмурил в раздумье брови и вдруг, глядя на меня в упор, твердо сказал: — А ты, Галина, воюй с этими самыми топляками. Буду помогать тебе!

ГЛАВА XXV

Я уже десятый день в больнице. Завтра, наверное, выпишут. С лица бинты уже сняли, но руки и ноги еще забинтованы. У меня был Степанов с дочерьми. Хорошие девчата у него!

Я хотела взять с тумбочки книгу, как вдруг в палату вошел Александр Егорович:

— Галинка, а я к тебе!

— Заходите, заходите, Александр Егорович!

— Шел, понимаешь, мимо и решил: дай-ка загляну к тебе на огонек…

— Вот и чудесно! А откуда вы так поздно?

— Да вот заседание бюро провели.

— Какие же проблемы вы обсуждали?

— Насчет подготовки к партийно-хозяйственному активу, — серьезно ответил Бакланов. — Думаем пригласить за круглый стол не только работников порта, но и лесников. О сплаве древесины речь пойдет. Между прочим, докладик-то тебе придется делать.

— Ой, что вы, Александр Егорович! Разве я смогу? Вопрос такой серьезный! Я еще мало знакома с рекой. Нет-нет, я не смогу…

— Сможешь, Булатов обещал помочь. Это он рекомендовал тебя.

— А когда вы собираете актив?

— В конце февраля или в начале марта. Основной упор надо сделать на сохранение судоходства по Гремучей. Я считаю, что лес выгоднее доставлять плавсредствами, чем гнать плоты. А молевой способ и вовсе для нас непригоден.

— Но и плавсредствами невыгодно! Слишком дорого.

— Вот мы и прикинем на активе, что выгодней.

Я задумалась: подготовить обстоятельный доклад — задачка не из легких. А Бакланов улыбнулся и неожиданно спросил:

— Когда же ты наследного принца подаришь нам?

— Наверно, через месяц, не раньше.

— Кстати, чуть не забыл: сегодня в больнице на той стороне шум был и даже слезы.

— Слезы? Что же там случилось?

— Спор адский разгорелся из-за ребенка. Шура умоляла отдать сиротку ей. А отдали знаешь кому? Толманам! Да-да, Толманам. Претендентов на усыновление малыша оказалось не менее двенадцати семей. Но Толманы всех обставили — через райисполком и собес действовали.

Так вот чем объясняются таинственные походы Вани и Наташи на другой берег Гремучей и недавнее появление в нашем доме райисполкомовской комиссии!

— Еще одна новость, — продолжал Бакланов. — Бюро отклонило заявление Пересядько с просьбой принять его в партию.

— Да ну? Булатов-то за него, наверное, горой стоял?