Перед глазами встает нынешняя ночь, и он прослеживает ее всю шаг за шагом…

В одиннадцать вечера на проспекте Мира, недалеко от ресторана, четверо парней избили солдата.

В одиннадцать двадцать в привокзальном сквере четверо с кастетами изувечили двух немолодых мужчин, сняли одежду, часы, забрали деньги, документы и скрылись.

В одиннадцать пятьдесят «Москвич-408» сбил человека - марку автомашины указал свидетель наезда Сергей Ботнарь. После него наезд обнаружил дежурный милицейский мотопатруль.

Вадим вспомнил, как они все - он, следователь, оба эксперта и понятые-топтались в эту ночь часа два на небольшом, но пронзительном морозце подле трупа, и зябко передернул плечами. Понятым, заводским ребятам из народной дружины, видно, было особенно скверно: случайные, бесполезные, как им казалось, люди, они могли только слушать, как он со следователем расспрашивают Ботнаря - единственного свидетеля наезда, рослого парня в нейлоновой куртке; смотреть, как следователь коряво набрасывает в блокнот черновик протокола, чертит план-схему; как ползает по снегу, закрепляя опрыскивателем следы, фотографирует, делает гипсовые слепки эксперт-криминалист и молодая женщина, эксперт-медик, осматривает труп. Даже шофер принимал какое-то участие в происходившем: включил боковую фару, чтобы виднее было, вызвал по рации грузовую машину. Только одни понятые стояли без дела, ежась от холода и вставшей рядом смерти.

Умчался мотопатруль с запиской в ГАИ, прибыл из отдела грузовик, увез женщину-эксперта и труп. Наконец и они влезли в нахолодавший газик, расселись по скамьям, и шофер погнал машину - все это в молчании, в призрачном сигаретном дыму.

А на улицах было светло, город еще праздновал, но отдельные окна уже гасли, стали появляться первые шумные группки возвращающихся с праздника людей.

Вадима знобило, и в машине он не согрелся. В отделе допросил свидетеля, оставил протокол допроса следователю, и шофер отвез его домой. Простудился, должно быть, но вот - выпил коньяку и заснул и всю простуду свою заспал: здоров.

В кабинет быстро вошел Цуркан, смугло-румяный, по-девичьи тонкий. Самый молодой оперативный работник в отделении. Пальто распахнуто, черные кудри припорошены снегом.

Цуркан не спал ночь, но это незаметно: собран, легок, горят нетерпеливые антрацитовые глаза.

Положил на стол протоколы допроса потерпевших, заговорил быстро:

- Я считаю, первые два преступления совершили одни и те же. По времени и пути движения - те, кто возвращался из ресторана.

- Пожалуй… Надо, Петрович, допросить солдата.

В кабинет гурьбой ввалились оперативные работники.

- С Новым годом, Вадим Федорович!

И сыплются вопросы, и высказываются предположения, и в комнате сразу становится тесно и душно.

Звонит телефон - Ивакина вызывает начальник. Первый телефонный звонок сегодня. С этой минуты до позднего вечера телефон будет звонить почти беспрерывно, в кабинет будут входить и покидать его работники, задержанные, люди, причастные к ночному делу и непричастные к нему, и Вадим Ивакин, сжимая ключи в левой руке, будет кипеть в этом котле и, собранный до предела, направлять весь поток, вглядываться в глаза и души, распутывать узелки и сразу думать о многом, сопоставлять, взвешивать, проверять и перепроверять, и даже на самом донышке памяти у него не останется ничего от дома, от Томки, от утренней прогулки с Тучкой, ничего от того Вадима Ивакина, который несколько часов назад беззаботно растирался снегом, жадно вдыхал кухонные запахи, напевал песенку и расслабленно тосковал по сыну, по сонному хрипловатому его голоску.

Сейчас он выскочит из своего кабинета, промчится по коридору, обсудит с начальником отдела подполковником Шевченко сегодняшние дела, заглянет на обратном пути в комнаты работников розыска, соберет всех у себя, сообщит о предстоящей работе. И все это с секундными перерывами, чтобы затянуться табачным дымом (в кабинете уже синё) и снять телефонную

трубку, выслушать, коротко ответить и, едва положив трубку на рычаг, снова к ней потянуться.

