Ваня объяснил мне, что икра светится для того, чтобы самец, когда чавыча мечет икру, мог найти ее.

— Однако, интересно, а всегда ли она светится? — улыбаясь, спросила я.

— Нет, в декабре только, — ответил Ваня и усмехнулся. — А ты, Ивановна, меня передразниваес. На Натаску сибко сердисся? Не надо. Она хоросая зенцина, однако. Вот только дров ей залко. Понимаес, таскала, таскала, а теперь долзна отдать… Сейцас и она мало-мало поняла, бабуска Бакланова растолковала ей кое-сто, хоцет Натаска просценья у тебя просить. Позвать?

Мне и самой было неприятно, что Наташа со мной не разговаривает из-за бревен. Поэтому я сказала:

— И правда, Ваня, нехорошо начинать Новый год со старыми грехами.

Ваня вышел и тут же вернулся с Наташей.

— Вы меня извините, Галина Ивановна, сгоряча я на вас обиделась. Да и как не обидеться: бревна-то на своем горбу таскала, жаль было отдавать…

— Да ведь это не я придумала!

— Как не вы? А кто же?

— Портовики наши. А сама-то я тоже думала: хорошо бы бесплатных дров запасти!

Мы рассмеялись. Наташа принесла мне литровую банку свежей, малосольной икры и сказала:

— Слышала я, Новый год собираетесь вы встречать дома? Вот, возьмите на закуску. Хороша! Мы с Ваней последний раз сходим в клуб, а то после и не придется…

— Почему же? — удивилась я.

— Не говори, однако, пока не перепрыгнес… — остановил жену Ваня.

Что-то мои соседи затеяли, но пока, видно, решили хранить тайну. Всегда простоватое раскосое лицо Вани сейчас просто непроницаемо.

— Может, я помогу вам замариновать чавычу? — предложила Наташа.

Я с радостью согласилась, потому что, честно говоря, не умела как следует разделывать рыбу.

Неожиданно ко мне влетел встревоженный Сашка.

— Галина, быстрей в район…

— Что случилось?

— Склад обокрали!.. Я провожу тебя.

Поспешно накинув шубу и повязав платок, я устремилась за Сашкой. Наташа крикнула мне вслед:

— Идите, не беспокойтесь! Я все сделаю: и печь протоплю, и рыбу приготовлю…

Мы вышли на улицу. Мела поземка. Сашка взял меня под руку, и мы зашагали к порту.

— Кто тебе сообщил о краже? — спросила я.

— Игорь! Он позвонил в отдел милиции и Кущу, а тот попросил вызвать тебя.

Через проходную мы прошли к огромному зданию механических мастерских и остановились, чтобы перевести дыхание.

У пирса стояли буксиры, на кранах горели гирлянды разноцветных лампочек. Шел снег. Ветер кружил снежинки, и они причудливо роились в огненном мареве. Просто не верилось, что в такой чудесный вечер могло произойти что-то нехорошее. Постояв несколько минут, мы пошли к четвертому складу. Возле помещения толпились люди. Я попросила сменного помощника заведующего складами объяснить, что произошло.

— У меня, товарищ ревизор, — начал он, заметно волнуясь, — группа складов. Часа два тому назад я заходил сюда за нарядом. В третьем складе шла выдача сахара райпотребсоюзу. Я взял наряд, понес его бригадиру. Наряд заполнил сам бригадир…

Я перебила его:

— Почему бригадир? Ведь заполнение нарядов не входит в его обязанность?

— У меня голова болела…

— А когда же вы успели выпить, а? — строго спросил его работник водного отдела милиции.

— В обед, самую малость хлебнул…

Осмотрев территорию склада, мы не заметили ничего подозрительного. Представитель милиции дал команду вскрывать склад. Мы тщательно проверили партии грузов — все было в порядке.

— Почему вы решили, что склад обворован?

— А к чему ж понадобилось кому-то вскрывать склад, сбивать замок и уносить его?

Мы решили запломбировать склад с тем, чтобы утром продолжить расследование.

Сашка снова вызвался проводить меня, а милиционер направился в диспетчерскую района составлять протокол.

Утром он позвонил мне.

— Галина Ивановна, замок найден!

— Где?

— Помните, против склада лежат мешки соли?

— Да-да!..

— Так вот, обнаружен запломбированный и запертый на замок… рогожный мешок с солью.

