Кино. Все чаще теперь говорят о том, что детям надо запретить смотреть иностранные фильмы, в них много секса. Запрещай не запрещай, подростки смотрят. Но допустим, все будет, как требуют: сознательные родители выключат телевизор, билетеры не впустят в кино - до шестнадцати лет. Чудом отличат четырнадцати-пятнадцатилетних от тех, кто уже получил паспорт. Но может быть, именно в шестнадцать опаснее всего такие фильмы?..

Не в запрете дело. Дело, опять-таки, в том, чтобы научить подростка правильно оценивать все, что он видит и слышит. Культура зрителя, чуткость его к хорошему и плохому - может быть, это главное? Не принимать, отвергать нечистое, недостойное человека - разве это нельзя привить с детства? Привить, как оспу, добиться стойкого иммунитета. Умный взгляд на вещи, вот что самое важное. Тогда любой фильм и книга, любое событие в жизни будут оценены, как надо.

Кто должен заниматься этим? Конечно, семья. И, конечно, школа. Опять школа! От ее проблем никуда не уйти. Уже в школе нужно готовить молодых людей к семейной жизни, и тайны ее должны раскрыть не испорченные их сверстники, а взрослые. Взрослые должны сказать им о той ответственности, которую налагает на обоих интимная близость. Не следует ли ввести в старших классах специальный курс? Основы семьи, например. А не вызовут ли такие уроки нездоровый интерес к вопросам пола?.. Смотря кто будет наставником. Для сельских ребят с детства не существует тайны рождения. Все происходит у них на глазах, в каждом дворе домашние животные. Видят, знают и принимают как должное. И никакого нездорового интереса у них не возникает. Напротив, нравственное здоровье отличает сельскую молодежь.

Да, все дело в том, кто и как введет молодых людей в сложный мир отношений между полами. Физиологии надо только коснуться, ни в коем случае не останавливаться на ней подробно. Говорить, вероятно, следует о другом. Научить распознавать мимолетное увлечение и истинное чувство, которое одно лишь должно и может привести к браку. Общность интересов, стремлений, духовная общность при условии влюбленности, тяги друг к другу - не это ли и есть любовь?

Детям Ларисы, будущим детям Томы жить при коммунизме. И разве нужно кому-то доказывать, что сегодняшние «трудные», как правило, попадают к нам из семей, где культурный уровень чрезвычайно низок, где отец пьянствует или его нет - одна мать; или из семей, где родители не любят друг друга, бранятся, обманывают, ловчат?..

Семьи… С них-то и начинать. После революции существовали ликбезы для неграмотных взрослых. Взрослых людей учили азбуке. Теперь все грамотные, а «ликбезы» необходимы - школы для родителей, не знающих азов науки воспитания. Надо научить родителей жить в семье, друг с другом и с детьми, научить их отношению к детям - годовалым и десятилетним и семнадцатилетним…

Правильно ли поступила мать Ларисы много лет назад, сама приведя дочь на медицинскую экспертизу, унизив и ожесточив влюбленную и уже без того униженную девочку? Дело «режиссера» не .нуждалось в такой справке ~ обвинение располагало достаточно обширным материалом. Не будь экспертизы, не запри мать Ларису на ключ, не ожесточись девочка против своих домашних - и жизнь ее пошла бы по-другому. Лариса выплакалась бы на материнской груди, пережила свою ошибку, вернулась в школу. Не потянулся бы за ней кривой след на долгие годы…

Понурый сидел Ивакин. Рассеянно поднял трубку, когда зазвонил телефон. И вдруг встрепенулся весь. Звонила Люда: Тома уехала утром в лес с Волковым и до сих пор не вернулась. Костя и Гриша объездили ближние леса - не встретили их.

- Может быть, все это чепуха, - звенел в трубке взволнованный Людин голос, - но я не могла не позвонить тебе.

- С Волковым? - недоуменно переспросил Вадим. - Расскажи, что знаешь.

17

- А ведь ты рисковала… - после долгой мучительной паузы изронил Волков. - Впервые в жизни сдержался.

