Лариса обронила уверенно: - Посмотрим.-И с недоброй улыбочкой: - Не выйдет у тебя, Борик. Он не знает, на кого теперь спихнуть.

- Ты говори, как было, Лариса,-посоветовал Якименко. - Я тебя не назвал, но раз уж тебя взяли… Докопаются до правды.

- Да, Боречка, докопаемся, - сказала Лариса, как бы объединяя себя с Ивакиным, - докопаемся, но не в твою пользу.

- Вы знали, Лариса, сколько лет этому молодому человеку?

- Я ей паспорт показал, когда получил.

- Знали?

- Ну, знала.

- И воровали вместе?

- Я с ним никогда вместе не воровала.

- Как?.. А эти кражи?

- Эти - да, - невозмутимо согласилась она.

- И выпивали вместе?

- Да.

- И жили, как с мужем?

- Сожительствовала, - уточнила Лариса, улыбкой подбадривая Ивакина - можете, мол, не стесняться в выражениях.

- А еще с кем?

- До меня с Романом, - сказал Якименко.

- Подтверждаете, Лариса?

- Да.

- И с Федей Трояном?

- Да! - уже с вызовом сказала она. - А какое это имеет для вас значение? К делу не относится.

- Очень относится. Вы вовлекали подростков в пьянство, разврат и кражи, зная, что Борису шестнадцать, а Трояну и шестнадцати нет.

- Боря начал это с двенадцати. Он все за бабу отдаст.

- Ну, скажешь… - Якименко порозовел, пригнул голову, начал растирать пальцами лоб.

- У вас есть вопросы друг к другу? Нет? Тогда прочитайте и подпишите протокол.

Якименко читал долго, сосредоточенно. Подписал аккуратно. Лариса подмахнула, не читая. Поднялась.

- Ну, я побегу.

- Я задержу вас сегодня, Лариса.

- Меня?

- Да, вас.

- Но за что? И потом, вы же мне не сказали сразу! У меня ребенок на чужих людей кинут.

- У кого вы оставили дочку?

- Все равно не найдете.

- Ребенок не иголка.

- Ну, одной женщине оставила. Кстати, я могу сделать все свои дела и завтра утром прийти. Вы мне не доверяете?

Ивакин вызвал конвойных.

- Отвезете Перекрестову в КПЗ. - И Ларисе: - Сумку вашу дайте сюда.

- Нет, не дам.

- Дайте все, что у вас в сумке.

- К сожалению, даже для вас не могу сделать исключения.

Она еще пыталась играть, пыталась кокетничать.

- Не веди себя так, - предостерег Борис.

- Это уже как я захочу, - запальчиво сказала она, но все-таки раскрыла сумку. На сумке голубой кружочек - переводная картинка: красотка с обнаженными плечами. Краска поистерлась, красотка потеряла лицо. Лариса начала выкладывать на стол вещи, приговаривая:

- Конфету я, конечно, заберу. Деньги тоже.

- Деньги нельзя.

- А я не отдам. Записную книжку и ручку я заберу. Зеркальце тоже.

- Все это придется оставить у меня, Лариса.

- Нет, не отдам. Таблетки забираю.

- Нельзя. Давайте деньги, книжку, ручку, таблетки и зеркало.

- Деньги не дам. Я буду кушать.

- Для нее персональную столовую откроют, - не выдержал один из конвоиров.

- Ресторан, - обронила Лариса.

- Тебя же там обыщут, - сказал Ивакин.

- Пускай.

Лариса неторопливо развернула конфету, положила в рот.

- Давайте деньги, Лариса, - повторил Ивакин. - Там их выбросят в урну, жалко. Я отдам вашей матери, она вам что-нибудь принесет.

Лариса молча сосала конфету. Широко вырезанные ноздри ее раздулись и покраснели, из глаз покатились крупные слезы. Она бросила на стол десятку. Высыпала мелочь. Покачиваясь на стуле, плакала беззвучно.

- Что передать матери, Лариса?

- Что я ее ненавижу.

- Где дочку искать?

- Дома.

- Что же вы сказали, что ее нет дома?

- Сказала и все. Пусть его уведут, - они кивнула на Бориса. - Я должна что-то сказать.

Ивакин сделал знак конвоирам. Якименко вывели.

- Я сегодня же покончу с собой, - быстро сказала Перекрестова. - Это я вам официально заявляю. Я уже лежала в психбольнице, травилась.

- Вы там, Лариса, отвыкнете от выпивки.