Милиционер громко рассмеялся. Я тоже смеялась: вот до чего напился человек — мешок с солью опломбировал, а склад оставил открытым!

Я тут же написала проект приказа о переводе сменного помощника заведующего складом в приемосдатчики сроком на три месяца и хотела отнести приказ на подпись к Булатову. Но меня остановил Кущ:

— Галина Ивановна, возьмите бумаги, пожалуйста, да подбросьте в печь, а то уголь что-то плохо горит.

Последнее время печь мы топили сами, потому что Булатов отослал нашего истопника в детский сад.

Я сунула охапку бумаги в печь и отправилась к Булатову. Получив подпись, пошла в диспетчерскую, отдала приказ дежурному диспетчеру и вернулась к себе. Кущ сидел, ежеминутно поеживаясь, а бумага в печке так и не загорелась, лишь немного обуглилась. Кущ через минуту куда-то вышел. Я взяла кочергу, чтобы помешать уголь. Но едва только коснулась ею кучки угля, как что-то грохнуло, вспыхнуло, и я с ужасом увидела, что языки пламени лижут мою новую шубку, неделю назад присланную мне из Москвы матерью Игоря. Хорошо, что на руках у меня были рукавицы. Я начала лихорадочно сбивать огонь с шубки. Но все было тщетно. Тогда я быстро сбросила шубку и принялась топтать ее. В кабинет один за другим вбегали работники управления, кто-то помог мне сбить пламя, но шубка так обгорела, что вряд ли можно будет носить ее. А у меня были обожжены лицо, ноги и руки. За моим столом сидела Шура, вымазанная в саже. Я расхохоталась — такой смешной показалась мне она. Боли я почему-то не чувствовала.

Шура, глядя на меня, сказала весело:

— Галка, до чего же ты смешная: ресницы как палки торчат, а бровей совсем нет. И как это все случилось?

Едва она успела проговорить последние слова, как вошел Кущ.

Я вдруг почувствовала страшную боль в ногах и руках и, теряя сознание, опустилась на стул. Я еще слышала, как вбежавший к нам Булатов закричал на Куща:

— Какого черта заставил ты ее растапливать печь! Сам не мог, что ли?

Он взял меня на руки, понес к машине и вместе со мной поехал в больницу.

Больше я ничего не помнила. Очнулась от дикой боли. Надо мной склонились две женщины в белых халатах. А у окна стоял Булатов и все повторял:

— Надо же такому случиться, и именно с ней! Только отправил истопника в детский сад — и вот вам, пожалуйста!

Я тихо сказала:

— Семен Антонович, вы же ни в чем не виноваты…

— Знаю, знаю, что сама, ты всегда все сама! Ну как? — спросил он у врача.

— Все в порядке. Теперь ей нужен покой. Дней семь-восемь придется полежать в больнице.

— А как лицо, ноги?

— Заживут! Никаких следов не останется! Разве только небольшие шрамики на голени. Так это не беда. А ресницы и брови быстро отрастут.

— И как это, Галина, у тебя все получается нескладно, — упрекнул меня Булатов. — Вот и шубка теперь пропала. В чем ходить будешь?

— Как это в чем ходить? В пальто, конечно! А вот чулок… таких я уж не достану…

Врач, сестра и Булатов долго смеялись над моей бедой. Вскоре меня повезли в палату. Булатов шел рядом, держа руку возле моего плеча.

За дверью я увидела Игоря.

— Галина!.. — бросился он ко мне. — Что случилось?

Я улыбнулась ему сквозь слезы. Ныли руки, горели ноги…

— Она еще и не то может натворить. Характер! — проворчал Булатов. — Все сама! Истопником, видишь ли, заделалась. — И, легонько коснувшись моего плеча, спросил: — Тебе по совместительству платить или как?

Игорь и Булатов в этот день долго были рядом со мной. Ах, до чего же не везет мне! И все это в канун Нового года! Я вспомнила прошлый Новый год, шторм, Бориса… и забылась. Когда я очнулась, возле меня не было уже ни Игоря, ни Булатова. Я лежала в палате около окна. Рядом стояла никем не занятая койка. Никого… Тишина.. Через несколько часов — Новый год! Вошла санитарка, включила свет. Я попыталась приподняться на локте.

— Нельзя, лежите спокойно, а то бинты сдвинете.

Но как можно лежать спокойно? Хочется повернуться хотя бы на бок.