Мы долго думали, как спасти своего друга. Был единственный выход — надо, чтобы он тяжело заболел и не явился на собрание…

Побежали к нему домой, рассказали обо всем и посоветовали лечь в постель. Скажем, что у него высокая температура.

Он был убит этим известием. За что его собираются исключить из партии? Активистом стал с первых дней революции, воевал за власть Советов.

В назначенное время мы пришли на собрание. В зале уже сидели «начальники», которые созвали его. Они были в штатской одежде. А за углом здания стоял «черный ворон». Стоило только человека исключить из партии, а дальше все решала техника.

Люди из «органов» были ужасно возмущены тем, что на собрание не явился тот, за которым они сюда явились.

— Где этот Фефер? Почему не доставили его сюда? — возмущались лица в штатском. — Что за дисциплина? Вы играете с огнем…

— Позвольте, но человек заболел, — заметили им.

Они совсем сбесились:

— Как это — заболел? Знаем эти «болезни». Приведите его сюда живого или мертвого. Хоть на носилках!

— В партийном уставе не записано, чтобы больного коммуниста приносили на собрание на носилках, — бросил кто-то реплику.

— Как же быть?

— Очень просто: отложить собрание, пока он не выздоровеет.

И собрание перенесли.

Три раза откладывали собрание по разбору «дела Фефера» из-за его «болезни». Тянули время. Это его на какое-то время спасло. Как мы позже узнали, эшелон с «врагами народа» был заполнен и досрочно отправлен в Воркуту.

Каких только казусов не было в те годы!

Поздней ночью молодчики из НКВД подъехали в Харькове к дому писателей «Слово» арестовать Василя Минко, который жил на четвертом этаже. Парадное было плохо освещено. Они поднялись на третий этаж и увидели на двери дощечку. Едва разобрали первое слово «Василь». Постучали, приказали хозяину одеться и следовать с ними… Но здесь жил не украинский поэт Василь Минко, а Василь Мысык. Все равно его отвезли на вокзал, где уже стоял приготовленный эшелон для репрессированных. У вагона началась перекличка, Мысык, прислушиваясь к выкрикам тюремщика, убедился, что его фамилии в списке не значится. Значит, какое-то недоразумение.

— Так ты говоришь, что твоя фамилия не Минко, а Мысык? Тоже писатель? Что ж, и того возьмем, а ты, контра, залазь в теплушку и не гавкай!.. Все вы враги!

Почти восемнадцать лет мучился в лагерях Василь Мысык ни за что ни про что…

Когда говорят одно, а делают другое

На собраниях ораторы, захлебываясь, говорили о «триумфе ленинско-сталинской национальной политики».

А под звуки этих речей уничтожали лучших представителей науки, культуры, искусства…

Стоило кому-то обрести в народе популярность, как с ним тут же жестоко расправлялись, убирали с пути. Сталину нужны были посредственности, тупые роботы, а не таланты. Господствовала теория «винтиков» и «гвоздей».

Люди жили надеждой, что этот кошмар когда-то кончится. Перекосы в национальной политике, думали мы, творятся без ведома вождя. Все безобразия наконец дойдут до его ушей, и он накажет виновных. Разве может быть иначе?! Абсолютное большинство, несмотря на репрессии, верило Сталину, верило в то, что в стране орудуют враги народа, вредители, диверсанты. Они тщательно маскируются, но чекисты не спят, ловят и уничтожают их, сажают в тюрьмы и лагеря. К тому же все, как один, осужденные признаются в своей враждебной деятельности…

А по радио каждый день звучали слова: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек».

На самом деле дышалось не очень-то вольно. Люди жили в постоянном страхе. И все же работали, строили, собирали урожай, производили материальные и духовные ценности.

В Союзе писателей еще функционировала еврейская секция.

На литературных вечерах время от времени продолжали звучать произведения на украинском, польском, еврейском, молдавском языках. Писательские бригады выезжали в города и городишка республики, и читатели с энтузиазмом воспринимали их выступления. Но за нами уже следили, на каждого интеллигента собирали «компромат». За каждое неосторожно произнесенное слово тебя могли занести в список националистов — то ли украинских, то ли еврейских. А мы были интернационалистами, жили в дружбе с писателями всех национальностей, возводили мосты интернационального единства.