- Я сопьюсь. Я все равно покончу с собой. У меня больное сердце. Я с собой что-то сделаю,

- Вы любите дочь?

- Да.

- Значит, вы этого никогда не сделаете.

- Сделаю. Я уже никого не люблю. Перекушу себе все вены. И без паузы: - Я хочу кушать.

Ивакин подавил улыбку.

- Там будете ужинать.

- Я никогда там кушать не буду. Я бы его избила до потери пульса, если бы не вы все тут, милиционеры. Я его очень любила.

- Кого же вы любили: Бориса или Романа?

- Я с Романом по пьяной лавочке путалась. А Борика я очень любила.

- Все, Лариса?

- Нет, не всё. Меня сажать сейчас нельзя. У меня внематочная беременность, надо операцию делать. Потому и плачу.

- Я скажу, чтобы вас отвезли не в КПЗ, а в тюрьму. Там есть врачи.

- Мы с вами больше не друзья! У меня сердце больное!

- Как же вы пьете?

- Я только со злости. Сегодня тоже сто граммов коньяка выпила.

- Чувствую.

- Я приду из тюрьмы, я свою мать зарежу. Я ее больше всех ненавижу! Но я и вас не забуду, когда вернусь, отблагодарю. Я человек добрый, но мстительный. У меня сейчас такое с сердцем, что вот хлопнусь и умру. Вам отвечать. - Она разрыдалась.

- Не надо, Лариса, Возьмите себя в руки. Накапать вам сердечного? У меня кордиамин есть. Вы пьете кордиамин?

- Я все пью: утром водку, вечером валокордин. И опять водку.

- Лариса, где живет Глицерин?

Она вскинулась, вытерла пальцами глаза.

- Разве он еще не сидит? - Она в один миг преобразилась. - Так он же главный! Он уже дважды срок отбывал! Он и подбил нас на все это! Его первым надо

было арестовать!

- Где он живет?

- Его никто, кроме меня, не найдет, даже сестра. Только я одна к нему на кладбище ходила.

- И с ним жила?

- С ним я жила за боюсь.

- Ас Виктором Волковым?

- Только один раз. И на всю жизнь запомню. Это еще тот фрукт.

- Что же за фрукт?

- Злости в нем - на десятерых или больше. Говорит мне: проводи до дверей. Я неодетая босиком пошла - в квартире никого. Он вышел, протянул руку, будто попрощаться, я свою дала, а он рванул меня к себе и дверь захлопнул. Замок английский, хозяйка в ночной смене, ключ в Комнате… Мне потом рассказали, он со всеми так. Придет, свое сделает, поиздевается вежливенько, уйдет и еще напоследок самую главную пакость припасет. Я спросила: за что? Говорит, для науки. С одним живешь - с другим не путайся.

- Что еще о нем скажете?

- Денег у него полно, раскидывает по ресторанам. Кулаков его все ребята боятся. Не дай бог его обмануть, проучит - до гроба не забудешь. Ну а слово у него, как ни у кого, железное. Сказал, курить бросит, и бросил. Сказал, последняя рюмка водки - и есть последняя.

- Не пьет?

- Что вы! Ребята его за руки держали, коньяк пытались в горло влить. Так он зубами фужер разгрыз и выплюнул.

Лариса успокоилась. Теперь ее можно было увести.

Перебирая факты Ларисиной биографии, Ивакин пытался разобраться в том, почему она стала такой. Вначале делала «назло» матери, мстила за свое долгое послушание, а потом уже привыкла к себе - такой и не было сил, воли остановиться?.. Выработала свою философию-оправдание: «теперь уже все равно»?.. Повстречала на своем пути подлеца?.. Но будь на ее месте другая, будь Тома на ее месте, и «режиссер» не был бы ей опасен. Что-то было упущено в воспитании Ларисы задолго до встречи с «режиссером», чего-то ей не хватало. Чего? Моральной закалки, устойчивости, умения разбираться в людях?.. Помнится, маленький Серов, будущий великий художник, сказал взрослым, когда они, не заметив его, рассказывали при нем анекдоты и испугались, обнаружив за столом мальчика: «Я неразвратим». Здоровый дух семьи и того коллектива, в котором растет ребенок, должен сделать его невосприимчивым к плохому. Но здоровый дух и ханжеское умолчание - вещи противоположные.

Мать Ларисы строга и требовательна. Дома никогда не касались отношений полов, это была запретная тема. Но в кино девочка ходила и, вероятно, со сверстниками говорила обо всем.