Он откинулся на спину, обессиленный, как после тяжелой борьбы. Медленно усмирялась разбушевавшаяся кровь, выравнивалось дыхание, спокойнее стучало сердце, и едва осознанная, но ощутимая радость необычной победы овладевала всем его существом. Победила Тома, но это все равно была его победа: никому до сих пор не удавалось взять верх над Виктором Валковым, даже ему самому. В ослеплении обиды, уже заведенный до предела, он мог ударить и смять ее, он мог сотворить беду, которая для него самого стала бы величайшей катастрофой.

Она обещала поехать с ним в лес, и, несмотря на всю неправдоподобность этого обещания, он поверил ей. Пусть из самолюбия, но слово сдержит. Полночи обмысливал поездку, загодя выверял дорогу, выбрал дальний лес, в который никогда не возил девчонок. Эта поездка должна была подружить их, он хотел, чтобы

Томе было хорошо и свободно с ним, и сам себя хотел ощутить не тем Волком, который возил в лес «дешевок», искусывал им в кровь губы, над которыми издевался. Он хотел ощутить себя человеком, с которым такой девушке рядом быть не зазорно. Он любил эту девушку уже три года, с того самого дня, когда она выбила из его рук стакан с водкой, но не признавался себе в этой любви и не порывал прежних связей. Напротив: он менял девчонок с особой жестокостью и делал все, чтобы Томе это было известно. Последние полгода пытался испугать ее преследованием, ему думалось, что встреть он ее наедине, и все будет, как десятки раз с другими бывало. А пришел к ней в ясли и понял, что ничего ему от нее не надо, - только сидеть рядом, смотреть на нее, слушать ее голос, чувствовать себя равным с ней. Никогда не терявший самоуверенности, сейчас он не мог найти даже верного тона в разговоре, и надежды найти у него не было. Когда «миледи» села на его мотоцикл, он поклялся себе, что никакая другая девчонка больше на это место не сядет.

Ему было легко и счастливо по дороге, а в лесу все переменилось, стало душно и тяжело от сознания, что она рядом, идет за ним с палкой в руках и боится его. Привычная для Волкова атмосфера близости с девушкой в безлюдном месте сгущалась и давила его все сильней, и он испугался себя в себе - за нее испугался. Потому и шел молча, едва владея собой, почти не смотрел на Тому. И бес сидел в нем, подзуживал: знала ведь о нем все и поехала, значит, не такая уж недотрога и теперь, наверное, смеется над его нерешительностью. Он придавил в себе этого беса, но не задавил совсем, и он вырвался наружу, когда Тома так необдуманно хлестнула его наотмашь словом «раб». Тома сама была виновата, только она и была виновата, думал сейчас Волков, лежа на спине, скрестив под затылком свои тяжелые, уже не опасные для Томы руки. И пусть виновата, это даже хорошо, что виновата она, а ей винить его не в чем.

Он повернул голову и посмотрел на Тому. Она лежала чуть поодаль от него, прижавшись щекой к траве, обняв руками землю, и казалась спящей. Непривычные слова навернулись Виктору на язык, щемяще ласковые слова. Они дремали в мозгу до поры, до этого самого часа, когда любимая девочка окажется вот так рядом с ним, спокойно спящей под его защитой. Он не мог позволить себе сказать эти слова вслух, он еще стыдился их, но повторять их про себя было необычно и радостно.

Тома не спала. Лежала опустошенная борьбой, без дум, отдыхая, медленно набирая силы, обретая душевное равновесие. Словно деревце, державшее на своих ветвях глыбу снега, сбросило груз и теперь медленно распрямляло усталые намокшие ветви.

По ее щеке пополз муравей, и она сняла его пальцем, не раскрывая глаз. Потом муравей пополз снова, она махнула рукой и удержала травинку - это Виктор щекотал ее лицо.

Тома села, вздохнула, потерла кулаками глаза. Волков протянул ей плитку шоколада, и она, сорвав обертку, стала есть. Сидели молча, грызли шоколад и не смотрели друг на друга.

- Я много гадостей о себе рассказал, - заговорил Волков тихо. - Рассказал, чтобы знала: было. Никуда не денешься. Но ты должна понять: здесь не копай-ка - глубокий колодец. На дне грязь, тина. А ты чистую воду поверх них черпай. Есть и чистая вода. Не для всех, но есть.