Домашние, доведись увидеть его здесь, не поверили бы в возможность подобного превращения. Сестру Ингу всегда раздражала медлительность Вадима, его неторопливая речь и походка неторопливая, вразвалку. «На черепахе едешь, - говорила она. - И панцирь на тебе черепаховый, не пробьешь». А панцирь уже прошит пулей и ножом пропорот не в одном месте…

Дверь распахнулась со стуком, в кабинет влетел Цуркан.

- Есть! Есть, Вадим Федорович! Преступник опознан! - и, переведя дыхание, спокойнее: -Солдат опознал. Только что прошел с ним через комнату задержанных, говорит - он. Один из четырех, что его избивали.

В кабинете друг против друга двое: Ивакин и Воротняк, высокий блондин с лицом розовым, чистым, по-женски полным. Литой, тяжелый столб шеи не вяжется с его обликом. Воротняк сидит на стуле выпрямившись, положив на колени большие спокойные руки, густо поросшие светлыми волосками. И начинается обычное…

- Так как ваша фамилия? А зовут как? Работаете, учитесь? Не успели?.. Давно освободились?

- Да нет, гражданин начальник. Три недели как от хозяина.

Голос у парня густой, медовый.

- Ну и как провели это время?

- Пытался отдохнуть.

- Почему же ваш отдых закончился у нас?

- Честное слово, шьют, - голубые глаза глядят, не мигая. Парень прижимает широкую ладонь к груди. - Понимаете, шьют. Утром возвращался домой, какие-то устроили хулиганку, побили окна и убежали. Я остался на месте. Сказали, с ними был.

- Почему именно на вас указали?

- Гражданин начальник, я же вам сказал: мне шьют, понимаете? Вид мой не внушает доверия. Ну и стал виноват.

- Расскажите о себе.

- Это в каком смысле? - У парня вид прилежного ученика. - Автобиографию?

Вадим кивнул.

- Ну, родился в сорок девятом. В школе учился средне. Увлекался спортом. Хороший товарищ. Пользовался авторитетом в ученическом коллективе…

- Да ты что? - остановил его Вадим.- Ты что- характеристику мне зачитываешь?

- Память хорошая, - Воротняк улыбнулся. - И правда, характеристика. После восьмого класса школа выдала, когда поступал на авторемонтный.

- Долго там работал?

- Два месяца…- И виновато посмотрел на Ивакина. - Взял, понимаете, ключ зажигания… Очень люблю машины, все деньги на лотерею пускал, не верите? Так и не выиграл.

- А кататься охота, - подсказал Вадим.

- Очень люблю машины, - повторил Воротняк.

- Угонял?

- Всего раз. И попался. Тогда и про ключ открылось. Вот вернулся, а тебе уже нет доверия.

- Все рассказал?

Парень задумался.

- По-честному?.. Еще мне фотоаппарат иметь хотелось. Когда угнал машину, «Зоркий-4» взял, в кабине нашел.

- А мама у тебя какая?

- Мама? - Воротняк округлил глаза, и стало видно, что они не голубые, а белесые, цвета заваренного крахмала.- Это в каком смысле?

- В обыкновенном. Человеческом.

- Нет, мама у меня судимостей не имеет. Честная труженица.

- Ладно,-Ивакин прихлопнул ладонью о стол.- Ты вот скажи мне: что ты сам о себе думаешь? Непонятно?.. Ах, вообще не думал? Скажи: чего бы тебе хотелось больше всего на свете?

- По-честному?.. - И после долгой паузы:-Машину.

- А зачем?.. Машина тебе зачем?

- Чтобы ездить.

Воротняк смотрел на Ивакина с недоумением: такого не понимать!

- Куда ездить? Зачем? С кем?.

- Вообще ездить, - Воротняк задумался. - В Москву, в Прибалтику. Купить, чего у нас в магазинах нет. С машиной не пропадешь, всегда своя копейка будет… И вообще - ездить.

- А кого бы ты с собой взял?

Воротняк ухмыльнулся.

- Хотите про друзей выпытать?

- Можешь имен не называть. Ты мне скажи, есть у тебя друзья? Близкий друг есть?

«Вот чокнутый», - явно подумал Воротняк, расселся посвободнее, сказал успокоенно:

- А как же!. Есть друг.

- Чем он тебе нравится? За что, понимаешь?