Я уже писал о том, как плодотворно работали еврейские писатели над переводами на язык идиш лучших произведений украинской литературы, обогащая культуры наших народов. Всю свою жизнь классик еврейской литературы Давид Гофштейн переводил Тараса Шевченко, Ивана Франко, Лесю Украинку, Максима Рыльского, Павла Тычину и многих других. Переводили с украинского также Ицик Фефер, Эзра Фининберг, Хащеватский, Резник, Ицик Кипнис, Гарцман, Гутянский… Благодаря напряженной работе Максима Рыльского, Миколы Бажана, Павла Тычины, Владимира Сосюры, Леонида Первомайского, Миколы Терещенко, Павла Усенко, Андрея Малышко и других украинский читатель знакомился с классикой еврейской литературы.

Накануне Великой Отечественной войны в стране широко отмечались две знаменательные даты — 125-летие со дня рождения Тараса Шевченко и 80-летия Шолом-Алейхема. В Украине прошли юбилейные вечера. Еврейские писатели республики выпустили альманах, посвященный Тарасу Шевченко, и сборник, посвященный Шолом-Алейхему. В подготовке этих книг принимали участие лучшие украинские и еврейские писатели. Это стало яркой демонстрацией большой дружбы наших народов. Несмотря ни на что, в те годы было написано немало интересных романов, повестей, поэм, стихотворений. Еврейских театров становилось все меньше и меньше, но те, что остались, ставили прекрасные драматургические произведения Переца Маркиша, Самуила Галкина, Михаила Пинчевского, Добрушина, Даниэля.

А на душе было тревожно.

В Европе поднял голову фашизм. Кровожадные гитлеровские молодчики захватили ряд стран, страшная угроза нависла над миром. Мы узнали о чудовищных лагерях смерти, куда были брошены сотни тысяч ни в чем не повинных людей, узнали о казнях, душегубках, газовых камерах, гетто.

Писатели и публицисты рассказывали народу о злодеяниях фашистов, призывали готовиться к защите Родины; чувствовалось, что, покончив с Европой, гитлеровцы пойдут на нас.

Но странное дело! Произошло неожиданное!

В один из осенних дней газеты сообщили, что наши дипломаты подписали с гитлеровской Германией пакт о ненападении и дружбе!.. Дружить с фашистской Германией! Это прозвучало как гром среди ясного неба! Такого никто не ожидал. На газетных полосах красовались фотоснимки: улыбающиеся Сталин — Молотов — Риббентроп.

Гитлеру развязали руки…

Первого сентября тридцать девятого года фашистские орды напали на Польшу. Опасность нависла над Западной Украиной и Западной Белоруссией. Наша Армия перешла западные границы, чтобы присоединить к СССР эти издавна славянские территории. В рядах красноармейцев была большая группа писателей…

Когда мы вошли во Львов, Белосток, а позже в Молдавию и на Буковину, там нас встречали наши коллеги-литераторы, в том числе и еврейские писатели. Мы знали друг друга по произведениям, а теперь подружились. Вместе выступали на литературных вечерах, городских митингах.

Это была революционно настроенная интеллигенция, среди нее и маститые, всемирно известные писатели, представители более молодого поколения. Мы познакомились с Алтером Кацизной, Ашндорфом, Бомзе, Перле, Шудрихом, Грином, Альтманом, Шрайбманом, Штерренбергом, Лернером и другими.

Вскоре мы встретились с ними в Киеве, в редакции нашего журнала «Советише литератур», опубликовали ряд произведений этих самобытных мастеров слова, они стали нашими постоянными авторами.

На западных землях появились литературные центры, стали выходить еврейские газеты. Львов… Черновцы… Белосток… Кишинев… Там жила значительная часть еврейского населения, работали талантливые театральные коллективы известной актрисы Сиди-Таль, Шумахер и Джиган. Предстояла большая работа по сплочению работников искусств, проводились дискуссии, созывались симпозиумы. Творческая жизнь оживилась. Вызревали новые идеи, планы.