На какое-то время я позабыл о своей дипломной работе. Мне никто не напоминал о ней, и я тоже молчал. Авось как-то пронесет.
Однако меня снова вызвали в деканат, где назначили нового консультанта, который поможет мне написать дипломную работу, при этом добавили, что это исключительно эрудированный человек.
— Кто же будет моим новым консультантом? — спросил я.
— Профессор Макс Эрик.
— Кто? Сам Макс Эрик?!
Сначала я даже не поверил. Имя этого знатока западноевропейской и древней еврейской литературы было известно далеко за пределами Киева.
Коренастый, круглолицый, очень подвижный, в пенсне, лет сорока, выглядел исключительно интеллигентно. На его добродушном лице постоянно блуждала мягкая улыбка.
Это был человек из легенды. Вырос он в Польше, в зажиточной еврейской семье, рано покинул отчий дом, примкнул к революционному молодежному движению, стал бродячим студентом, учился в Австрии, в Лондоне, Париже, учился и работал. Затем стал специалистом по западноевропейской древней и еврейской литературах, опубликовал много научных трудов, его приглашали в крупнейшие университеты мира. Но Эрик с ранних лет был влюблен в Советский Союз и считал, что его место там. В конце двадцатых годов, бросив все, он переезжает сперва в Минск, потом в Киев. Его пригласили работать в Академию наук и одновременно преподавать в университете.
В Киеве, в Институте еврейской культуры при Украинской академии наук, Макс Эрик возглавил кафедру литературы. Мы, студенты, охотно посещали его лекции и были в него влюблены. Трудно было найти в нашем городе другого такого крупного ученого-литератора.
Его слушали с восторгом. Он отвечал на все наши вопросы, охотно помогал, когда к нему обращались за помощью. Каждая его лекция была для нас праздником.
Теперь можете себе представить, с какой радостью я узнал, что профессор Макс Эрик согласился быть моим консультантом по диплому.
Я был в восторге, все отложил в сторону и занялся только своей работой.
Макс Эрик часто останавливал меня в коридоре института и расспрашивал, как идут дела, просил не стесняться, беспокоить его, рекомендовал необходимые книги и статьи, давал полезные советы. Это был необычайно работоспособный человек, он обладал феноменальной памятью, мог цитировать наизусть поэмы крупнейших поэтов.
Как-то мы договорились, что я приду на консультацию к нему домой ровно через неделю. Лучше всего утром, на свежую голову. «Все добрые дела хорошо начинать с утра», — заметил Макс Эрик. Он будет меня ждать к девяти часам. Жил он на Левашовской улице, в небольшом особняке во дворе Института еврейской культуры Академии наук.
Тихим осенним утром я спешил на встречу со своим именитым консультантом. Ничто, казалось, не предвещало беды. Накануне я видел Макса Эрика. Он был, как обычно, в добром настроении, улыбчив, весел, полон сил и энергии.
В палисаднике перед особняком лежали прибитые первой паморозью пожелтевшие листья, среди них сверкали поздние краснощекие яблоки, упавшие с яблонь.
Тут же под деревом стоял небольшой столик, на котором лежали книги, должно быть, профессор недавно здесь работал. Я на мгновение задержался, рассматривая этот романтический уголок, и направился к небольшому коттеджу с деревянной лестницей, ведущей на второй этаж, где жил профессор со своей семьей.
И тут почему-то у меня заколотилось сердце в груди, какая-то непонятная тревога вдруг охватила меня.
Я поднялся по скрипучим деревянным ступенькам на второй этаж, переступил порог узкого удлиненного коридора — и ужаснулся! Мебель была перевернута, на полу валялась вешалка с одеждой, громоздились кучи книг, газет, журналов. Я оторопел. Что произошло? Посмотрел направо, на дверь кабинета профессора; она была заперта, а на ней красовалась сургучная печать, такая же, какую я недавно видел на двери моего первого консультанта…
Ужас охватил меня. Неужели и Макса Эрика постигла та же участь, что и профессора Перлина? Человека с мировым именем, который отказался от кафедры в Кембридже, от Оксфорда, Лондона, Парижа и прибыл в нашу страну, чтобы передать свои знания советской молодежи?
Я стоял, ожидая, что кто-нибудь выйдет ко мне и все объяснит.
