- Хочу.

- Ты на каком факультете?

- Филолог.

- Тогда все поправимо. Я скажу матери, она устроит тебя в редакцию. Сначала корректором, потом…

- Но я не хочу в редакцию. Мне в яслях хорошо.

Женя стоял, опираясь спиной о ствол дерева, говорил обиженно:

- Ты из гордости не хочешь сознаться. Или помощи от меня не хочешь?

Где-то послышался шорох. Кажется, чиркнули спичкой. Женя весь напрягся, прислушиваясь. Сказал шепотом:

- Пойдем наверх.

- Корректор! - Тома засмеялась. - Строчки, точки, запятые, двоеточия, тире! Тоска зеленая!

- Допустим. Но есть еще одна возможность,- так же тихо сказал Женя.- Ты Потапова знаешь?

- Мне ему экзамен сдавать.

- Это мой отчим. Мать вышла замуж. Окончишь, он тебя в аспирантуру устроит.

- Странный ты, Женька! Никакой аспирантуры мне не надо. Я бы вообще в институт не пошла, если бы можно было с детьми без диплома работать.

- Ты до сих пор не простила меня,- о грустью сказал Женя.- Одалживаться не хочешь.

- Господи!-вырвалось у Томы.- Мы как на разных языках говорим!-и громко - Женя вздрогнул от неожиданности - она позвала: - Ребята!.. Костя!..

- Э-ге-гей! - донеслось со стороны озера. И громкий, пронзительный свист.

- Погоди звать свою свиту,- сказал Женя, испытывая досаду, оттого что парни сейчас появятся, и одновременно успокаиваясь, оттого что они близко. Очень уж неуютно чувствовал он себя в темном парке.- Почему ты так ко мне относишься, Тома? Была ошибка в детстве, что же, всю жизнь за нее бить?

- Нет, Женя… Просто, если честно…О чем нам с тобой говорить?

- Разве не о чем? Но почему?

- Такой уж ты тип.

- Я - тип? - вяло возмутился он.- Чем же это я - тип?

- Даже не знаю, как тебе объяснить. Нахала оборвешь, драчуна остановишь, а ты… Ты такой…- она щелкнула пальцами в воздухе, не находя слова.- Ну вот представь себе: железнодорожное полотно, поезда идут. Спокойно идут. А в любой миг насыпь может обрушиться, рельсы и шпалы повиснут в воздухе.

- Что за аллегория?-насторожился Женя.- К чему ты ведешь?

- Просто рассказываю, как подземная вода растворяет породу и незаметно, совсем незаметно, исподтишка, размывает, разрушает… И под землей образуется невидимая глазу пустота. А сверху все благополучно. Вот такой и ты, Женя: по тебе не видно, а я знаю - пустота у тебя внутри, тот же карст. В любую минуту жди подвоха.

- Все сказала?-сдержанно спросил Женя.

Тома ответила с облегчением:

- Теперь все.

- Значит, прощай?

- Мы с тобой давным-давно простились.

- Предпочла шпану? Обниматься в темных углах? Или совсем доступной девочкой стала?

- Эй, ты,- сказали совсем рядом.- Не забывайся.

«Откуда они взялись?- недоумевал Женя. - Да, Тома их звала. Неужели давно пришли и все слышали?»

Из-за ближних деревьев вынырнули темные тени, Тома пошла к ним.

Жене стало не по себе. И оттого, что Тома ушла, не оглянулась, слова на прощанье не сказала, и еще больше оттого, что здесь, у озера, было неприютно, темно и зябко, и от воды тянуло осенней сыростью. В ушах еще звучало «э-ге-гей» и пронзительный свист в два пальца. Они, наверное, с кастетами, с финками ходят, эти парни, настоящие бандюги. Вспомнился Павел Загаевский, и давний страх охватил Женю. Он оттолкнулся спиной от дерёва и почти побежал, насколько это было возможно, карабкаясь в гору, к центральной аллее, где светят фонари, гуляют пары и ярко освещен кинотеатр.

Тома с ребятами тем временем огибала озеро. Самый младший, тринадцатилетний Витя, сказал просительно :

- Том… А, Том?.. Пусть этот к тебе не ходит, ладно?

19

Люда, злая, голодная, измученная волнениями, сидела за столом, уткнувшись в книгу. Читала, не понимая смысла, по нескольку раз одну страницу: мысленно она все еще говорила с Томой, тревожилась за нее и ругала ее. Постепенно увлеклась чтением и не услышала, как отворилась дверь, не заметила, как статная, крупная женщина вошла в комнату и остановилась подле нее. Над ухом прогудел низкий, почти мужской голос.

- Галина Федоровна!

Сегодня Люда обрадовалась ей как никогда. Заговорила быстро, нервно. Рассказала о Томе, спросила:

- Могли мы этого от нее ждать?

- Чего, собственно, «этого»? -Густой, зычный голос Галины Федоровны, как в былые дни, властно заполнил комнату.-Чего «этого»? С парнем в лес поехала - этого?

- Как вы не понимаете! Не с парнем, а с Волковым, это во-первых. Во-вторых, никого не предупредила, мы здесь все головы потеряли. Гришу в лес гоняли, Костя мог под колеса угодить - ничего не видел, не слышал. А она явилась - хвост морковкой. Я такого редкостного эгоизма, безответственности такой еще не встречала.

- Перехлестываешь, Людмила.

Галина Федоровна была невозмутима, и потому, наверное, Люда так распалилась.

- Недохлестываю! Я бы ей по щекам надавала, по этим толстым красным щекам!

- А они у нее не толстые,- посмеиваясь про себя, заметила Галина Федоровна. Чем больше кипятилась Люда, тем спокойнее звучал ее голос.

- Ненавижу безответственность! - продолжала возмущаться Люда.-Во всех ее видах! А тут… Перед собой безответственность - раз, - Люда выбросила вперед руку с загнутым пальцем,- перед работой - два, перед нами, прождавшими ее весь день в тревоге,- три.

- Ей следовало позвонить тебе, предупредить,- согласилась Галина Федоровна.- Остальное - ее личное дело.

- Ерунда какая!-вспылила Люда.- Если человек сунет голову в петлю или бросится под машину - это его личное дело? Вы уже забыли, как сидели на этом месте, и теперь можете рассуждать спокойно.- Она походя обидела Галину Федоровну и не заметила этого, себя не слышала. Случалось такое с Людой, редко, но случалось. «Закусила удила»,- говорила в подобных случаях Галина Федоровна и давала ей выкричаться.- Очень жаль, что вас не было днем, просто очень жаль. Посмотрела бы я на ваше спокойствие. Или вы забыли, что такое Волков, чего от него ждать можно?

- А ты не жди заранее от человека чего-то. Плохого - особенно. Не такая уж ты провидица, чтобы познать до самого донышка.

- Ну, Волкова-то я знаю!

- А я не знаю. Поступки его знаю, браваду знаю. Это еще не все.

Люда встала из-за стола, ушла подальше от Галины Федоровны - просто физически не могла рядом сидеть, так все бушевало в ней, возмущалось против спокойного безразличия, да, да, именно безразличия Галины Федоровны. Стояла, подпирая шкаф, говорила с болью:

- У меня сегодня день приятных открытий. Тома, теперь ваше хладнокровие. Конечно, до рубашки, - она оттянула двумя пальцами китель на груди,- для здоровья полезнее. Но прежде вы не такая были, не такой я вас любила!

- Сядь, Людмила. Это уже похоже на истерику. Сядь, а то тебя слишком много.

Люда отошла от шкафа, опустилась на диван.

- Представляю, как ты могла обидеть Тому, если мне столько наговорила.

- Я с ней вообще не разговаривала, я на нее смотреть не могла! Неужели вы думаете, что эта прогулка в лес парами и закончилась по-детсадовски?

- Ты мне сегодня определенно не нравишься, Людмила,- сухо сказала Галина Федоровна. - Тома человек сильный, чистый, с такими девушками и испорченные парни ведут себя иначе. И еще я вот чего не понимаю: если ты считаешь, что Волковы неисправимы, для чего ты сидишь здесь?

- Ничего я не стану больше доказывать,- устало проговорила Люда.- В другой раз.- Откинулась на спинку дивана, демонстративно глаза закрыла. Потом потянулась рукой к тумбочке, взяла пачку галет, захрустела ими. Спросила подчеркнуто сухо, только для приличия: - Хотите?

- Я обедала, уже и поужинать успела. А у тебя все по-старому. Небось, помираешь с голоду?

- Помираю.

- С неорганизованностью борешься, а сама - сплошная неорганизованность. Не верю я, что у тебя не было времени в столовую сходить, поесть по-людски.

- Не было.

- Не ври, Людмила. Помощников у тебя более чем достаточно и таких, что в твое отсутствие с любым делом отлично справятся. Это ты молодец, умеешь организовать людей. И тем более оправданий для тебя нет. Поглядишь на тебя со стороны и невольно подумаешь: щеголяет, что ли,- поесть некогда!