Вдруг услышал из соседней комнаты приглушенный кашель, стоны, плач. Я направился туда и увидел молодую женщину с взлохмаченными волосами, опухшим от слез лицом, в халате и туфлях на босу ногу. На полу просторной комнаты валялись распоротые подушки, перевернутые стулья, сорванные со стен картины. Казалось, здесь недавно топтался табун слонов… Я сразу не узнал жену Макса Эрика. Передо мной стояла надломленная женщина. Несколько дней назад я встретил ее в оперном театре — стройная, подвижная женщина в темно-голубом платье вызывала завистливые взгляды мужчин и особенно женщин. А теперь передо мной сидела старуха. Как может измениться человек, когда на него неожиданно обрушивается беда!
Долгим взглядом смотрела она мимо меня, в пустоту, слегка покачивая головою. Потом, кажется, узнала меня.
— Скажите мне, что происходит в этой стране? — обратилась она ко мне. — Разве ж так можно? Макс всю жизнь рвался сюда, всю свою душу отдавал работе. И вот… Оказался за решеткой… Макс Эрик — преступник?! Какая чушь!
Я пытался ее успокоить, что-то мямлил, подыскивая какие-то слова, но они казались неубедительными, бледными, я почувствовал, как горький ком застрял у меня в горле. Что я мог ей ответить?
Она понимала, что я ничем не могу ей помочь, очевидно, вспомнила, что в это утро ее муж назначил мне встречу, и, придя в себя, сказала:
— Они перевернули весь дом, просмотрели рукописи, бумаги и книги Макса… Забрали его, бедняжку. Ну, скажите мне, за что? Он всей душой рвался сюда, хотел помочь строить социализм. Вот она, новая жизнь… Скажите, куда мне идти? У кого искать правды? Есть ли в этой стране справедливость?
Я стоял, комкая в руках свою помятую кепку, не находя слов, как ее успокоить.
— Вышло какое-то недоразумение… Ваш муж вернется… как только выяснится… — механически бормотал я первое, что взбрело мне на ум.
— Дорогой мой, — оборвала она меня, — я ведь не ребенок и не надо меня успокаивать. Они только что ушли из моего дома. Я видела, что творили эти дикари. Один из них, видно, их начальник, сказал мне: «Мадам, вы еще молоды и красивы, найдете себе другого и устроите свою жизнь»… У меня не нашлось сил плюнуть этому негодяю в лицо…
Не помню уже, что я сказал на прощанье, как вышел из дома.
Неторопливо шагал по улице и думал — все-таки мне повезло. Явись я в этот дом на несколько часов раньше, блюстители закона бросили б и меня в «черный ворон» вместе с профессором…
И еще я думал: «Что же происходит в нашей стране?»
До этого страшного утра я никогда не болел, а тут вдруг слег. Две недели не мог подняться с постели, приходили врачи из студенческой поликлиники, щупали меня, меряли температуру и никак не могли установить диагноз…
Последняя попытка
По совести говоря, я уже решил было на все махнуть рукой и больше в институт не возвращаться. В самом деле, у меня свои литературные заботы, и я все равно не собирался стать учителем, это не мое призвание, так что как-нибудь обойдусь и без диплома. Но коллеги-студенты пристыдили меня, мол, осталось сделать так мало, и у меня будет законченное высшее образование.
Беседа с новым деканом совсем обескуражила меня. Это был один из тех неудачливых преподавателей, который не пользовался у студентов уважением из-за своей неграмотности и неподготовленности, зато он на всех собраниях кого-то яростно разоблачал. На его счету было немало жертв из числа преподавателей. Видать, за эти «заслуги» он и стал очередным деканом.
Встретил он меня злобно, не ответив на мое приветствие, взял из ящика папку с моим «делом» и покачал головой:
— Да, очень интересно… — С ехидной усмешкой взглянул на меня — Ну и консультантов вы себе выбираете. Недаром говорят: рыбак рыбака видит издалека. Профессор Перлин… затем профессор Макс Эрик… Знаете, кем они оказались? У всех студентов консультанты — как консультанты, а у вас одни враги народа! Надо было бы и к вам получше присмотреться… Какие у вас были с ними отношения? Что-то я не слыхал ваших выступлений на собрании. Скольких врагов народа разоблачили? Ах, вы болели? Когда шла борьба с заклятыми врагами, вы вздумали болеть? Уж не политическая ли это болезнь? Мы тут боремся с диверсантами и шпионами, а вы прячетесь? Вы нам напишите о своих связях с этими профессорами, а мы обсудим на собрании…